ceturtdiena, 2017. gada 14. decembris

Concept of the State of the Future: What Should Be Done to Turn it into Reality?


                                                                                                   Vis consili expers mole ruit sua

   

Concept of the State of the Future

What Should Be Done to Turn it into Reality?

 

Every person in any state of the world wants to be proud of his or her country, belonging to the nation and his or her identity: culture, faith, mentality, language, etc. This goes without saying and this is a joint benefit of civilisation, because the multifaceted mental, spiritual and cultural wealth of all humankind is reflected in our diversity.
But what is needed, what should be done to make such sensations materialise in the real quality of life, in harmony between society and the individual?!
In order for my state to become an object of true pride precisely in terms of worthy achievements of the national economy, the level of the nation’s welfare, and spiritual and material wealth of the people, and not just when national-patriotic feelings run high (which are often cultivated in the interests of the respective political regimes). In order to have an objective basis to be proud of the leaders of the state who have managed to mobilise and use efficiently the intellectual and creative potential of the nation and the available natural resources in the common interests of society. Have been capable of providing all this, wisely managing their country and its inhabitants.
At the moment, most people still do not realise that humanity is on the threshold of a new era (or destruction!). Not wanting to perceive this and accept a new reality, we choke our future prospects. Being in a wait-and-see position or even resisting objective changes, we cause pain to ourselves and contemporaries, and inevitably create and multiply tragedies.... Read more: https://www.amazon.com/HOW-GET-RID-SHACKLES-TOTALITARIANISM-ebook/dp/B0C9543B4L/ref=sr_1_1?crid=19WW1TG75ZU79&keywords=HOW+TO+GET+RID+OF+THE+SHACKLES+OF+TOTALITARIANISM&qid=1687700500&s=books&sprefix=how+to+get+rid+of+the+shackles+of+totalitarianism%2Cstripbooks-intl-ship%2C181&sr=1-1

The Narrow Corridor: States, Societies, and the Fate of Liberty
'A must-read. Acemoglu and Robinson are intellectual heavyweights of the first rank . . . erudite and fascinating' Paul Collier, Guardian
By the authors of the international bestseller Why Nations Fail, based on decades of research, this powerful new big-picture framework explains how some countries develop towards and provide liberty while others fall to despotism, anarchy or asphyxiating norms- and explains how liberty can thrive despite new threats.
Liberty is hardly the 'natural' order of things; usually states have been either too weak to protect individuals or too strong for people to protect themselves from despotism. There is also a happy Western myth that where liberty exists, it's a steady state, arrived at by 'enlightenment'. But liberty emerges only when a delicate and incessant balance is struck between state and society - between elites and citizens. This struggle becomes self-reinforcing, inducing both state and society to develop a richer array of capacities, thus affecting the peacefulness of societies, the success of economies and how people experience their daily lives.
Explaining this new framework through compelling stories from around the world, in history and from today - and through a single diagram on which the development of any state can be plotted - this masterpiece helps us understand the past and present, and analyse the future.
'An intellectually rich book that develops an important thesis with verve' Martin Wolf, Financial Times, on Why Nations Fail


Decentralized Society: Finding Web3's Soul

by EG Weyl · 2022 

 We call this richer, pluralistic ecosystem “Decentralized Society” (DeSoc)—a co-determined sociality, where Souls and communities come ... :

