Garīgā izaugsme: jūnijs 2018

Hominem ex operibus eius cognoscere

Дефицит человечности в обществе

Люди, которые сейчас удовлетворены – которые живут в довольстве и достатке в государствах благосостояния, – плохо осознают, что в атмосфере существующих глобальных рисков качество их жизни в один страшный момент может быть разрушено, уничтожено в результате осуществления якобы мало зависимых от них угроз.

Не делая того, что в наших силах, не осознавая своих истинных возможностей для самосовершенствования и изменения общества, продолжаем в фатальной обреченности примиряться с безрассудствами, с бессмысленными жертвами. В шквале широко тиражируемой информации (а также фейков) не замечаем допущенных правительством ошибок, прощаем политикам совершенные ими нелепости. Тем самым неосознанно подготавливая почву для сценария глобального катаклизма.:

Продолжение статьи: см. e-book : https://www.litres.ru/ervin-filippov/kak-izbavitsya-ot-okov-totalitarizma-vyzov-preodolet-politi/

https://www.ozon.ru/product/kak-izbavitsya-ot-okov-totalitarizma-526017537/?sh=lUPMEml_0g

https://www.super-izdatelstvo.ru/product/kak-izbavitsya-ot-okov-totalitarizma

* * *

00:04, 24 мая 2019

Кругом враги: почему россияне не верят даже родне

Почему уровень доверия россиян к своему окружению упал

«Газета.Ru» 09.08.2019, 15:36

Наши люди почти никому не доверяют. Даже своему ближайшему окружению. По данным исследования, проведенного Институтом социального анализа и прогнозирования РАНХиГС при президенте РФ, почти половина респондентов, отвечая на вопрос, много ли есть людей, которым они доверяют, заявили, что их мало или нет совсем. Как мы до такого докатились?

…Ранее в этом году американская исследовательская компания опубликовала ежегодный рейтинг доверия жителей разных стран мира к общественным институтам и институтам власти (участвовали 33 тыс. человек в 28 странах).

Россия заняла в нем последнее место по общему уровню доверия и находится в конце рейтинга в большинстве разделов доклада.

Наш индекс доверия – 29 из 100. Россия также оказалась в числе лидеров по уровню падения доверия за год: в начале 2018 года индекс доверия в стране составлял 36 пунктов. Мы оказались на последнем месте по уровню доверия к НКО: им доверяют 23% опрошенных по сравнению с 74% в Китае, 59% в Канаде и 47% в Великобритании. Предпринимателям как классу в России верят лишь 34% опрошенных (80% — в Китае). Последнее место наша страна заняла и по уровню доверия к СМИ (26%). Правда, у нас чуть больше доверия к правительству (34%), чем, скажем, во Франции или Мексике.

Конечно, по сравнению по крайней мере с позднесоветскими временами нас сильно испортила рыночная экономика. Мир сильно усложнился, многие не успели приспособиться к новым возможностям, но и новым вызовам. Вокруг полно мошенников. Они могут украсть ваши паспортные данные и взять на ваше имя кредит. Могут прикинуться «службой безопасности банка» и по телефону развести вас на деньги. Могут, упирая на простоту и легкость получения кредита, вовлечь вас в кабалу под 1000% годовых. Ваш вроде бы старый «кореш» еще по университету, школе или детскому саду может «кинуть» вас на деньги, а потом спокойно смотреть в глаза: ну ты понимаешь, братан, бизнес, ничего личного. Ваши родственники, окажись перед искушением делить солидное наследство, могут потерять человеческий облик и откажутся вспоминать, как вы вместе в детстве гоняли на великах, и уж точно принимать это во внимание в препирательствах в суде. Ваши коллеги по работе могут вас подставить, подсидеть и заложить.

Такое было и в «старые добрые» советские времена, просто сейчас ставки стали выше.

Государство мало способствует тому, чтобы в обществе росло взаимное доверие. Оно не очень озабочено защитой прав личности и выстраиванием горизонтальных институтов солидарности и взаимодействия на низовом уровне.

Более того, относится к ним с крайним подозрением (ко всяким там НКО). Государству параноидальным образом кажется, что эти институты (даже товарищество собственников жилья) тотчас обратятся против него, а потому самый актуальный лозунг государства для нас веками остается прежним: «Больше трех не собираться!»

Государство не доверяет нам, стремясь и ограничить во всем, чем только можно. А мы не доверяем ему. Прежде всего, в лице его чванливых живущих явно не по средствам (да, их декларациям о доходах мы тоже не доверяем) чиновников, разговаривающих с нами на «птичьем» языке официоза. И вообще будто с Луны свалившихся и не понимающих, как устроена жизнь простого обывателя.

…Лидерам недавних протестов в Москве многие не верят: мол, они просто сами хотят дорваться до власти, чтобы воспользоваться ее сладкими плодами. НКО, в том числе благотворительным фондам, многие тоже не верят: там жулики собирают деньги под больных детей, как цыгане.

Между тем на доверии построено очень многое в современном мире. Начиная с основ контрактного права и кончая «шеринговой экономикой» (от слов share – делиться) со всякими платформами по найму жилья, совместными поездками на авто, краудфандингом на стартапы и т.д. Креативность и изобретательность, от которых зависит сегодня прогресс, несовместимы с тотальным недоверием. Какой может быть стартап без доверия? В нашем обывательском представлении — только «государственный», в рамках госкорпорации и «под распил». А в остальном мире – все иначе.

Наше угрюмое взаимное недоверие ко всему и вся делает нас похожими на мрачную архаичную «деревенщину», исподлобья глядящую на современный мир и ожидающей от него только подвоха, подстав и прочих неприятностей.

Кстати, вокруг нашей страны – тоже одни сплошь враги и хитрованы, которые только и думают, как нас объегорить. Но этот случай, правда, у нас есть вера в наши доблестные ВКС и ядерные ракеты. Если только они взлетят и там из них не украли какую-нибудь важную деталь.

https://www.gazeta.ru/comments/2019/08/09_e_12568099.shtml

«Циничный, двуличный, апатичный»

Почему «человек советский» продолжает жить среди россиян и заставляет их терпеть и страдать

Советского Союза давно нет, но «человек советский» как социальный тип продолжает воспроизводиться. Какие его черты унаследовал современный россиянин? Принято считать, что «хомо советикус» был высокоморальным и высокодуховным, но так ли это на самом деле и каковы вообще его морально-этические установки? Этим и другим вопросам была посвящена дискуссия, состоявшаяся в Еврейском музее и Центре толерантности при поддержке Фонда Егора Гайдара. В ней приняли участие социолог Лев Гудков и искусствовед Анатолий Голубовский. В роли ведущего дискуссии выступил политолог Леонид Гозман. «Лента.ру» публикует выдержки из беседы.

Ценности

Лев Гудков:

Мы занимаемся этой проблемой 30 лет. В феврале 1989 года мы впервые запустили исследовательский проект, позволявший проверить идею о том, что «человек советский» сформировался в ранние советские годы, когда только начали формироваться тоталитарные институты.

С одной стороны, советский человек — это такой лозунг, проект. А с другой — материал, из которого строился советский тоталитарный режим. Это поколение, сформировавшееся в условиях очень жесткого репрессивного террористического режима, которое и являлось носителем этой системы. Это человек, который родился примерно в начале 20-х годов, соответственно, как мы предполагали, его [поколения] уход и был одной из причин краха этого строя.

Наша гипотеза состояла в том, что с уходом этого поколения система начала распадаться, перестала воспроизводиться, и в начале 90-х годов это стало эмпирически подтверждаться. Идея состояла в том, что система будет меняться по мере появления людей, которые ничего не знали о том, что представляет собой советская жизнь с ее серостью и безнадежностью, идеологическим принуждением. Мы считали, что молодое поколение вырастет другим, более толерантным, ориентированным на свободу, права человека и рынок.

Мы собирались периодически замерять происходящие изменения. Через каждые четыре-пять лет мы повторяем опрос по одной и той же анкете. В 1994-м и тем более в 1999-м оказалось, что гипотеза об уходе советского человека не подтверждалась, и он продолжает воспроизводиться.

Тогда мы начали задумываться: а что, собственно, удерживает его? Если отвечать развернуто, то история этой футуристической идеи связана с началом ХХ века. Она гласила, что наступает новый век, приходит новый человек, рациональный, с совершенно новым отношением к жизни. Ее подхватили большевики и стали реализовывать при помощи систем образования, идеологического воспитания, организации партии и государства, общественных институтов, которые и формировали этого индивидуума.

Попытка впервые описать, что из этого получилось, предпринималась, конечно, уже позднее. Она принадлежит немецкому публицисту Клаусу Менерту — человеку, родившемуся в России, внуку владельца кондитерской фабрики «Эйнем» (в советское время — «Красный Октябрь»). Он много раз бывал в СССР и попытался описать то, что увидел. В 1957 году вышла его книга «Советский человек», в которой он попытался представить себе этот сложившийся феномен. После этого появились еще работы, но они были либо идеологические, как у Георгия Смирнова, либо пародийные, как у [Андрея] Синявского, [Петра Вайля и Александра] Гениса. Но что они пародировали? Не этого человека, а лозунг, идеологический проект. Эмпирических работ не было.

Те данные, которые получили мы в этих исследованиях, говорят о довольно интересной конструкции человека, адаптировавшегося к репрессивному государству, научившегося жить с ним, и это чрезвычайно важно. Это человек, идентифицирующий себя с государством, империей, но в то же время понимающий, что государство его всегда обманет, будет эксплуатировать. Он понимает, что это система насилия, и поэтому всегда старается выйти из-под ее контроля.

Это человек лукавый, двоемысленный, чрезвычайно настороженный, потому что эта система сопровождает его всю жизнь, прошедший через невероятную ломку и мясорубку. Поэтому он достаточно циничный, доверяющий только самым близким, находящимся на очень короткой дистанции, недоверчивый, боящийся всего нового и в то же время внутренне агрессивный. Астеничный, неспособный прилагать усилия в течение длительного времени, но склонный к импульсивным действиям, рывку. Идеологическая проекция этого феномена «рывка» представлена в массе фильмов позднего советского времени (например, «Коммунист»).

Но по сути своей «человек советский» ориентирован исключительно на физическое выживание — и его собственное, и близких. Поэтому, если говорить о морали — как она понимается в современной европейской культуре, как некое продолжение христианской традиции (контроля над собственным поведением, исходя из факта конечности жизни), — ее как таковой у него нет.

Духовность

Анатолий Голубовский:

Я бы не стал отрицать того, что духовность существует, но и определение ей давать бы не торопился. Духовность — это глубоко индивидуальная история, которая связана с некоторым духовным миром и с попыткой самоопределения в пространстве определенных ценностей.