https://papers.ssrn.com/sol3/papers.cfm?abstract_id=4105763


Artificial Intelligence Set: What You Need to Know About AI
 April 25, 2018
What do you really need to know about the Artificial Intelligence (AI) revolution? This specially priced 4 item set will make it easier for you to understand how your company, industry, and career can be transformed by AI. It is a must-have for managers who need to recognize the potential impact of AI, how it is driving future growth, and how they can make the most of it. This collection includes: "Human + Machine: Reimagining Work in the Age of AI" by Paul Daugherty and H. James Wilson; which reveals how companies are using the new rules of AI to leap ahead on innovation and profitability, as well as what you can do to achieve similar results. Based on the authors' experience and research with 1,500 organizations, this book describes six new types of hybrid human + machine roles that every company must develop, and it includes a "leader's guide" with the principals required to become an AI-fueled business. "Prediction Machines: The Simple Economics of Artificial Intelligence" by Ajay Agrawal, Joshua Gans, and Avi Goldfarb; the authors lift the curtain on the AI-is-magic hype and show how basic tools from economics provide clarity about the AI revolution and a basis for action by CEOs, managers, policy makers, investors, and entrepreneurs. "Artificial Intelligence for the Real World" (Article PDF), based on a survey of 250 executives familiar with their companies' use of cognitive technology and a study of 152 projects show that companies do better by developing an incremental approach to AI, and by focusing on augmenting rather than replacing human capabilities. And "Reshaping Business with Artificial Intelligence" (Article PDF); provides baseline information on the strategies used by companies leading in AI, the prospects for its growth, and the steps executives need to take to develop a strategy for their business.
08 Oct 2019 | 15:00 GMT
Many Experts Say We Shouldn’t Worry About Superintelligent AI. They’re Wrong
By Stuart Russell
 This article is based on a chapter of the author’s newly released book, Human Compatible: Artificial Intelligence and the Problem of Control.
AI research is making great strides toward its long-term goal of human-level or superhuman intelligent machines. If it succeeds in its current form, however, that could well be catastrophic for the human race. The reason is that the “standard model” of AI requires machines to pursue a fixed objective specified by humans. We are unable to specify the objective completely and correctly, nor can we anticipate or prevent the harms that machines pursuing an incorrect objective will create when operating on a global scale with superhuman capabilities. Already, we see examples such as social-media algorithms that learn to optimize click-through by manipulating human preferences, with disastrous consequences for democratic systems.
Nick Bostrom’s 2014 book Superintelligence: Paths, Dangers, Strategies presented a detailed case for taking the risk seriously. In what most would consider a classic example of British understatement, The Economist magazine’s review of Bostrom’s book ended with: “The implications of introducing a second intelligent species onto Earth are far-reaching enough to deserve hard thinking.”
Switching the machine off won’t work for the simple reason that a superintelligent entity will  already have thought of that possibility and taken steps to prevent it.
Surely, with so much at stake, the great minds of today are already doing this hard thinking—engaging in serious debate, weighing up the risks and benefits, seeking solutions, ferreting out loopholes in solutions, and so on. Not yet, as far as I am aware. Instead, a great deal of effort has gone into various forms of denial.
Some well-known AI researchers have resorted to arguments that hardly merit refutation. Here are just a few of the dozens that I have read in articles or heard at conferences:
Electronic calculators are superhuman at arithmetic. Calculators didn’t take over the world; therefore, there is no reason to worry about superhuman AI.
Historically, there are zero examples of machines killing millions of humans, so, by induction, it cannot happen in the future.
No physical quantity in the universe can be infinite, and that includes intelligence, so concerns about superintelligence are overblown.
Perhaps the most common response among AI researchers is to say that “we can always just switch it off.” Alan Turing himself raised this possibility, although he did not put much faith in it:
If a machine can think, it might think more intelligently than we do, and then where should we be? Even if we could keep the machines in a subservient position, for instance by turning off the power at strategic moments, we should, as a species, feel greatly humbled.... This new danger...is certainly something which can give us anxiety.
Switching the machine off won’t work for the simple reason that a superintelligent entity will already have thought of that possibility and taken steps to prevent it. And it will do that not because it “wants to stay alive” but because it is pursuing whatever objective we gave it and knows that it will fail if it is switched off. We can no more “just switch it off” than we can beat AlphaGo (the world-champion Go-playing program) just by putting stones on the right squares.
Other forms of denial appeal to more sophisticated ideas, such as the notion that intelligence is multifaceted. For example, one person might have more spatial intelligence than another but less social intelligence, so we cannot line up all humans in strict order of intelligence. This is even more true of machines: Comparing the “intelligence” of AlphaGo with that of the Google search engine is quite meaningless.
Kevin Kelly, founding editor of Wired magazine and a remarkably perceptive technology commentator, takes this argument one step further. In “The Myth of a Superhuman AI,” he writes, “Intelligence is not a single dimension, so ‘smarter than humans’ is a meaningless concept.” In a single stroke, all concerns about superintelligence are wiped away.
Now, one obvious response is that a machine could exceed human capabilities in all relevant dimensions of intelligence. In that case, even by Kelly’s strict standards, the machine would be smarter than a human. But this rather strong assumption is not necessary to refute Kelly’s argument.
Consider the chimpanzee. Chimpanzees probably have better short-term memory than humans, even on human-oriented tasks such as recalling sequences of digits. Short-term memory is an important dimension of intelligence. By Kelly’s argument, then, humans are not smarter than chimpanzees; indeed, he would claim that “smarter than a chimpanzee” is a meaningless concept.
This is cold comfort to the chimpanzees and other species that survive only because we deign to allow it, and to all those species that we have already wiped out. It’s also cold comfort to humans who might be worried about being wiped out by machines.
The risks of superintelligence can also be dismissed by arguing that superintelligence cannot be achieved. These claims are not new, but it is surprising now to see AI researchers themselves claiming that such AI is impossible. For example, a major report from the AI100 organization, “Artificial Intelligence and Life in 2030 [PDF],” includes the following claim: “Unlike in the movies, there is no race of superhuman robots on the horizon or probably even possible.”
To my knowledge, this is the first time that serious AI researchers have publicly espoused the view that human-level or superhuman AI is impossible—and this in the middle of a period of extremely rapid progress in AI research, when barrier after barrier is being breached. It’s as if a group of leading cancer biologists announced that they had been fooling us all along: They’ve always known that there will never be a cure for cancer.
What could have motivated such a volte-face? The report provides no arguments or evidence whatever. (Indeed, what evidence could there be that no physically possible arrangement of atoms outperforms the human brain?) I suspect that the main reason is tribalism—the instinct to circle the wagons against what are perceived to be “attacks” on AI. It seems odd, however, to perceive the claim that superintelligent AI is possible as an attack on AI, and even odder to defend AI by saying that AI will never succeed in its goals. We cannot insure against future catastrophe simply by betting against human ingenuity.
If superhuman AI is not strictly impossible, perhaps it’s too far off to worry about? This is the gist of Andrew Ng’s assertion that it’s like worrying about “overpopulation on the planet Mars.” Unfortunately, a long-term risk can still be cause for immediate concern. The right time to worry about a potentially serious problem for humanity depends not just on when the problem will occur but also on how long it will take to prepare and implement a solution.
For example, if we were to detect a large asteroid on course to collide with Earth in 2069, would we wait until 2068 to start working on a solution? Far from it! There would be a worldwide emergency project to develop the means to counter the threat, because we can’t say in advance how much time is needed.
Ng’s argument also appeals to one’s intuition that it’s extremely unlikely we’d even try to move billions of humans to Mars in the first place. The analogy is a false one, however. We are already devoting huge scientific and technical resources to creating ever more capable AI systems, with very little thought devoted to what happens if we succeed. A more apt analogy, then, would be a plan to move the human race to Mars with no consideration for what we might breathe, drink, or eat once we arrive. Some might call this plan unwise.
Another way to avoid the underlying issue is to assert that concerns about risk arise from ignorance. For example, here’s Oren Etzioni, CEO of the Allen Institute for AI, accusing Elon Musk and Stephen Hawking of Luddism because of their calls to recognize the threat AI could pose:
At the rise of every technology innovation, people have been scared. From the weavers throwing their shoes in the mechanical looms at the beginning of the industrial era to today’s fear of killer robots, our response has been driven by not knowing what impact the new technology will have on our sense of self and our livelihoods. And when we don’t know, our fearful minds fill in the details.
Even if we take this classic ad hominem argument at face value, it doesn’t hold water. Hawking was no stranger to scientific reasoning, and Musk has supervised and invested in many AI research projects. And it would be even less plausible to argue that Bill Gates, I.J. Good, Marvin Minsky, Alan Turing, and Norbert Wiener, all of whom raised concerns, are unqualified to discuss AI.
The accusation of Luddism is also completely misdirected. It is as if one were to accuse nuclear engineers of Luddism when they point out the need for control of the fission reaction. Another version of the accusation is to claim that mentioning risks means denying the potential benefits of AI. For example, here again is Oren Etzioni:
Doom-and-gloom predictions often fail to consider the potential benefits of AI in preventing medical errors, reducing car accidents, and more.
And here is Mark Zuckerberg, CEO of Facebook, in a recent media-fueled exchange with Elon Musk:
If you’re arguing against AI, then you’re arguing against safer cars that aren’t going to have accidents. And you’re arguing against being able to better diagnose people when they’re sick.