Насколько мы духовны? Буквально недавно горел собор Парижской Богоматери в Париже. Когда тысячи людей встают на колени и молятся неподалеку, это производит впечатление людей, причастных к неким духовным ценностям. Фейсбучный же народ, пытающийся возложить ответственность за то, что случилось на мусульман и президента Макрона, скорее всего, еще не определился в пространстве.

Также не определились в нем люди равнодушные и циничные, которых много у нас. Те самые люди, о которых говорил Лев Дмитриевич, озабоченные прежде всего, по понятным историческим причинам, проблемами выживания себя и своей семьи. Наше общество, объявлявшееся идеалом коллективизма, на самом деле было предельно атомизировано, для него главной ценностью и моральным императивом был [императив] лагерный — «ты умри сегодня, а я завтра», когда можно идти на любые компромиссы ради выживания.

Возвращаясь к вопросу о том, почему мы вдруг так озаботились традиционными ценностями, — тут есть очень много разных объяснений. Первое связано с тем, что в начале 2000-х годов появилась необходимость показать преемственность нынешней власти к той, которая была раньше.

Но эта мысль должна была на что-то опираться, и тогда возникла концепция, закрепленная в моем любимом документе «Основы государства и культурной политики», заключающаяся в том, что здесь, в России, своя особая цивилизация. Не иудео-христианская, не какая-то другая, а именно такая, и в которой есть, в силу ее особенности, какие-то особые российские ценности. Все это нужно было для того, чтобы мобилизовать народ. И культура впервые со сталинских времен стала главным мобилизационным инструментом.

Когда готовился этот документ — совершенно непонятного статуса; не закон, не указ, не какая-то программа, — начались попытки сформулировать список этих традиционных российских ценностей. И тут нашла коса на камень. Был и один, и другой вариант… Чиновники, бюрократы — не искусствоведы, не культурологи, не социологи — пытались составить этот список, и у них ничего не получалось, выходили какие-то общечеловеческие ценности. Потом в одном из списков попалась ценность «целомудрие». У нас есть такие традиционные ценности, как уважение к государству, семейные ценности и целомудрие… Что за ценность такая? Вопрос спорный.

Тогда они решили не заморачиваться с перечнем этих традиционных российских ценностей, а просто говорить, что они есть. И когда нам что-то не понравится (например, опера «Тангейзер»), мы просто объявим, что оно не соответствует этому документу. В чем? Не соответствует, вот и все.

Таким образом, совершенно не заботясь о том, чтобы действительно дать обществу какие-то новые ценности (и это действительно не было сделано в начале 90-х годов, когда мы все разрушили), они решили использовать этот концепт в целом.

«Светлое прошлое»

Лев Гудков:

Демократия — это общество, развернутое в будущее через конкуренцию партий, выдвижение целей, которые можно достичь, постановку программ национального развития. Соответственно, это идея о представительстве разных групп общества через выборы, легитимности и достоинства отдельного человека. Наш нынешний режим развернут в прошлое, он пытается легитимизировать свое состояние через апелляцию к мифическому, никогда не существовавшему прошлому.

Тысячелетней России никогда не было — не в плане территории, а в культурном, языковом, социальном планах. Вы бы не смогли понять, что говорит человек не только XVI, но и XVII века. Существовал очень сложный меняющийся социальный механизм, и говорить о некоем единстве тут очень трудно. И здесь можно только постулировать, что у нас было великое прошлое.

Главная ценность, которая постулируется сейчас, — это единство власти и народа, приоритет государственных интересов. Соответственно, это постановка власти в положение, когда она не отвечает перед населением, не представляет его интересы, она заботится о величии державы. Следствием этого является девальвация индивидуальной жизни. Отсюда возникает идея самопожертвования, аскетизма, преданности, особой духовности. А духовность тут необходима для того, чтобы оправдать свое самопожертвование ради государства или каких-то фиктивных ценностей.

Поэтому апелляция к «светлому прошлому» является необходимым условием для легитимации вертикали власти и существования подконтрольного общества, защищающее себя от всякой критики, анализа и прочего. Поэтому любое утверждение самоценности отдельного человека, его субъективной жизни, вызывает раздражение и сомнение в лояльности власти. Отсюда идея традиционной семьи и прочего подобного.

Анатолий Голубовский:

Государство оказывается абсолютной ценностью. Более того, именно оно и его институты оказываются источниками и духовности, и морали. Но они складываются не органично, а значит, должны быть где-то кодифицированы — скажем, в «основах государственной культурной политики».

Постоянное обращение к прошлому является и обращением к тем его свидетельствам, документам, в которых вроде бы были какие-то ценности. Например, к «Моральному кодексу строителя коммунизма». «Это же прямо Нагорная проповедь Христа, увидите эти два текста и не найдете отличий». Но если вы возьмете эти два текста, то поймете, что у них нет вообще ничего общего. Федор Бурлацкий написал этот «моральный кодекс» за пару часов, после большой пьянки, когда поступило соответствующее указание от Никиты Сергеевича Хрущева в 1951 году. Там были действительно прекрасные вещи, которые все знают прекрасно. «Один за всех, и все за одного!» — но откуда это? Это точно не Христос и не Моисей. Unus pro omnibus, omnes pro uno — был неофициальным лозунгом Швейцарской конфедерации.

Эта чеканная формулировка возникла где-то в середине XIX века, когда сложились официальные документы, описывающие то, как все должно быть в этом государственном образовании. А потом эту фразу прославил в романе «Три мушкетера» Александр Дюма, и никаких более серьезных источников у нее нет. Я пытался найти, готовился, думал, может чего-то упустил? Нет, не упустил. В 1986 году на XXVI съезде КПСС «Моральный кодекс строителя коммунизма» изъяли из программы партии, остались только тезисы о «моральном развитии».

И вот нам говорят: давайте-ка вернемся к этому самому кодексу — и частично так и происходит. А ведь если брать суть христианства (по крайней мере, такую, которая описана в Нагорной проповеди), то это непротивление злу насилием. «Блаженны нищие духом» — это совсем не «Моральный кодекс строителя коммунизма».

Народ страдальцев

Лев Гудков:

Как люди в наших опросниках описывают себя? Мы спрашиваем их: какими словами вы описали бы себя, россияне? Отвечают: мы простые, терпеливые, гостеприимные, миролюбивые, добрые. Здесь очень важны два слова: простые и терпеливые. Простые — это значит прозрачные. Но для кого? Терпеливые — к чему? Что за сила заставляет нас терпеть и страдать? Это становится главной характеристикой нас как общности. Мы — народ страдальцев.

Это важнейшие характеристики, приукрашивающие себя, компенсирующие свое чувство зависимости и неполноценности. Неполноценности не в смысле недостатка чего-то, а в смысле недооцененности, униженности, уязвимости перед властью.

У нас есть целый набор таких самоописаний. Немцы, скажем, описывают себя совершенно по-другому: дисциплинированные, трудолюбивые, держащие свое слово, чистоплотные, спортивные, энергичные, воспитанные и прочее. У нас список совершенно другой.

Хочу одно заметить: советский человек — это не этническая характеристика. Точно такие же характеристики, которые мы получали на опросах по всему бывшему СССР, воспроизводятся в исследованиях других социологов. Скажем, в работах польского социолога Ежи Мачкова описываются точно такие же характеристики в Восточной Германии, Польше и Чехии.

Но все же некоторые отличия есть, как мне кажется. Потому что даже в некоторых частях Западной Украины, которые не были под властью Российской империи, все устроено несколько по-другому, да и в Прибалтике тоже. Россия пережила беспрецедентный в истории цивилизации уровень насилия по отношению к личности, в особенности в первой половине ХХ века, и это насилие продолжалось даже во времена оттепели. Короче говоря, это очень сильно отразилось на характеристиках «хомо советикус». Абсолютно ненормативные вещи воспринимаются обществом как норма. Общество очень быстро все забывает — уровень советского гипернасилия приучил его к тому, что никто не распоряжается своей судьбой.

Мы «простые, добрые, гостеприимные», но на вопрос, проходящий через целый ряд международных исследований, о том, можно ли доверять большинству людей, 80 процентов утверждают, что нет. Мисс Марпл говорила, мол, я, когда вижу человека, отношусь к нему плохо и обычно не ошибаюсь.

Скажем, в скандинавских странах картина абсолютно иная. Там люди — от 70 до 80 процентов — говорят, что людям и институтам можно доверять, так как они сами включены в эти отношения, эти институты подконтрольны им. У нас ситуация резко отличается. Мы находимся в нижней, крайне неблагополучной, трети списка стран: Доминиканская Республика, Чили, Филиппины… В общем, стран, прошедших через этнические или конфессиональные социальные конфликты, поэтому тут с доверием очень сложно. Кстати говоря, там степень включенности в общественные организации на порядок выше, несопоставимо с нашей.

Наше общество фрагментировано. Оно состоит из ячеек, в которых существуют «зоны повышенного доверия», и к этому приплюсовывается полное нежелание участвовать в общественных делах.

Соборность

Анатолий Голубовский:

У меня есть на этот счет квазисоциологическая теория, связанная с дефицитами, которые существуют в современном обществе и были изъяты из сознания в советские времена таким гипернасильственным методом, и которые одновременно являются главным достижением иудео-христианской цивилизации. Это дефицит рефлексии, дефицит эмпатии и дефицит солидарности.

Дефицит рефлексии — это когда ты не задумываешься и не рефлексируешь по поводу чего-либо, как это происходит в традиции иудео-христианской цивилизации. Дефицит эмпатии, сочувствия, понимания страданий близких... В общем, понятно, какие у этих явлений цивилизационно-религиозные истоки.

Здесь же — какая там эмпатия? Четыре миллиона доносов — очень преувеличенная цифра, как об этом свидетельствуют, например, последние исследования «Мемориала», но тем не менее. Действительно, кризис доверия, а за ним и эмпатии — об этом сейчас только и говорят.

Наконец, дефицит солидарности. Пресловутая российская соборность — это ведь не совсем солидарность. Солидарность — это когда люди объединяются для какой-то общей цели или для противостояния чему-то. И, конечно же, существует дефицит самоорганизации — это самое страшное и в культуре, и где угодно.

Лев Гудков:

По отношению к репрессиям у нас существует такая вот коллизия: нельзя не признать, что Сталин самолично виновен в гибели миллионов людей. Но с другой стороны, из этого должно следовать признание его государственным преступником, убийцей, а это полностью противоречит идентичности себя как советского человека и признанию сакральности государства! Поэтому возникает интеллектуальная прострация, ступор и неспособность к моральной оценке прошлого, рационализации, осмыслению его.

Большинство людей говорит: «Хватит об этом, давайте перестанем разбираться в прошлом, кто прав, кто виноват, — пострадали все». Или же работает другой очень важный механизм — преуменьшение масштабов репрессий.