The notion that anyone mentioning risks is “against AI” seems bizarre. (Are nuclear safety engineers “against electricity”?) But more importantly, the entire argument is precisely backwards, for two reasons. First, if there were no potential benefits, there would be no impetus for AI research and no danger of ever achieving human-level AI. We simply wouldn’t be having this discussion at all. Second, if the risks are not successfully mitigated, there will be no benefits.
The potential benefits of nuclear power have been greatly reduced because of the catastrophic events at Three Mile Island in 1979, Chernobyl in 1986, and Fukushima in 2011. Those disasters severely curtailed the growth of the nuclear industry. Italy abandoned nuclear power in 1990, and Belgium, Germany, Spain, and Switzerland have announced plans to do so. The net new capacity per year added from 1991 to 2010 was about a tenth of what it was in the years immediately before Chernobyl.
Strangely, in light of these events, the renowned cognitive scientist Steven Pinker has argued [PDF] that it is inappropriate to call attention to the risks of AI because the “culture of safety in advanced societies” will ensure that all serious risks from AI will be eliminated. Even if we disregard the fact that our advanced culture of safety has produced Chernobyl, Fukushima, and runaway global warming, Pinker’s argument entirely misses the point. The culture of safety—when it works—consists precisely of people pointing to possible failure modes and finding ways to prevent them. And with AI, the standard model is the failure mode.
Pinker also argues that problematic AI behaviors arise from putting in specific kinds of objectives; if these are left out, everything will be fine:
AI dystopias project a parochial alpha-male psychology onto the concept of intelligence. They assume that superhumanly intelligent robots would develop goals like deposing their masters or taking over the world.
Yann LeCun, a pioneer of deep learning and director of AI research at Facebook, often cites the same idea when downplaying the risk from AI:
There is no reason for AIs to have self-preservation instincts, jealousy, etc.... AIs will not have these destructive “emotions” unless we build these emotions into them.
Unfortunately, it doesn’t matter whether we build in “emotions” or “desires” such as self-preservation, resource acquisition, knowledge discovery, or, in the extreme case, taking over the world. The machine is going to have those emotions anyway, as subgoals of any objective we do build in—and regardless of its gender. As we saw with the “just switch it off” argument, for a machine, death isn’t bad per se. Death is to be avoided, nonetheless, because it’s hard to achieve objectives if you’re dead.
A common variant on the “avoid putting in objectives” idea is the notion that a sufficiently intelligent system will necessarily, as a consequence of its intelligence, develop the “right” goals on its own. The 18th-century philosopher David Hume refuted this idea in A Treatise of Human Nature. Nick Bostrom, in Superintelligence, presents Hume’s position as an orthogonality thesis:
Intelligence and final goals are orthogonal: more or less any level of intelligence could in principle be combined with more or less any final goal.
For example, a self-driving car can be given any particular address as its destination; making the car a better driver doesn’t mean that it will spontaneously start refusing to go to addresses that are divisible by 17.
By the same token, it is easy to imagine that a general-purpose intelligent system could be given more or less any objective to pursue—including maximizing the number of paper clips or the number of known digits of pi. This is just how reinforcement learning systems and other kinds of reward optimizers work: The algorithms are completely general and accept any reward signal. For engineers and computer scientists operating within the standard model, the orthogonality thesis is just a given.
The most explicit critique of Bostrom’s orthogonality thesis comes from the noted roboticist Rodney Brooks, who asserts that it’s impossible for a program to be “smart enough that it would be able to invent ways to subvert human society to achieve goals set for it by humans, without understanding the ways in which it was causing problems for those same humans.”
Those who argue the risk is negligible have failed to explain why superintelligent AI will necessarily remain under human control.
Unfortunately, it’s not only possible for a program to behave like this; it is, in fact, inevitable, given the way Brooks defines the issue. Brooks posits that the optimal plan for a machine to “achieve goals set for it by humans” is causing problems for humans. It follows that those problems reflect things of value to humans that were omitted from the goals set for it by humans. The optimal plan being carried out by the machine may well cause problems for humans, and the machine may well be aware of this. But, by definition, the machine will not recognize those problems as problematic. They are none of its concern.
In summary, the “skeptics”—those who argue that the risk from AI is negligible—have failed to explain why superintelligent AI systems will necessarily remain under human control; and they have not even tried to explain why superintelligent AI systems will never be developed.
Rather than continue the descent into tribal name-calling and repeated exhumation of discredited arguments, the AI community must own the risks and work to mitigate them. The risks, to the extent that we understand them, are neither minimal nor insuperable. The first step is to realize that the standard model—the AI system optimizing a fixed objective—must be replaced. It is simply bad engineering. We need to do a substantial amount of work to reshape and rebuild the foundations of AI.
This article appears in the October 2019 print issue as “It’s Not Too Soon to Be Wary of AI.”
About the Author
Stuart Russell, a computer scientist, founded and directs the Center for Human-Compatible Artificial Intelligence at the University of California, Berkeley.

trešdiena, 2017. gada 13. decembris

Образ страны будущего: Что следует делать для его реализации


                                                                                Vis consili expers mole ruit sua

   

Образ страны будущего

Что следует делать для его реализации

 

     Каждый человек в любом государстве мира желает гордиться своей страной, принадлежностью к нации, своей идентичностью: культурой, верой, менталитетом, языком и т.п. Это само собой разумеется, это общее благоприобретение цивилизации, поскольку в нашем многообразии раскрывается многогранное ментальное, духовное, культурное богатство всего человечества.

      Но что же нужно, что следует сделать, чтобы такие ощущения материализовались в реальном качестве жизни, в гармонии общества и индивида?!  ... :

Продолжение статьи: см. e-book : https://www.litres.ru/ervin-filippov/kak-izbavitsya-ot-okov-totalitarizma-vyzov-preodolet-politi/

 https://www.ozon.ru/product/kak-izbavitsya-ot-okov-totalitarizma-526017537/?sh=lUPMEml_0g

​​​​​​​https://www.super-izdatelstvo.ru/product/kak-izbavitsya-ot-okov-totalitarizma

                                                 *  *   *

     

 21 марта 2018

Кудрин назвал сроки проведения ключевых реформ в России



У будущего российского правительства есть всего два года на проведение ключевых реформ. Такое заявление в своей статье для газеты «Коммерсантъ» сделал глава Центра стратегических разработок (ЦСР) Алексей Кудрин.

Эксперт пояснил, что граждане России после выборов ожидают реализации поставленных в послании президента задач, то есть новых изменений для улучшения благосостояния населения страны.

«Следующая избирательная кампания (перед парламентскими выборами — прим. «Ленты.ру») начнется не позже лета 2020 года. А значит, у будущего правительства будет лишь два года на то, чтобы реализовывать повестку изменений. Даже не окно возможностей, а форточка», — пояснил Кудрин.

По его словам, первоочередная задача нового правительства — немедленный запуск реформы госуправления. Кудрин считает, что без нее никакие «прорывы» невозможны, поскольку нынешняя система не способна решать задачи, стоящие перед Россией.

Второй задачей, стоящей перед будущим правительством, глава ЦСР назвал серьезное увеличение вложений в образование и медицину, развитие инфраструктуры, поддержки бизнеса. «Нужно перестроить систему технологического развития страны, чтобы превратить нашу экономику из по-прежнему преимущественно сырьевой в современную цифровую, глобально конкурентоспособную и экспортно ориентированную», — отметил Кудрин.

Третьей важной задачей глава ЦСР считает транспарентность и предсказуемость политики. По словам Кудрина, сигналы от нового правительства должны быть четкими и недвусмысленными, поскольку от этого зависит его легитимность и успешность. Он пояснил, в частности, что неясность в таких вопросах, как реформирование пенсионной системы и уменьшение количества проверок бизнеса, снижает доверие населения к правительству.

«На эту серьезную работу у нового правительства есть два года... Запрягать некогда, пора ехать», — заключил Кудрин.

29 МАЯ 2022

Децентрализованное общество Web3: доверие, сотрудничество, ачивки. 

Разбор и критика нашумевшей визионерской статьи Виталика Бутерина

11 мая 2022 вышла визионерская статья «Децентрализованное общество: поиск Души Web3» : https://papers.ssrn.com/sol3/papers.cfm?abstract_id=4105763  от сооснователя платформы Ethereum Виталика Бутерина, экономиста Глена Вейла и исследовательницы в области безопасности биржевых торгов Пуджи Олхавер. Авторы считают, что в ближайшем будущем может возникнуть подлинное децентрализованное общество, для краткости называемое DeSoc.

Оно будет развиваться на базе новой концепции интернета Web3, которая охватит не только финансы, но и социальную сферу.

Итерации Интернета

Прежде всего стоит рассказать, что такое Web3 и другие итерации интернета. С Web 1.0 сеть начиналась: простые страницы, содержащие преимущественно текстовый и статичный визуальный контент. Большинство пользователей этот контент потребляли, а не производили, так как размещение контента почти всегда требовало содержания или аренды сервера. Много внимания уделялось вопросам безопасности и конфиденциальности.

В первой половине нулевых случился переход к концепции Web 2.0: здесь каждый пользователь мог дополнять и создавать контент. В интернете появлялось всё больше рекламы, и он начал превращаться в площадку для заработка. В этих реалиях мы живем и сейчас. Разделение на Web 1.0 и Web 2.0 — условность, это не связано с технологическими различиями.