Декоммунизация

Лев Гудков:

Крах одной институциональной системы не значит, что все остальные системы рухнули. Система образования, суд, полиция, армия — практически не изменились, и это придало устойчивости и обеспечило некую преемственность и воспроизводство идеологических стереотипов, репрессивных и правовых практик. Говорить, что в какой-то момент все переменилось, — интеллектуальная ошибка.

Дело не в том, какие возникают романтические представления, либеральные ценности, прозападные установки, стремление к демократии. Важно то, что делают с ними имеющиеся институты, как они ломают людей, заставляют приспосабливаться. Этот эффект описан в русской литературе в романе «Обыкновенная история» и очень хорошо разобран Салтыковым-Щедриным. Здесь, конечно, несколько другие сюжеты, но ломка человека с точки зрения блокирования процессов дифференциации, социального многообразия, закрепления его, чрезвычайно важны.

Именно поэтому я бы говорил о том, что мы имеем дело с явлением вторичного или возвратного тоталитаризма в определенных чертах. Конечно, это не похоже на сталинский режим, но институциональная система в каких-то отношениях воспроизводит его, и это надо понимать.

Анатолий Голубовский:

Очень важным фактором воспроизводства «хомо советикус» является та символическая политика, которая никак не велась в 90-е годы и активнейшим образом ведется в 2000-е годы: возврат советского гимна, Ленин на главной улице каждого города… Это чрезвычайно важная идеологическая среда, в которой живет человек, каждый день по ней ходит и не сознает ее. Но она при этом воспроизводит в нем «хомо советикус». Это не всегда можно измерить, но это происходит.

Лет пять назад было возвращено звание «Герой Труда», которое было в 1931 году принято в СССР («Герой Социалистического Труда»). Нет ничего более странного, чем это звание. Какая связь между трудом и героизмом? Никакой. Стаханов — который, кстати, не получил это звание при жизни, только посмертно, — известно, как совершил свой «подвиг». Герой Труда — это абсолютный нонсенс. И возврат этого звания, безусловно, на символическом уровне — очень мощный возврат к «хомо советикус».

Я считаю, что в стране должна произойти реальная декоммунизация, хотя бы на символическом уровне. Во-первых, это признание по суду советского режима преступным, во-вторых — работа со всеми этими памятниками и прочей ерундой (это не обязательно их снос — возможно, перенос в музеи, куда угодно). Им действительно абсолютно не место на главных улицах городов. Памятники людям, которые повергли страну в чудовищную цивилизационную катастрофу, не могут тут стоять. Это чудовищный тормоз для выхода из состояния «хомо советикус», циничного, двуличного, апатичного.

Записал Михаил Карпов

Чем человек отличается от животного?

6 августа 2021 Андрей Константинов, научный обозреватель, соавтор «Всенауки»

В каждом из нас есть животное начало. Но при этом каждый из нас интуитивно чувствует свое превосходство над другими животными.

Человек — это звучит гордо! Человек — венец творения! А чем, собственно, мы лучше? Почему мы считаем себя другими? Вопрос кажется наивным, но ответить на него не так просто…: https://novayagazeta.ru/articles/2021/08/05/vopros-po-sushchestvu

Несправедливая Россия: гибель русской мечты

27.09.2019, 08:32

Семен Новопрудский о том, почему власть игнорирует запрос народа на справедливость

…На днях специалисты Научно-исследовательского центра социально-политического мониторинга Института общественных наук РАНХиГС опубликовали итоги опроса россиян о социальной и экономической справедливости в стране.

Выводы исследования исполнены холодного академизма: «Чувство ущемленности в материальных и социальных благах беспокоит население, способствует отчуждению его от власти, недопониманию смысла законодательных инициатив, а также может приводить к росту социальной напряженности».

…Три четверти опрошенных (74,1%) считают существующие социальные различия в стране несправедливыми. Хотя их чуть меньше, чем в аналогичных соцопросах 2003 и 2007 годов (тогда было 77,9% и 79,4%), понятно, что это разница укладывается в пределы статистической погрешности. «Рейтинг несправедливости» в России остается запредельно высоким. И, главное, ничего не меняется к лучшему почти 20 лет. …

Но людям безразличны эти «общие» цифры — им важна личная судьба и судьбы их близких. Когда тебе нечего есть и нет работы, бодрые рапорты начальства о сокращении безработицы как-то «не заходят».

…При этом судебная система для большинства россиян давно и прочно связана со понятием «произвол», а не «правосудие». В судах правды не найдешь.

Посадить в России могут кого угодно, когда угодно, за что угодно. Запросто могут посадить и вообще «ни за что».

17,3% уверены, что в России есть неравенство в обеспечении личной неприкосновенности граждан. И только 17% отмечают неравенство политических прав: собственно, примерно столько в России, по разным опросам, убежденных противников нынешней власти и сторонников либеральной демократии западного образца. Русских «европейцев».

Бедные («сюрприз»!) ощущают несправедливость устройства жизни в России острее, чем более обеспеченные, пишут авторы исследования. В группе с низким материальным положением 87,2% респондентов указывают на несправедливость существующих в стране социальных различий.

И еще одна важная деталь для понимания реального отношения народа к порядкам в стране: среди тех, кто считает, что жизнь у нас устроена несправедливо, больше сторонников «теневой» экономики.

Проще говоря, если государство нас обманывает, почему бы и нам его не обмануть? Если власть заботится только о себе, почему бы и нам не позаботиться о себе? Не спрятаться подальше от такого государства, устроив жизнь максимально незаметно для него.

Не случайно из года в год в России опросы фиксируют, что не меньше четверти наших сограждан считают правильным не платить по кредитам, если попал в сложную жизненную ситуацию, и уклоняться от налогов.

Государство замораживает пенсионные накопления и, вопреки публичным обещаниям высших должностных лиц, повышает пенсионный возраст. А мы в ответ думаем, как уклониться от налогов: в том числе потому, что не знаем, куда идут эти налоги, и не верим, что они не станут отделочным материалом очередных заморских вилл или местных дворцов начальства….

Между тем именно жажда справедливости, мечта о ней — главная и очень давняя «духовная скрепа» российской государственности и нашего национального самосознания, если таковое еще осталось.

Идея России как самой справедливой — не сейчас, в далеком светлом будущем, разумеется — страны на свете веками согревала душу простым людям. Помогала им терпеть жестокость начальства, бесправие, беспросветную нищету, постоянные унижения. Идея справедливости, защиты униженных и оскорбленных вдохновляла великих русских писателей и пламенных революционеров. Справедливость была мечтой, маяком, утопией, ради которой только и стоит жить и страдать.

Советская власть строила свой политический идеализм прежде всего на идее достижения справедливости и всеобщего равенства. Да, великодержавный шовинизм, желание навязать миру свои порядки оставалось важнейшей частью реальной советской политики и официальной идеологии («мы за мир во всем мире»). Но идеи равенства и социальной справедливости хотя бы на словах в СССР присутствовали и доминировали всегда.

Сегодня российская власть озабочена удержанием политического статус-кво, гонкой вооружений, навязыванием политической воли другим государствам, сохранением собственных бизнесов сомнительного свойства и попытками как-то передать их по наследству в стране, где не работают ни закон, ни гарантии частной собственности, ни социальные или политические институты. Но не развитием собственной страны, не созданием более честных и справедливых порядков.

Справедливость больше не цель развития России даже на словах. Доминирующая политическая идея начала 2000-х, которая отмечалась тогда президентом и другими чиновниками постоянно — построение социального государства — забыта напрочь.

Мы строим великую и ужасную империю, а не какое-то там жалкое социальное государство, которое заботится о каких-то никчемных «людишках».

Разумеется, полная и всеобщая справедливость невозможна. Невозможно никакое всеобщее равенство, кроме равенства в нищете. Люди не одинаково умны, не одинаково сильны, не одинаково здоровы. Но равенство возможностей (социальные лифты), социальная защита самых слабых (стариков и детей), равенство всех граждан перед законом вполне достижимы.

Начальники, которые ездят по городу без перекрытия улиц и мигалок — это вполне реально и нормально. Это не подрыв устоев.

Острая нехватка социальной, политической, бытовой справедливости — главный дефицит в сегодняшней России. И заодно главная точка совпадения интересов тех, кому по душе великодержавный шовинизм и либеральная демократия, свободный рынок и коммунизм, права человека и «православные традиции».

Государство унижает и оскорбляет (так много вульгарных оскорбительных публичных высказываний о бедных и слабых из уст разных чиновников, как в последние годы, мы не слышали, пожалуй, никогда), но не намерено хоть как-то защищать униженных и оскорбленных.

Этот дефицит справедливости угрожает России значительно сильнее, чем любые политические или экономические напасти. Чем любые оппозиционеры и акции протеста. Государство, которому наплевать на человека, никто не станет защищать в случае реальной опасности. Общество, в котором нет солидарности, не сможет наладить нормальную жизнь на любой территории, какой бы обширной и богатой природными ресурсами она ни была. Люди будут спасаться от такого государства, даже делая вид, что они за начальство.

Сегодняшнее российское государство откровенно, явно, вопиюще бесчеловечно. Поворот к человеку, к необходимости более справедливого устройства образования, правосудия, здравоохранения, политической системы — самая главная задача развития России. Потому что технологии и цифровая экономика, которыми мы пытаемся прикрыть эту бесчеловечность России — всего лишь оболочка, форма. Они никогда не станут содержанием. Содержание — это возможность жить, учиться, работать, растить детей, а потом (если доживешь) и внуков, заниматься творчеством, влюбляться. А не гордиться ракетами и танками, заменяющими совесть и отменяющими справедливость.

https://www.gazeta.ru/comments/column/novoprudsky/12687619.shtml

Семен Новопрудский о мировом кризисе идеи государства

Личное будущее даже не миллионов, а миллиардов жителей планеты давно не было таким неопределенным и пугающим, как сейчас. Люди не понимают, как и чему учиться, где работать, где и как жить. «Мир уходит из-под ног. Мы теряем контроль над собственной жизнью», — это чувство все более явно овладевает массами в развитых и богатых странах в той же мере, как в бедных и отсталых.

Одна из главных причин этого ощущения надвигающейся катастрофы — нарастающий острейший кризис государства как главной формы существования человеческих сообществ в последние три тысячи лет.

Черты этого кризиса видны практически повсюду. Коронавирус в Китае (самой населенной стране мира, 15% мирового ВВП). Затяжные непредсказуемые по своим последствиям внутриполитические приключения в США (самой экономически развитой стране мира с самой мощной армией и самыми большими внешнеполитическими амбициями, 25% мирового ВВП). Внезапное хаотичное переписывание Конституции в России (одной из главных мировых военных держав с глобальными геополитическими притязаниями). Brexit и очевидный тупик политической субъектности Евросоюза (в странах доминировавшей в мире на протяжении почти двух тысячелетий лет западной христианской цивилизации).

И все это на фоне судьбы государств вроде Сирии, где почти десять лет идет натуральная мировая война (с разных сторон в ней в разное время уже участвовало больше государств, чем во Второй мировой). А сама эта многострадальная страна стала полигоном испытания на живых людях оружия ведущих армий мира в боевых условиях.

К идущим десятилетиями, а то и веками войнам в отдельных государствах и за отдельные земли человечество более или менее привыкло.

Ничего удивительного для нас нет и в том, что конкретные государства — как люди — рождаются и умирают. Всякое государство, конечно. Где теперь Римская империя? Урарту? Ассирия? Византия? Советский Союз?

Но сейчас речь идет о том, с чем мы еще не сталкивались. О стремительном размывании базовых оснований для существования государства как такового в том виде, в каком мы его себе представляем. Границы, таможня, паспорта, армия, полиция, пенсии, пособия, суды, парламенты, президенты, короли — вот это все.

В конце января были опубликованы результаты Edelman Trust Barometer, ежегодного исследования американской социологической и консалтинговой фирмы Edelman. Опрос проводился в октябре-ноябре 2019 года. Опросили более 34 тысяч человек в 28 странах мира. В российских СМИ результаты этого опроса трактовались как разочарование людей по всему миру в капитализме. Но если посмотреть внимательнее, люди разочарованы государством как таковым.

56% респондентов полагают, что вреда от капитализма в нынешнем виде больше, чем пользы. При этом улучшения своей жизни в ближайшие пять лет в развитых странах ждет лишь треть населения.

Пессимизм по поводу капитализма (про социализм, коммунизм, феодализм и рабовладельческий строй людей просто не спрашивали — едва ли у этих форм политического устройства оказалось бы сильно больше поклонников) преобладает среди представителей всех возрастов с любым уровнем доходов. Нет различий между мужчинами и женщинами: капитализмом недовольны 57% мужчин и 56% женщин.

Но! Когда у людей спросили про причины этого пессимизма, выяснилось, что дело не в общественно-политическом строе, а именно в работе государства. 57% участников опроса говорят, что органы власти служат интересам «немногих», и только 30% верят, что правительство работает в общих интересах.

И лучше не будет, считает большинство. Только 47% верят в то, что через пять лет они сами и их семьи будут жить лучше, чем сейчас. Самый высокий уровень оптимизма — в наиболее бедных странах из числа участниц опроса: Кении (90%), Индонезии (80%), Индии (77%). При этом в Италии в лучшее будущее через пять лет верят 29%, в Великобритании — 27%, в Германии — 23%, во Франции — 19%.

В России на улучшение жизни через пять лет надеются 34% опрошенных. По сравнению с предыдущим подобным опросом доля оптимистов у нас сократилась на 6 процентных пунктов.

При этом больше половины россиян (52%) опасаются, что подобные им люди потеряют положение, которого достигли в предыдущие годы (в среднем по миру таких 57%). Так что Россия, как, кстати, и в других страновых опросах по разным социальным, экономическим и политическим проблемам, где-то в середине по уровню пессимизма. Ничего особенного в российском отношении к человеческим проблемам нет — чтобы не было иллюзий по поводу необходимости «особого российского пути».

Самое интересное — результаты Японии. С точки зрения массового обывательского сознания Япония — богатое технологически развитое социальное государство, которое гарантирует людям высокий уровень жизни и достаточно предсказуемую карьеру: люди работают в японских корпорациях десятилетиями и твердо знают, через какое время достигнут каждой следующей ступени в карьерной лестнице. При этом безработица в Японии составляет 2,3 % трудоспособного населения — вдвое меньше, чем в России, хотя у нас чиновники любят хвастать рекордно высокой занятостью населения.

Так вот, в Японии лишь 35% недовольны капитализмом, но при этом только 15% верят в личное лучшее будущее через пять лет.

Так что не в капитализме дело. Это становится еще более очевидно, когда в выясняется, что 83% жителей 28 стран мира (с рейтингом 83% побеждают на выборах только лидеры откровенных деспотий) боятся потерять работу.

В страхе потерять работу оптимисты и пессимисты по отношению капитализму, оказывается, практически едины.

А теперь подумаем, зачем нам вообще нужно государство? Прежде всего, мы воспринимаем государство как территорию, на которой живем. Как власть, которая дает нам работу, обеспечивает возможность получать доходы и гарантирует безопасность. Как эмиссионный центр: государство и только государство печатает деньги. Как дом в широком смысле слова. Как убежище.

Но реальный уклад человеческой жизни и реальные проблемы, стоящие перед человечеством, все менее совместимы с государством как формой.

В мире все больше фрилансеров, все больше возможностей работать и жить не там, где ты родился. Мы живем в эпоху рекордной миграции. Рынок труда больше не замкнут в государственных границах, как и возможность получать доходы. Миллионы людей живут в одном месте, а зарабатывают деньги в другом. И таких будет становиться все больше.

На примере коронавируса, криптовалют, гонки ядерных вооружений, международного терроризма мы видим, как государство буквально на глазах лишается своих ключевых монопольных функций. Оно больше не имеет монополии на насилие, на печатание денег, на обеспечение безопасности (точнее, не имеет возможностей обеспечить ее в некоторых случаях), на использование граждан как пушечного мяса (само понятие гражданства в современном мире становится и будет становиться все менее важным).

Все главные проблемы человечества — экология, глобальная бедность, эпидемии, наличие у десятков государств оружия массового поражения, способного почти моментально уничтожить жизнь на Земле — надгосударственные, общечеловеческие. Их в принципе невозможно решить в рамках одного государства.

Главной скрепой государств в современном мире остаются национализм и религия. Но и они по-настоящему действуют в очень ограниченных случаях. Израильтяне прекрасно понимают, зачем им государство. Израиль — это прежде всего их убежище. Но евреев в диаспоре все равно больше, чем в Израиле. Россия наглядно показала украинцам в последние шесть лет, зачем им нужна (или кому-то, наоборот, не нужна) Украина. А теперь пытается объяснить то же самое белорусам.

При этом национальных государств, где представителей титульной нации меньше, чем за рубежом, в мире много и становится все больше. Армян в мире намного больше, чем в Армении. Азербайджанцев — чем в Азербайджане. Русская диаспора неизбежно будет приближаться к числу русских в России. Причем в России русских будет становиться меньше, а в диаспоре больше. Не говоря уже о том, что национальный состав России в горизонте 30-50 лет, по всем прогнозам, претерпит кардинальные изменения: китайцы и татары существенно увеличат свою долю.

Дополнительным испытанием для системы государств в их нынешнем виде станет скорый неизбежный конец привычного нам «западоцентричного» христианского мира. К середине ХХI века мусульман на планете впервые станет больше, чем христиан, и этот численный разрыв будет только увеличиваться.

Разумеется, еще одна важнейшая функция государства и смысл его существования — оборона территории и ресурсов. Но мировые запасы нефти и газа могут быть исчерпаны в горизонте 100 лет, если раньше не появятся другие массовые источники энергии.

Оборонять и даже просто заселять пустыню, в которой нет ресурсов и возможностей прокормиться, решительно незачем.

Есть модные теории, что привычные нам государства в обозримом будущем вытеснят города-государства или глобальные деревни. Что вместо примерно двух сотен нынешних государств человечество будет концентрироваться вокруг 50 или 100 глобальных мегаполисов с их окрестностями.

Наши потомки и даже самые молодые из нас, возможно, смогут проверить истинность таких теорий и прогнозов. Пока же мы видим, как исчезает жесткая привязка людей к географическому месту рождения. Как технологии, гаджеты и новые способы организации труда лишают смысла не только профессии, но и целые населенные пункты. Как государство становится все более искусственной и плохо работающей формой насилия над живой жизнью, неспособной обеспечивать базовые потребности людей и делать мир безопаснее.

Постгосударственный мир — не такая утопия, как кажется. И уж точно бессмысленно и бесполезно ради сохранения любой ценой статус-кво отгораживаться от реальности, строить новые великие китайские (российские, американские — нужное подчеркнуть) стены, переписывать Конституции (их, к слову, до 1787 года не существовало вовсе) в угоду политической конъюнктуре, фетишизировать абстрактную идею государственного суверенитета.

Государства существуют для людей, а не наоборот.

Если людям от суверенитета ни жарко, ни холодно, но при этом еще и голодно — никакие конституции или поиски смысла и легитимности государства в военных победах далеких предков не помогут.

https://www.gazeta.ru/comments/column/novoprudsky/12953587.shtml

Темные времена

13.03.2020, 08:23

Семен Новопрудский о новом мире и незаметно подкравшейся Третьей мировой войне

«Не выходи из комнаты, не совершай ошибку».
Иосиф Бродский.

Россия и Саудовская Аравия, сорвав сделку по стабилизации добычи, подлили нефть в огонь нового глобального кризиса. Но и этот рекордный за 32 года обвал фондовых и валютных рынков, и пандемия коронавируса, толкающая невиданно глобальный мир к первому в истории человечества всемирному карантину, тотальной изоляции в границах страны, города, квартиры, больничной палаты — всего лишь самые яркие и пугающие картины новых темных времен, в которые мы живем.

На наших глазах возникает какой-то новый непонятный мир. Ключевое слово тут «новый» — такой, какого никогда раньше не было. Именно поэтому нынешние времена кажутся такими темными, неясными, непредсказуемыми. У нас даже нет внятного языка для их описания.

Меняется уклад жизни сотен миллионов. Меняются представления о войне и мире, о дружбе и общении, о силе и слабости государств, о возможностях и уязвимостях людей.

Наше мышление устроено так, что мы всегда или почти всегда ищем аналогии. Нам спокойнее считать любое новое хорошо забытым старым или хотя бы чем-то похожим на то, что уже когда-то было. Коронавирус мы сравниваем со «свиным гриппом» 11-летней давности или с «испанкой» столетней. Обвал цен на нефть на 30% за минуту 6 марта 2020 года с обвалом цен на нефть в 1991 году во время войны в Персидском заливе. Эпидемию СПИДа в свое время поэтически окрестили «чумой ХХI века»: нам понравилась эта метафора, ведь мы так хотели, чтобы это было похоже на чуму в Европе в каком-нибудь ХIII веке. Только потому, что мы более или менее знаем, чем оно тогда кончилось. И надеялись, что в этот раз будет хотя бы не хуже.

Тем не менее, в мире появилось много совершенно новых сущностей, которые сравнивать просто не с чем. У них нет аналогов в прошлом.

В мире впервые в истории есть оружие, которым можно в одночасье уничтожить всех — а значит никакую войну теперь нельзя выиграть в том смысле, в которым мы привыкли понимать военные победы. В мире впервые в истории есть интернет и социальные сети, которые сделали возможными фриланс и удаленку как массовый способ работы, а также постоянное виртуальное общение людей независимо от расстояний, но они усилили степень нашего одиночества в реальной жизни. Появились и болезни, которых раньше не было. Есть невиданно свободный доступ к невиданно большому количеству информации и рекордно простые возможности эмитировать глобальный психоз — если бы не было интернета и способности людей делать видео, китайский коронавирус точно не вызвал бы такой всемирной паники.