Логично было бы предположить, что в ближайшем будущем произойдет переход к некоторому «Web 3.0». И действительно, такая концепция была разработана в нулевых: в ее основе лежит стандартизация информации, чтобы она была пригодна для машинной обработки, и массовая автоматизация информационного обмена.

Но у «бренда» Web 3.0 с недавних пор есть «конкурент» с похожим названием — концепция Web3, которую придумал в 2014 году сооснователь Etherium Гэвин Вуд. Ее главная идеярадикальная децентрализация, реализуемая через блокчейн-технологию. Некоторые авторы полагают, что обе эти концепции по сути — одно и то же явление, но все же их стоит различать: Web3 — это эволюционное ответвление Web 3.0.

Блокчейн и токены

Концепция Web3 опирается на блокчейн. Это криптографическая технология, которая заключается в создании упорядоченной цепочки из блоков информации. В каждом новом блоке закодирована информация о предыдущем блоке. Таким образом, при работе с цепочкой возникает необходимость изменить информацию в блокчейне для сохранения связности. Это может потребовать больших энергетических затрат из-за сложности кодировки, а еще из-за того что информация о блокчейне хранится на разных компьютерах. Такая организация надежно защищает и сохраняет информацию о транзакциях, позволяет сократить расходы на безопасность и бюрократию, проводить сделки быстрее.

Сейчас блокчейн применяется в основном для транзакций криптовалют. Его используют и в других областях, которые требуют повышенной кибербезопасности, но все же основная область приложения — финансы. При этом стоит он немало: электрическая мощность, необходимая для последовательного наращивания цепочки одного только биткоина и проведения транзакций, достигла уже около 100 ТВтчасов в год — это около 0,5% от всей потребляемой человечеством энергии, а вес его цепочки приблизился к 400 ГБ.

Токен это запись, сделанная по принципу блокчейна, но не являющаяся криптовалютой (хотя большинство современных токенов и построены на платформе Ethereum). Токен, как жетон или золотой слиток с пометкой, может применяться подобно акциям компании на бирже для поиска финансирования, в кредитовании, для подтверждения прав в приложениях. Кроме того существуют «Non-fungible token» (NFT — не взаимозаменяемые токены), которые уникальны. Их можно использовать в связке с изображениями или игровыми предметами: вы помечаете NFT-токеном картину или пару кроссовок и продаете ее как уникальную вещь. При этом токен может фиксировать последовательность владельцев и другую информацию.

Токены, связанные с Душой (SBT)

Авторы «Децентрализованного общества» предложили концепцию, согласно которой блокчейн может распространиться на весь интернет, а сама сеть станет главным информационным пространством: в нее уйдет вся бюрократия, финансы, сделки, подтверждение статусов. Для этого они вводят понятия «Soul» (Душа) и «Soulbound tokens» (SBT — токены, связанные с Душой) — такие токены как раз должны относиться к уникальным (NFT).

По задумке авторов, Душа — это аккаунт, хранилище, к которому будут привязаны непередаваемые SBT для фиксации обязанностей, полномочий и связей человека. Предполагается, что SBT будут выпускаться другими людьми и организациями с возможностью отзыва и накапливаться в Душе пользователя. В SBT смогут храниться документы об образовании, трудовой стаж, хэши сочинений или произведений искусства, дипломы, посещение конференций, права на вождение и другие ценные маркеры и «ачивки».

Тут же будут накапливаться просчеты и нарушения: невыполненные контракты, невыплаченные кредиты. Это открывает возможность, например, для беззалогового кредитования или сотрудничества, основанного только на доверии и репутации, или помогает авторам контента связывать его со своей личностью.

В основе идеимаксимальная прозрачность и публичность SBT и полная децентрализованность системы: точно так же утратил контроль над своим детищем создатель Биткоина, и теперь он принадлежит всем. При этом авторы допускают использование в будущем приватных токенов и «множественных Душ», хотя пользователю, накопившему репутацию, невыгодно отказываться от нее ради «переезда».

Децентрализованные автономные организации (DAO)

Еще один важный результат применения блокчейна, который возникает при переходе к децентрализованному обществу, — децентрализованные автономные организации, или DAO. Это онлайн-группы, принадлежащие только членам этих групп, они могут существовать одновременно в виртуальной среде и в реальности.

Управление таким сообществом завязано на консенсус участников: каждый пользователь и оператор здесь вынужден следовать одному и тому же набору жестко запрограммированных правил, известных как протоколы консенсуса — они обеспечивают координацию пользователей и безопасность сети. То есть один человек или централизованная организация не сможет «захватить» DAO и поменять его правила. Никто в одиночку не контролирует такое сообщество, при этом каждый может доверять каждому.