У прежнего мира был не один, а сразу два ярких финала, два обрушения несущих конструкций, которые невозможно было не заметить. Первый — распад СССР и стран соцлагеря, крушение Берлинской стены. Так умерла идея противостояния двух социальных систем. Стало понятно, что содержание мировой политики больше нельзя описывать как борьбу «строящегося коммунизма» с «загнивающим капитализмом».

Хотя капитализм в последние годы по многим признакам действительно загнивает, коммунизм тоже явно никак не строится.

Второй запоминающийся исторический момент буквального обрушения старого мира— террористическая атака на Америку 11 сентября 2001 года и падающие от захваченного исламскими террористами самолета башни-близнецы в Нью-Йорке. Так кончалась христианская эра с доминированием западной цивилизации и началась постхристианская. Только до сих пор непонятно, какой она будет: мусульманской, азиатской, космополитической или мы вообще увидим крах нынешней человеческой цивилизации, которая не справится с экологическими, экономическими, социальными, медицинскими и психологическими проблемами.

Появление соцсетей, Youtube и iPhone в последние 15 лет — важные детали этого нового непонятного мира. Оказалось, что этими массовыми информационными и технологическими возможностями с равной легкостью могут пользоваться праведники и террористы, самые продвинутые ученые и пещерные варвары. Впервые в истории человечества появились массовые технологии, одинаково и одновременно доступные едва ли не всем людям.

Безналичные и бесконтактные платежи, возможность эмиссии чего-то, что может стать валютой, практически в домашних условиях, возможность заказывать массу товаров по интернету, причем даже в далекой стране, которую ты можешь не увидеть ни разу в жизни — тоже черты нового мира.

Люди как никогда много путешествуют. Ровно из-за этого сухой кашель жителей китайской провинции Хубэй отдается и еще долго будет отдаваться зловещим эхом по всей планете.

Мир становится таким взаимозависимым, каким не был никогда.

Человечество начало использовать нефть как топливо 160 лет назад. Теперь нефть — такое же оружие глобальной войны, как танки, пушки или самолеты, сбрасывающие бомбы. С помощью игры на нефтяных ценах можно разорять и обваливать национальные экономики.

Теперь можно воевать, но делать вид, что «вас там нет». Выводить из строя нормальную жизнедеятельность глобальных компаний и систем управления государством с помощью хакерских атак. С вами ведут войну люди, которые не проникают и не собираются проникать на вашу территорию, вы их не видите и не знаете. Наконец, нашей новой мировой войной буквально на глазах становится таинственный китайский коронавирус.

В результате ползучая Третья мировая война идет по нарастающей, только она совсем не похожа на Первую и Вторую.

К слову, до ХХ века мировых войн не было вовсе — они тоже плод глобализации и технологического прогресса. Не было войн, которые одновременно затрагивали большинство или хотя бы просто значительную часть существующих государств.

Теперь полностью укрыться от вызовов нового мира не может никто — ни в джунглях, ни в горах, ни в пустыне.

Прогнозы, которые мы делаем по любому поводу — от курса валют до экономической или научной мощи держав — могут быть опрокинуты реальностью буквально в одночасье. Китай за 15 лет продвинулся в экономическом смысле от второразрядной региональной державы до одного из мировых лидеров. Но кто теперь поручится, что после коронавируса он не откатится на 10-15 лет назад меньше чем за год?

Ваше самое мощное в мире оружие больше не имеет никакого принципиального значения, потому что вы все равно не можете применить его без риска нарваться на «ответку», которая уничтожит вашу страну. А попасть под тотальное уничтожение и умереть вместе с противником — какая-то сомнительная победа. Вы ее даже не увидите.

Кардинально меняется представление о профессиях и об образовании. Теперь все меньше шансов научиться одной профессии и заниматься ей всю жизнь. Список умирающих профессий полнится. Список междисциплинарных занятий ширится. Мы и сами не понимаем, кого смогут и кого не смогут заменить роботы и алгоритмы, созданные нашими руками и нашим умом.

Коронавирус недвусмысленно показывает нам наше место в природе и в «пищевой цепочке», чтобы мы особо не зазнавались. Если он случайная мутация — значит природа говорит нам, что все наши попытки покорить ее обречены на провал. Если вышедшее из-под контроля биологическое оружие — тем более.

Тема покорения природы, к слову, была одной из ключевых в советской модернистской идеологии и мифологии. «Мы покорили пространство и время, мы — молодые хозяева земли», — пели герои «Веселых ребят», одного из главных сталинских кинофильмов.

Нет, веселые ребята, так не получится.

«Хозяевами земли» нам не стать, как бы мы ни пыжились: есть силы посильнее наших.

Чтобы лучше разобраться в этом новом непонятном мире, вписаться в эти новые темные времена, для начала важно признать их новизну. Мы живем в мире, где есть много такого, чего не было никогда. Что ни с чем не сравнить. Нам очень важно сохранить контроль над своими технологическими достижениями. Научиться не скрывать от других стран важную информацию в случаях, когда речь идет о жизни всего человечества.

Одной из важнейших черт этого нового непонятного мира становится преодоление идеи конкуренции, двигавшей мир тысячелетиями, в пользу идеи солидарности. До жизни по принципу «человек человеку брат» нам еще (или всегда?) очень далеко. Но жизнь по принципу «человек человеку волк» (и «государство государству враг») теперь точно может привести только к гибели человеческой цивилизации. Мы дожили до времен, когда спасение и смерть могут быть лишь коллективными. Специально для России, еще раз: пожизненные цари от наступления этого нового мира и темных времен не спасут.

Впрочем, главная формула стабильности была и остается неизменной: все проходит, пройдет и это.

https://www.gazeta.ru/comments/column/novoprudsky/12996763.shtml

Защита от дурака

Семен Новопрудский о том, почему нам срочно нужна новая эпоха Просвещения

12.02.2021, 08:44

Среди громких печальных политических событий последних недель в России есть одно не такое громкое и как будто даже не совсем политическое — появление законопроекта, меняющего правила занятия просветительской деятельностью. Но проблема куда серьезнее очередного не слишком умного, хотя по-своему вполне логичного для нынешнего состояния нашей страны законодательного акта, который по-хорошему надо просто отозвать и забыть навсегда.

Реальность, причем не только российская, заставляет ставить вопрос жестче и шире: зачем вообще людям в нашем новом дивном мире знания, если алгоритмы все за нас посчитают, смартфон заплатит, а деньги практически без усилий (как наивно кажется многим) можно зарабатывать непосредственно в соцсетях, не поднимая попу с дивана?

…Итак, в ноябре прошлого года в Госдуму был внесен, а в декабре в первом чтении принят законопроект «О внесении изменений в Федеральный закон «Об образовании в Российской Федерации». Он предполагает жесткое регулирование просветительской деятельности в стране, согласование с Минпросвещения и Минобрнауки приглашения иностранных экспертов, контроль за содержательной частью образовательных проектов. Документ вызвал дружные и понятные протесты в научном сообществе. Некоторые известные популяризаторы науки, помимо участия в петициях и коллективных открытых письмах против законопроекта, пригрозили полностью отказаться от чтения лекций и других форм просвещения темных масс. Вряд ли наше государство испугается этих угроз. Скорее наоборот, обрадуется.

Ругательное выражение нашего советского детства «больно умный» снова в тренде. Умным в России, да и во всем мире, становится все больнее.

Примерно с начала 2010-х годов у нас возникла настоящая мода на научпоп. Лектории, научно-просветительские каналы на видеоплатформах, профильные сайты про «науку для всех» какое-то время росли, как грибы после дождя. Среди ученых, педагогов и даже научных журналистов, активно занимающихся публичным просвещением, появились настоящие поп-звезды. Некоторых популяризаторов науки до сих пор приглашают на интервью самые модные YouTube-блогеры, изредка разбавляя учеными мужами (обоего пола) вереницу всевозможных моргенштернов и монеточек.

В мире в принципе научпоп не выходит из моды давно. Есть целые научно-развлекательные телеканалы, замечательные документальные фильмы или сериалы, вроде «Истории математики» на BBC, есть выдающиеся ученые, ставшие авторами бестселлеров, вроде Ричарда Докинза или Стивена Хокинга. Есть по-настоящему великие просветители вроде сэра Дэвида Аттенборо.

Но наука, которая по самой своей природе должна быть свободна от гнета вульгарной идеологии и политической целесообразности, все равно практически повсеместно оказывается заложницей государственного давления и борьбы бизнесов за сверхприбыли.

Результат налицо.

По тому, как управляются государства и бизнесы, насколько адекватно (на самом деле — нет) политики оценивают опасности и как реагируют на них, как ведут себя люди в быту, мы видим: рекордно свободный в истории человечества доступ к гигантским объемам информации и знаниям, а также новейшие цифровые технологии точно не делают нас ни умнее, ни добрее.

Более того, отставание естественного интеллекта от возможностей искусственного становится все более заметным и угрожающим. Варвары с айфонами и qr-кодами, ядерными боеголовками и боевым химическим оружием гораздо более опасны, чем варвары с дубинами и лопатами. У новых варваров намного больше возможностей погрузить мир в хаос и насилие. Что мы отчетливо наблюдаем и испытываем на собственных шкурах в таком «зажигательном» начале третьего десятилетия ХХI века.

Великий математик и самый цитируемый в мире российский ученый, увы, уже покойный Владимир Арнольд как-то, лет 15 назад, был приглашен в Совет Федерации. И рассказал там о сознательном курсе на деградацию высшего образования, который взяли развитые страны, на примере США. Сам академик Арнольд говорил, что никогда не принял бы в университет абитуриента, если тот не способен поделить 111 на три в уме. Выдающийся ученый привел также детали своего разговора с одним американским сенатором. Тот прямо сказал Арнольду: мол, мы сознательно пытаемся оглупить нацию, потому что не слишком образованным людям легче продать любой товар или услугу.

Спустя полтора десятка лет эта примитивная логика стала одной из основных материальных скреп устройства жизни в масштабах всего человечества. Человек разумный, Человек понимающий уступает место Человеку потребляющему.

Государства и бизнесы активно эксплуатируют и монетизируют наше незнание. Непросвещенным легче впарить любой товар, любую идею, любую угрозу.

Новая эпоха Просвещения, новый культ знаний и разума (сам по себе объем знаний, как известно, не всегда делает человека умным) нужны людям прежде всего для противостояния давлению политиков и потребительскому натиску различных бизнесов. Для сохранения личного достоинства или хотя бы понимания, что это такое.

Сами упования людей на удачную замену ума и образования технологиями не новая история. Митрофанушка в комедии «Недоросль» Дениса Фонвизина, написанной ровно 240 лет назад, рассуждал, что незачем учить географию — все равно, мол, извозчик довезет. Теперь извозчика зовут навигатор в автомобиле, поезд или самолет, а география подавляющему большинству людей кажется чем-то совершенно бессмысленным и ненужным.