Децентрализованное финансирование (DeFi)

Еще один популярный продукт, на который делают ставку евангелисты DeSoc,это инструменты децентрализованного финансирования (DeFi) — перевода денег или стоимости активов между счетами. Благодаря таким инструментам пользователи могут безопасно и открыто кредитовать друг друга, токенизировать свои активы, инвестировать, торговать криптоактивами и сотрудничать в самых разных вариантах.

Такой подход порождает новые бизнес-модели и экономики. Скажем, реклама может отойти от модели продажи рекламодателям данных пользователей, а вместо этого присуждать пользователю токен за просмотр рекламы — такой тип приложений создается на базе браузера Brave и их токена Basic Attention (BAT).

Главная цель Web3

Главная проблема системы Web 2.0 — централизованность: поток данных пользователей проходит через руки небольшого количества корпораций и свободно используется ими для получения выгод. И Web 2.0 пока еще довлеет над Web3, ведь новые проекты зависят от сложившейся инфраструктуры интернета и во многом воспроизводят централизованные структуры вместе с их нормами и ограничениями.

Но Бутерин, Вейл и Орхавен описывают возможность «чистого» Web3, распространенного на всю социальную жизнь, который может вернуть управление репутацией и данными человека в его собственные руки и укрепить институт репутации как таковой. Авторы ожидают, что DeSoc усилит роль доверия и самоорганизации людей вместо нынешнего социального дистанцирования:

«Мы называем эту богатую плюралистическую экосистему "Децентрализованным обществом" — совместно определяемой социальностью, где Души и сообщества объединяются снизу вверх, чтобы совместно создавать множественные сетевые товары и сведения в различных масштабах. Ключи к этой социальностиразделяемые права собственности и улучшенные механизмы управления, которые поощряют доверие и сотрудничество, защищая сети от захвата, эксплуатации и доминирования».

Критика концепции

Концепция децентрализованного общества, построенного на блокчейне, сталкивается с критикой с самых разных сторон: от простого сравнения идеи с локальным «модным трендом» до взвешенной аргументации с точки зрения энергетики или психологии.

Первое весомое препятствие на пути DeSoc — энергетические затраты на обслуживание децентрализованных систем. Уже сейчас Ethereum приближается к своим максимальным мощностям, а биткоин потребляет больше энергии, чем некоторые небольшие, но развитые страны вроде Швейцарии. Если в блокчейн будет записываться каждый жест, каждый выброс информации в интернет, то расходы могут возрасти многократно, и на фоне кризиса полупроводников и энергоносителей это может станет настоящей проблемой.

Второй порог — доверие масс. Переход к Web3 может произойти, когда «децентрализованные» приложения и методы станут дешевле и удобнее привычных и получат доверие. Обмен информацией на базе блокчейна может со временем заменить SWIFT и электронные подписи, но не потому, что блокчейн «в тренде», а потому что он смог стать практичнее и безопасней. Но такие системы за пределами профессиональной среды сложны и непонятны большинству пользователей и пока обходятся дороже, чем классические.

Остается наблюдать за эволюцией финансовых и социальных отношений в сети. Но не только: каждый может присоединиться к блокчейн-технологии, поддерживать систему зарождающихся децентрализованных обществ, участвовать в децентрализованном финансировании и накапливать в своей Душе репутацию в виде NFT-токенов — к чему и призывают авторы статьи.