Технологии важны и нужны, спору нет. Более того, совершенно необязательно, пользуясь смартфоном или электрической плитой, знать принципы их работы. Достаточно уметь прочитать и понять инструкцию по эксплуатации. Но инструкции по эксплуатации человека не существует. Человек не машина и не ее бессмысленный придаток. По крайней мере, пока.

Чтобы самому не стать техническим приспособлением, «странной игрушкой безымянной», человеку и нужны знания. Они же, кстати, помогают нам создавать новые гаджеты и технологии.

При этом для нашего личного и общественного развития, для поиска истины (зачем вообще ее искать — отдельный вопрос, но почему-то у человека есть такая органическая потребность) нам очень важно не только что-то знать. Нам не менее важно узнавать, ошибаться и сомневаться. Чтобы находить ответы, нужно уметь задавать вопросы.

Настоящая наука всегда производит сомнения. Не сомневается только воинствующая глупость.

Смысл изучения точных наук с кристальной простотой выразил еще Ломоносов, и потом это его высказывание висело на кумаче практически в каждой советской школе: «Математику уж затем учить надо, что она ум в порядок приводит».

Смысл изучения гуманитарных наук — не только в способности через понимание и чувствование произведений искусства воспринимать гуманистические ценности. Гуманитарное образование учит человека формулировать мысли, сомневаться, замечать, простраивать и внятно артикулировать связи между событиями и явлениями. Тому, чего пока не умеет и вряд ли когда-нибудь сумеет искусственный интеллект. К тому же «на концах» самых сложных технологических цепочек, алгоритмов, соцсетей все равно всегда живые люди с их перепадами настроения, уровнем знаний, глубиной (или мелкостью) ума.

Медицинские и биологические знания, представления о работе мозга и свойствах человеческой психики — ключ к здоровью и долголетию, главной мечте той части человечества, которая уже решила для себя задачу первого уровня: не сдохнуть с голода.

При этом разнообразное образование, наличие знаний в разных сферах, полностью соответствует главному тренду развития современной науки — междисциплинарности. Знание становится все менее привязанным к отдельным наукам и отраслям.

И еще одно важное свойство современной науки и знания — их буквальная безграничность. Наука не признает искусственных запретов, национализма и географических границ. Знание в современном мире практически невозможно и категорически не нужно утаивать.

Кроме того, когда мы буквально захлебываемся в океане информации, просвещение превращается в спасательный круг. Людей нужно учить фильтровать «информационный базар», различать фейки не только политические, но и медицинские или потребительские.

«Пока живут на свете дураки, обманом жить нам, стало быть, с руки», — пели Лиса Алиса и Кот Базилио. Просвещение становится главной защитой от дурака в современном мире. Потому что таких технологических и военных возможностей поставить мир на уши или даже полностью уничтожить его, как сейчас, у дураков не было никогда. А дураков, в том числе на самых ответственных государственных постах, меньше явно не становится. Их сочетание с темной непросвещенной массой обывателей создает гремучую взрывоопасную смесь. Как она работает на всей планете, люди видят по своей бытовой жизни в последний год.

Мы живем в эпоху Затемнения. Поэтому мода на науку и новая эпоха Просвещения, невмешательство государства в процесс распространения знаний так важны в нашем не обезображенном светом разума мире.

https://www.gazeta.ru/comments/column/novoprudsky/13474262.shtml

«Сержант» ушел в отставку

15.11.2019, 08:15

Денис Драгунский о том, как атеизм и фриланс уничтожили честь и совесть

…Вот и слово сказалось: «честь».

С этим у нас проблемы. Огромная доля «писем трудящихся» словно бы написана людьми, для которых понятия чести не существует. Родители публично ябедничают на детей, дети публично осуждают родителей, друзья и родственники публично сводят копеечные (хорошо, стотысячные, миллионные) счеты между собою, мужчины ноют по поводу переплаченных алиментов, женщины насмехаются над мужчинами за тощий букет на первом свидании, те и другие признаются в изменах (супружеских и «бойфрендовских») и рассказывают, как изменяли им… И все постоянно обвиняют друг друга в жлобстве, сами выставляя себя несуразными жлобами.

Я уж не говорю о более серьезных случаях, которые принято называть «порчей собственного некролога» (публичные доносы, участие в коллективной травле и т.п.) – которые еще более ярко рисуют дефицит чести в обществе.

Но это и не удивительно. Честь – понятие сословное, корпоративное, цеховое. Дворянская честь, офицерская, рабочая, купеческая, интеллигентская, какая хотите – это рамки, которые на человека накладывает его сословие, корпорация, цех. В конечном итоге это опасение, что группа тебя отторгнет, что ты лишишься социальной поддержки, если будешь вести себя неподобающим образом. Или говорить всякие глупости. Или вываливать на всеобщее обозрение свои семейные тайны.

Честь, таким образом, это «внешний сержант», действия и реакции которого ясны и предсказуемы – и при этом быстры, жестки и непреклонны.

Разумеется, люди умные и социально опытные не доводят дело до конфликта со своей социальной группой, большой или малой. Точно так же дисциплинированный солдат не нуждается в постоянных окриках, он уже знает, как надо себя вести.

А когда нет социальных групп с отчетливой коллективной идентичностью, да и просто больших трудовых коллективов нет, когда господствует «удаленная работа» и «фриланс», тогда исчезают внешние регуляторы поведения. Проще говоря, честь. Вместо нее сейчас – наивная борьба за собственный комфорт.

А совесть – «сержант внутренний». Он, кстати, тоже сначала, в тысячелетней дали, был внешним. Он был прочно внедрен в человеческую душу через веру в Бога, через церковный обиход, постоянно напоминающий нам о добродетели, грехе и, главное – о непременном, неизбежном воздаянии. Или же он вошел в нас через совестливых родителей, которые, возможно, сами не верили в Бога, в загробную жизнь, в Страшный Суд и прочие гарантии вечной справедливости – но на практике вели себя по Заповедям.

Я уж не буду говорить, что кантовский «нравственный закон во мне» все-таки появился в душе человека не сам по себе, и не в итоге абстрактных размышлений, а в результате усвоения религиозных норм.

Но «если Бога нет, то какой же я после того капитан?» — говорит безымянный персонаж «Бесов» Достоевского. И далее, в «Братьях Карамазовых»: «Уничтожьте в человечестве веру в свое бессмертие… тогда ничего уже не будет безнравственного, все будет позволено» — что потом в бесконечных пересказах превратилось в краткую формулу: «Если Бога нет, то все позволено».

Для того, чтобы на самом деле все (ну просто-таки натурально все) стало позволено, недостаточно было разрушить церковь и осмеять простодушную веру в загробное воздаяние, нужно было еще много жестокости и лжи. Но начать надо было именно с этого. Потому что без отрицания вечного не сложились бы две омерзительно четкие формулировки, оправдывающие бессовестное поведение: когда речь идет о 1930-х – «он выполнял приказ», когда речь идет о наших днях – «у него ипотека». Но там, где универсальным регулятором поведения выступает воля начальства или взнос по кредиту – там разговоры о совести уже излишни. То ли старомодны, то ли преждевременны.

Конечно, атеизм и фриланс с удаленной занятостью никуда не денутся. Верить в Бога так же наивно и непосредственно, как верили еще 200, еще 100 лет назад – вряд ли возможно сегодня. И вряд ли сегодня возможно возвращение сословий, корпораций или многотысячных трудовых коллективов с их жесткой требовательностью к своим членам. Что будет завтра? Столкновение миллионов частных интересов должно привести к какому-то новому «общественному договору», к каким-то новым – понятным, логичным и полезным – принципам общежития (принципам гуманизма! - Э.Ц.). Иначе вконец перегрыземся, сражаясь за свое личное сиюминутное удобство.

https://www.gazeta.ru/comments/column/dragunsky/12811208.shtml

«Почему люди разные: научный взгляд на человеческую индивидуальность»

Дэвид Линден (David J. Linden)

Unique: The New Science of Human Individuality

by David Linden

Inspired by the abundance of unique personalities available on dating websites, a renowned neuroscientist examines the science of what makes you, you.
David J. Linden has devoted his career to understanding the biology common to all humans. But a few years ago he found himself on OkCupid. Looking through that vast catalog of human diversity, he got to wondering: What makes us all so different? Unique is the riveting answer. Exploring everything from the roots of sexuality, gender, and intelligence to whether we like bitter beer, Linden shows how our individuality results not from a competition of nature versus nurture, but rather from a mélange of genes continually responding to our experiences in the world, beginning in the womb. And he shows why individuality matters, as it is our differences that enable us to live together in groups.
Told with Linden's unusual combination of authority and openness, seriousness of purpose and wit, Unique is the story of how the factors that make us all human can change and interact to make each of us a singular person.: https://www.goodreads.com/en/book/show/50358529-unique

Издательство «Альпина нон фикшн» в начале марта выпускает книгу нейробиолога Дэвида Линдена «Почему люди разные: Научный взгляд на человеческую индивидуальность» (David Linden Unique: The New Science of Human Individuality ).

В ней автор пытается ответить на сложнейший вопрос: каким образом мы приобретаем индивидуальность?

…Во всем мире, в любом месте и в любой культуре расовые классификации, по сути — идеологические, экономические и политические. Любое научное исследование, связанное с расовой принадлежностью, должно принимать и учитывать этот факт.

Дело не в том, что расовых категорий не существует, как утверждают некоторые идеалисты. Скорее, дело в том, что расовые категории не имеют биологическую природу, это не таксономические группы внутри человеческого вида. И не аналог, как утверждают некоторые, целенаправленно созданных пород домашних кошек и собак или, если уж на то пошло, одомашненных лис. Расы представляют собой сплав биологических человеческих различий и местных, меняющихся культурных представлений о том, какие именно различия важны.

…Некоторые различения — реальность истории и общественного устройства, а не природный феномен, но не перестают же они от этого существовать! …:

https://republic.ru/posts/103140

Nautilus (США): грядет эпоха сверхразумных людей

Генная инженерия когда-нибудь создаст самых умных людей за всю историю

02.11.2019 Стивен Хсу (Stephen Hsu)

…Генетические исследования познавательных способностей указывают, что сегодня существуют разновидности человеческой ДНК, которые в случае идеального сочетания могут привести к появлению личностей с интеллектом качественно выше всего того, что до этого существовало на земле. Грубо говоря, если мыслить категориями шкалы Ландау, речь идет о людях с коэффициентом интеллекта порядка 1000 баллов.

…Разница между сверхинтеллектом и сегодняшним средним показателем умственного развития в 100 баллов станет еще больше. Возможность возникновения сверхразума — прямой результат генетической основы интеллекта. Такими характеристиками, как рост и познавательные способности, управляют тысячи генов, и каждый из них оказывает свое маленькое воздействие. Приблизительную нижнюю границу по количеству общих генетических вариантов, которые влияют на каждую черту, можно вывести из положительного или отрицательного воздействия на нее (рост измеряется в дюймах, а IQ — в баллах) уже открытых разновидностей генов, называемых аллелями.

Международное объединение The Social Science Genome Association Consortium, куда входят десятки университетских лабораторий, выявило несколько участков человеческой ДНК, которые влияют на познавательные способности. Они показывают, что ряд снипов (однонуклеотидный полиморфизм, или отличия последовательности ДНК размером в один нуклеотид) в ДНК человека статистически соотносятся с интеллектом, даже после поправки на многократные испытания 1 миллиона независимых участков ДНК в выборке из 100 с лишним тысяч человек.

Если познавательными способностями управляет лишь небольшое количество генов, то каждая из разновидностей генов должна существенно менять коэффициент интеллекта — примерно на 15 баллов при сравнении двух людей. Но самая большая разница, которую смогли выявить ученые на сегодня, составляет менее одного балла IQ. Большую разницу определить было бы легче, но она не обнаружена.

Это значит, что должны существовать как минимум тысячи аллелей, чтобы можно было наблюдать реальную разницу у населения в целом. Более сложный анализ (с большой планкой погрешности) дает итоговую цифру в 10 000.

Каждый генетический вариант немного увеличивает или уменьшает познавательные способности. Поскольку познавательные способности определяются совокупным множеством маленьких добавочных эффектов, обычно они имеют рассредоточенный вид и следуют по хорошо нам знакомой колоколообразной кривой, где в середине больше людей, чем на краях. Человек, у которого число положительных вариантов (увеличивающих IQ) выше среднего, будет превышать средний показатель по способностям. Количество положительных аллелей выше среднего показателя, необходимых для того, чтобы увеличить значение той или иной черты в стандартных пределах, то есть на 15 баллов, пропорционально квадратному корню из числа вариантов, то есть равно примерно 100. Короче говоря, сотня дополнительных положительных разновидностей может увеличить коэффициент интеллекта на 15 баллов.

А поскольку потенциальных положительных вариантов тысячи, вывод вполне понятен. Если человека можно подвергнуть генной инженерии, чтобы у него была положительная версия каждого каузального варианта, то в результате могут появиться познавательные способности, которые примерно на 100 стандартных отклонений превышают среднее значение. Это соответствует 1000 с лишним баллов IQ.

Совершенно не понятно, какое точно значение будут иметь показатели интеллекта в таких пределах. Однако мы можем с уверенностью утверждать, что, каково бы ни было это значение, такого рода способности будут намного превышать максимальный интеллект любого из 100 миллиардов человек, когда-либо живших на Земле. Представим себе способности крупных ученых, которые в своем максимальном виде будут присутствовать все сразу у одного человека. Это почти идеальное воспроизведение изображений и речи, сверхбыстрое мышление и способность делать расчеты, мощная геометрическая визуализация, причем в более высоких измерениях, способность параллельно и одновременно выполнять множество аналитических и мыслительных действий. Список можно продолжать. Чарли Гордон, но в квадрате.

Чтобы достичь такого максимума, понадобится напрямую корректировать человеческий геном, создавая благоприятные варианты по каждому из 10 000 местоположений. При оптимистическом сценарии такое когда-нибудь станет возможно, если появятся технологии видоизменения генов, подобные недавно открытой системе CRISPR/Cas, вызвавшей революцию в генной инженерии. Специалист по геномике из Гарварда Джордж Черч (George Church) даже предположил, что CRISPR (короткие палиндромные повторы, регулярно расположенные группами) позволят возродить мамонтов путем избирательного видоизменения геномов у зародыша азиатского слона. Если Черч прав, в список чудес новой геномной эпохи нам в дополнение к мамонтам следует включить супергениев.

Некоторые допущения, стоящие за прогнозом о коэффициенте интеллекта в 1000 баллов, сегодня стали предметом споров. Кое-кому спорной кажется сама мысль о количественном определении интеллекта.

В автобиографической книге «Вы, конечно, шутите, мистер Фейнман!» лауреат Нобелевской премии физик Ричард Фейнман (Richard Feynman) целую главу посвятил своим попыткам избежать изучения гуманитарных дисциплин. Он назвал ее «Всегда стараясь выкрутиться». Учась в Массачусетском технологическом институте, писал он, «я интересовался только наукой; больше у меня не получалось ничего».

Знакомые настроения. Расхожая мудрость гласит, что хорошие математики не в ладах с литературой и наоборот. Такое разграничение повлияло на наши представления о гениальности, указывая, что способности и одаренность проявляются в какой-то одной части мозга, но не в целом. Из-за этого сама мысль об IQ в 1000 баллов становится проблематичной, ведь невозможно объять необъятное.

Но психометрические исследования, цель которых состоит в определении природы интеллекта, рисуют совершенно иную картину. Миллионы наблюдений показывают, что практически все «примитивные» познавательные способности, такие как кратковременная и долговременная память, использование языка, величин и чисел, наглядное представление о пространственных отношениях, распознавание закономерностей и так далее, находятся в положительной связи и соотношении.

Положительные соотношения между узконаправленными способностями говорят о том, что человек, обладающий выдающимися способностями в одной области (например, в математике), скорее всего, обладает способностями выше средних и в другой (речевые возможности). Они также свидетельствуют о наличии надежного и полезного метода компрессии информации, касающейся познавательных способностей.

Еще одно предположение по поводу прогноза об IQ в 1000 баллов заключается в том, что на познавательные способности очень сильно влияет генетика, а значит, они могут передаваться по наследству. Этому есть весьма основательные доказательства. Специалист по поведенческой генетике и исследователь близнецов Роберт Пломин (Robert Plomin) утверждает, что генетическое влияние на интеллект сильнее, чем на любые другие человеческие характеристики.

В исследованиях по близнецам и усыновленным детям парные соотношения коэффициента интеллекта примерно пропорциональны степени родства, определяемой как доля генов, общих для двух индивидуумов. Обнаружены лишь небольшие различия в зависимости от семейного окружения. Не имеющие биологического родства дети одних родителей, растущие в одной семье, имеют почти нулевую корреляционную связь в познавательных способностях. Эти результаты подтверждаются и другими крупными исследованиями, проводившимися в разных местах, в том числе и в разных странах.

Казалось бы, в отсутствие голода и лишений верхний предел познавательных способностей определяется генетикой. Однако в ходе других исследований, где участники испытывали дополнительные нагрузки среды, такие как бедность, недоедание, отсутствие образования, показатели наследуемости оказались намного ниже. При неблагоприятных условиях окружения человек не полностью раскрывает свой потенциал.

Наверное, сверхразум — это дело отдаленного будущего, но в ближайшее время нас могут ожидать пусть менее масштабные, но все равно важные события. Множество данных о человеческих геномах и соответствующих фенотипах (это физические и умственные характеристики человека) существенно расширят наши представления о генетическом коде и, в частности, возможность прогнозировать познавательные способности человека. Подробные расчеты говорят, что для выяснения генетической архитектуры при помощи самых современных статистических алгоритмов потребуются миллионы фенотипно-генотипных пар. Тем не менее, поскольку стоимость генотипирования стремительно сокращается, это может произойти в ближайшие десять лет. Если существующие оценки наследуемости о чем-то говорят, то точность прогнозирования интеллекта на основе генома может быть выше половины стандартного отклонения (то есть лучше, чем плюс-минус 10 баллов).

Когда появятся модели прогнозирования, их можно будет использовать в репродукции. Это и отбор эмбрионов (выбор оплодотворенной яйцеклетки для имплантирования), и активные генетические видоизменения (например, с использованием методов CRISPR). В первом случае родители, выбирая одну из десятка яйцеклеток, смогут увеличить коэффициент интеллекта своего ребенка на 15 и более пунктов. А это большая разница: или ваш ребенок едва успевает в школе, или он поступает в колледж и успешно учится там.

Генотипирование яйцеклеток технически уже довольно неплохо освоено, и теперь остается лишь разработать комплексное прогнозирование фенотипа для отбора эмбриона. Стоимость этой операции будет ниже, чем плата за многие частные детские сады, а последствия — на всю жизнь, причем в том числе и для потомков.

Но возникают и нравственные вопросы, заслуживающие пристального внимания, и решать их придется в довольно короткий промежуток времени, что остается до появления таких возможностей. Каждое общество само должно решать, где проводить границу для генной инженерии человека. И здесь нас ждут очень разные перспективы. Некоторые страны наверняка разрешат такую генную инженерию, открыв двери для мировой элиты, которая может позволить себе отправиться за рубеж, чтобы воспользоваться плодами репродуктивной технологии. Как и с большинством технологий, первыми выгоду получат богатые и влиятельные. Но я считаю, что со временем многие страны не только легализуют человеческую генную инженерию, но и превратят ее в добровольную часть своей национальной системы здравоохранения.

Альтернативой станет неравенство такого рода, какого еще не было в человеческой истории.

Стивен Хсу — профессор теоретической физики, вице-президент Мичиганского университета по научно-исследовательской работе. Научный консультант Пекинского института геномики и основатель его лаборатории когнитивной геномики.

https://inosmi.ru/science/20191102/246128688.html

Зона временного содержания

06.03.2020, 08:13

Денис Драгунский о том, почему надо отменить обязательное среднее образование

Недавно в прессе появилась статья известного педагога, заслуженного учителя РФ Евгения Ямбурга под названием: «Российским учителям предложили выдать боевую экипировку с камерой заднего вида».

… А ведь и в самом деле. Все чаще и чаще читаешь не только о неуважении к учителю, не только о презрении к его словам, не только о насмешках, издевательствах, ругани и оскорблениях, но даже о побоях. Даже иногда – о ножевых ранениях. Почему?

А ни почему. Точнее, прекрасно понятно, почему. Не надо называть «безмотивным» проступок, мотив которого прост и ясен. Настолько прост, что эта ясность для нас неприемлема. Потому что разрушает нашу привычную картину мира.

Огромная масса школьников ненавидит школу. Не знаю, сколько там в процентах, но, мне кажется, не менее половины. А может быть, и больше.

Причем дети ненавидят школу не потому, что их там унижают-оскорбляют. Это тоже случается, увы, это ужасно – но не это главное. Дети ненавидят школу потому, что не видят в ней смысла, цели, перспективы. Не могут ответить на самый главный вопрос: «Зачем мне все это? Синусы и косинусы, нейтроны и щелочи, взятие Бастилии и в придачу дуб, который неизвестно за каким чертом рассматривает князь Андрей?».

Вот отсюда и возникают унижения и оскорбления со стороны учителя: он сам, человек прежнего поколения и прежних ценностей, глубоко оскорблен принципиальным нежеланием детей изучать нейтроны и князя Андрея. Не каким-то там непослушным, веселым и хулиганистым сиюминутным нежеланием, как в прежние времена случалось, и ничего страшного – а именно принципиальным. Потому что непонятно, зачем это все человеку надо. Но учитель, оскорбленный этой принципиальностью, которая бьет в самую сердцевину его убеждений и ценностей – в ответ начинает карать ученика. Теми средствами, которые в его распоряжении – от двоек и проработок до издевательств и морального террора. Ну и получает «ответку», как нынче принято говорить в высших сферах.

Не подумайте, что я оправдываю жестокого учителя или агрессивного ученика. Оба (не)правы. Я всего лишь пытаюсь увидеть общую картину школьного образования. А она безрадостна.

Особенно на фоне веселых криков о том, что так называемые «hard skills» не так уж нужны, нужны «soft skills». То есть твердые знания и навыки (та же математика, физика, литература) должны потесниться, уступить мягким – умению общаться, договариваться, улыбаться, находить друзей, работать в команде.

На фоне бесконечных курсов по укреплению самооценки и прокачке мотивации.

На фоне вдохновляющих (а на самом деле демотивирующих) историй успеха – но теперь не о Форде, Гейтсе или Джобсе, которые что-то созидали, а о пятнадцатилетних юношах и девушках, которые якобы зарабатывают миллионы, ведя «бьюти-блоги».

На фоне того, что старая индустриальная система массовой однотипной фабрично-офисной занятости уже практически рухнула. Фабричное производство вынесено в дальние страны, где не надо отапливать помещения (ибо тепло), и даже освещать их как следует не надо (ибо обойдутся), и где рабочему надо платить в десять раз меньше, чем в европейских странах, включая Россию. А в офисной работе все больше «удаленки» и многоступенчатого аутсорсинга, который, в конечном итоге, сводится к той же самой удаленке.

То есть причина объективна: существенные изменения структуры занятости в постиндустриальном обществе, в котором нам повезло жить.

Если совсем грубо – школа столетиями (примерно три века) готовила молодых людей к фабрике или к конторе, к госслужбе или к работе в научном коллективе. Все знания и навыки, которые давались в школе, были нацелены именно на это (ну и на продолжение образования в университете). В этой ситуации попытки сохранить школу в том виде, в котором она была двадцать-тридцать лет назад, принесут только вспышки насилия. Потому что при нынешней структуре занятости насилием является обязательное среднее образование для всех, особенно же для тех, кому оно ни к черту не сдалось. А насилие порождает насилие, это элементарно, мой дорогой Ватсон.

Но как сделать, чтобы учителя уважали или хотя бы не обижали?

Одни говорят, что надо вооружить учителя правовыми и техническими средствами защиты от учеников – от закона об оскорблении учителя до видеокамер кругового обзора.

Другие говорят, что надо резко увеличить зарплаты и соцпакеты для учителей, уменьшить количество учеников в классах, и вообще «сделать профессию учителя престижной».

Не выйдет.

Насчет видеокамер и прочих средств контроля, изъятий гаджетов при входе в школу и прочих полицейских мероприятий – напомню старую мудрость из рассказа Чехова: «Воры завсегда были проворней сторожов!» Все равно обманут, извернутся, изощрятся и посмеются.

Насчет денег и престижа. Мне кажется, что, если бы мне платили 300 000 рублей в месяц и дали бы мне чин государственного советника первого ранга, но при этом я (сидя в классе на 10 учеников), объяснял бы восьмиклассникам особенности почерков византийских писцов Х века, или что-то про эволюцию взглядов Жака Лакана в сравнении с Мелани Кляйн, они бы меня ненавидели точно так же. А может быть, еще сильней, потому что в маленьком классе труднее спрятаться от столь жестокого интеллектуального насилия.

Господа! Не надо учителю шлемов, бронежилетов и панорамных видеокамер. И делать его чиновником высокого ранга с огромной зарплатой – тоже не надо. Я полагаю, что сделать профессию учителя весьма уважаемой – довольно просто. Надо всего лишь отменить обязательное среднее образование. Обязательным (особенно в эпоху гаджетов) должно стать максимум четырехклассное (а лучше трехклассное) начальное образование.

Человек должен уметь: читать и понимать смысл прочитанного, уметь расписываться и записывать от руки недлинные тексты, уметь бойко набирать в мессенджере и в текстовом процессоре. Пользоваться поисковиками и социальными сетями. Считать устно в пределах сотни, считать на калькуляторе в рамках четырех действий арифметики. Быть вежливым, уважать старших, не обижать девочек. Обладать общими представлениями о правах человека, об уважении к личности. Знать в общем и целом, что такое закон и о том, что бывает за его нарушение. Ну и конечно, твердо усвоить, что дуб – дерево, роза – цветок, олень – животное, воробей – птица, Россия – наше отечество, а смерть неизбежна. Последнее надо сообщать ближе к концу курса начальной школы, чтобы зря не расстраивать малышей.

А как же дальше, после четвертого класса?

Да очень просто. Среднее образование (как и начальное) должно оставаться строжайше, безо всяких оговорок бесплатным. Кстати, на мой личный вкус, я бы вообще запретил платные школы в принципе. Но посещение средней школы должно быть строго добровольным. В возрасте от 10 до 12 лет это должно быть выбором родителей или опекунов, а с 13 и до 17 — выбором самого подростка. Хочешь учиться? Учись и соблюдай правила. Учись, чему тебя учат умные, специально этому обученные люди. Не хочешь учиться или не хочешь соблюдать правила – вон там дверь.

Вот, собственно, и все. Никто никого ни к чему не принуждает.

При этом всякий человек в любом возрасте может продолжить образование хоть в школе, хоть на каких угодно курсах. А уж работодатель или приемная комиссия вуза будут решать, чего это образование стоит, на что может претендовать его обладатель.

Сейчас все чаще приходится слышать, что самые востребованные профессии будущего – это инженеры-биотехнологи и специалисты по искусственному интеллекту. Ибо это передний край науки. Увы. Тут маленькая путаница. Самые желанные и самые высокооплачиваемые профессии – это одно. Самые востребованные (то есть те, на которые проще всего устроиться) – совсем другое.

В конце 1940-х – начале 1950-х передним краем науки было все, связанное с ядерной бомбой и ракетами. Однако сказать, что физик-ядерщик или инженер-ракетчик были самыми востребованными профессиями в послевоенном СССР – это значит впасть в романтические фантазии.

И тогда, и сейчас самими востребованными профессиями являются те, что связаны с не самыми сложными навыками работы. Уборка помещений. Погрузка-разгрузка и доставка. А также все прочие работы в сфере услуг и торговли. Плюс строительство, наверное. Вот это на самом деле востребованные, а не вымечтанные профессии.

Всякий родитель хочет видеть своего взрослого ребенка если не «топ-», то хоть каким-то менеджером. Администратором, юристом, бизнесменом, актером. Если желания родителей и детей совпадают – слава Богу.

А если нет – давайте с этим, наконец, смиримся.

Но вот тут возникает самое сильное возражение. «Значит, вы хотите, чтобы половина детей в возрасте от 10 лет была предоставлена самим себе? Это же ужас! Это какие-то «банды Нью-Йорка!» Они же будут сбиваться в стаи и нападать на прохожих, будут воровать, грабить, калечить! Куда они, простите, денутся, когда родители на работе?».

В самом деле, кошмар. В этом возражении есть резон. Но в этом резоне есть некое страшное открытие. Значит, примерно для половины учеников школа – это всего лишь «изолятор временного содержания», «дневная тюрьма», «зона с 8 до 15», место, куда их загоняют, чтоб они не хулиганили, не крали, не разбойничали без надзора?

Сдается, что в огромной массе случаев это именно так. Значит, для начала надо признать, что проблема школы именно в этом, а не в программах обучения.

https://www.gazeta.ru/comments/column/dragunsky/12990787.shtml

"Выживает самый дружелюбный"

Брайан Хэйр и Ванесса Вудс

(“Survival of the Friendliest: Understanding Our Origins and Rediscovering Our Common Humanity” by Brian Hare and Vanessa Woods)

«Когда члены одной группы дегуманизируют другую, умаляя достоинство и человеческие качества ее участников, то заражают своей ненавистью всех, кто готов их слушать». Брайан Хэйр и Ванесса Вудс объясняют, как происходит расчеловечивание тех, кому с нами не по пути

"Пожалуй, ни одна народная теория о человеческой природе не принесла так много вреда - или не была более ошибочной, - чем "выживание самого приспособленного"".
Антрополог и доктор наук Брайан Хэйр сделал важное открытие в науке: самая выгодная стратегия выживания - дружелюбие. Именно этот механизм позволил Homo Sapiens остаться жить и процветать, волкам полюбить людей, бонобо создать райское место и советскому ученому сделать мировой прорыв в генетике.
Но у этого есть обратная сторона - мы жестоки к тем, кого не считаем своими друзьями. Человек способен дегуманизировать врагов и уничтожать целые народы. Все это из-за одного и того же механизма, который развил в нас эмпатию и милосердие.
Брайан Хэйр заглянул в самые темные уголки человеческой истории: геноцид, принудительная стерилизация, шовинизм, расизм. Это исследование объясняет войны...
Подробнее: https://www.labirint.ru/books/872395/

Как наша цивилизация пришла к идее прав человека, как понимание этих прав связано с естественной эмпатией и можно ли сказать, что сегодня концепция прав человека терпит поражение, ведь их нарушение происходит постоянно? Об этом в книге «Изобретение прав человека: история» рассуждает американский историк Линн Хант.

Lynn Hunt

Inventing Human Rights: A History

Изобретение прав человека

Линн Хант

Аннотация: Идея прав человека впервые возникла и была сформулирована в конце XVIII века в американской Декларации независимости и французской Декларации прав человека и гражданина. Но почему именно тогда сформировались новые этические стандарты политики? Какую роль в этом процессе сыграла отмена пыток и жестоких наказаний? И как романы Ж.-Ж. Руссо, С. Ричардсона и Л. Стерна помогли расширить социальные границы эмпатии? Отвечая в книге на эти вопросы, Линн Хант реконструирует бурную историю прав человека и показывает, как ее перипетии отражаются на нашей способности защищать эти права сегодня. Автор описывает начало борьбы за идею универсальных прав человека и анализирует причины, по которым она терпит поражение в период подъема национализма в XIX веке. В завершающей части книги Хант показывает, как после глобальных катастроф XX века наступает наивысший расцвет этой идеи в 1948 году в связи с провозглашением ООН Всеобщей декларации прав человека, а затем анализирует положение прав человека в современном мире. Линн Хант — американский историк, профессор Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе.

Garīgā izaugsme

pirmdiena, 2018. gada 25. jūnijs

Deficiency of humanity in society

Дефицит человечности в обществе

Emuāra arhīvs