https://republic.ru/posts/104013

Революция сознания

16.08.2019, 08:12
Семен Новопрудский о том, зачем России настоящие граждане
«Да, это уже вопрос человеческого достоинства, а не политических взглядов», — написал я под одним постом известного человека в ФБ о его мотивах идти на митинг 10 августа. А потом — уже для себя — вспомнил фразу великого советского антисоветского писателя Андрея Платонова: «Некуда жить, вот и думаешь в голову».. Единственная революция, которая действительно нужна России — это революция сознания
Из этих двух ингредиентов чувства собственного достоинства и способности (для начала хотя бы желания) думать своей головой — и состоит прежде всего настоящий гражданин.
Уже потом возникает чувство ответственности за происходящее со страной и чувство стыда за нее, когда она того заслуживает. И уж точно сознательный гражданин не тот, у кого просто есть паспорт гражданина какой-то страны.
Когда мы начинаем анализировать известные события последних двух месяцев в столице, важно ясно видеть цель и смысл событий холодного лета 2019-го. Пока главный, если не единственный их смыслвозможность рождения на наших глазах новых настоящих граждан России. Возникновение публичных споров, является ли омоновец, который зверски избивает дубинкой девушку, и сама эта девушка одним народом? Или это «глубинный народ» от всей души, а не по приказу начальства, не из страха потерять скромную пайку, не выслуживаясь за обещание получить долгожданное жилье, на которое иначе не заработать, мутузит ненавистных хипстеров, недобитых «интеллигентов», возбужденных рэперами подростков?
С помощью массовых прогулок и полицейских дубинок на наших глазах происходит, как теперь модно говорить, «деанонимизация» и «развиртуализация», очная ставка людей, вроде живущих в одной стране, но словно на разных планетах.
В СССР слово «гражданин» не пользовалось особым почетом. «Гражданин, пройдемте», — говорил милиционер, задерживая человека за какое-нибудь мелкое правонарушение. «Гражданин начальник», — называл обыватель или даже уже зэк того же милиционера. Еще было слово «гражданочка» и это обращение тоже не сулило ничего хорошего тем, кому адресовалось в бытовой речи. Звание «Почетный гражданин Москвы» было упразднено после революции в 1917-м и восстановлено даже не сразу после распада СССР, в 1995-м.
В советском государственном обиходе торжествовало слово «товарищ». «Товарищи! Мы все уже не люди! Мы все уже товарищи давно!», — очень точно написал по этому поводу поэт Виктор Коркия.
Для советского государства народных масс и «гегемона»-рабочего класса ненависть к слову «гражданин» была вполне понятна и закономерна. Идеология была массовой, государство — народным. Под видом абсолютной монополии государства на истину торжествовало коллективное бессознательное. За народ и уж тем более за каждого отдельного человека думала единственная партия, за партию — ее вождь. Единственный человек, которому дозволялось и даже надлежало быть особенным, отдельным. Но — сверхчеловеком. Таким же сверхчеловеком был царь-батюшка в Российской империи. В этом смысле СССР в итоге ничего не изменил. И, как выясняется теперь, распад Союза — тоже.
Между тем, настоящий гражданин — всегда отдельный человек. Причем человек сознательный. То есть, сначала отделяющий себя от общества и от государства, а уж потом решающий, как выстраивать с ними свои отношения.
Зато товарищи всегда ходят стадом, строем, группой. «Группа товарищей» — так часто подписывались некрологи в советских СМИ. А народ и вовсе представлял собой монолитную неразличимую массу. «Весь советский народ», «все прогрессивное человечество»… Советская пропаганда рисовала людей множествами, а не единицами. «Единица — вздор, Единица — ноль», — написал Владимир Владимирович еще на заре большевизма. Отдельный человек в таком контексте всегда возникал как враг или отщепенец.
Главной целью политики российского государства по отношению к человеку по крайней мере последние 15 лет остается его сознательное «разгражданивание», превращение в часть безликой аморфной массы. Деполитизировать человека, убедить, что от него ничего не зависит. Лишить смысла любые выборы и всякое проявление независимой гражданской позиции. Сделать все, чтобы люди, не задумываясь, поддерживали любое действие начальства или, по крайней мере, не смели возражать. К этой цели российская власть шла последовательно и планомерно.
Сначала человеческая индивидуальность в постсоветской России была вытеснена государством в сферу частной жизни. Политикой и экономикой единолично рулит начальство, а вы там копайтесь на своих грядках.
Потом этот негласный социальный контракт был нарушен в одностороннем порядке. И сделало это само государство, а не общество и тем более не оппозиция. Государство перешло обозначенные им самим неприкосновенные границы частной жизни. Начало залезать в наши религиозные чувства и силой закона защищать их от оскорбления. Запрещать спектакли и позволять громить выставки. Блокировать неугодные сайты и мессенджеры. И при этом продолжать делать все, чтобы россияне жили, не приходя в сознание. Не стали, не дай бог, ответственными гражданами. Не поверили в то, что выборы существуют, в том числе, для смены одних людей во власти на других. Что действующая власть спокойно может проигрывать выборы, и в этом нет никакой трагедии ни для проигравших, ни для победителей.
Курс на сознательное истребление гражданского сознания был эффективен в России до тех пор, пока сравнительно хорошо обстояли дела в экономике и росли доходы населения.
Но уже пять с половиной лет назад для сохранения эффективности этого курса пришлось резко повышать ставки — насильственно заместить реальную внутриполитическую повестку мифологическими гибридными войнами, подсадить народ на тяжелый «геополитический допинг». Экономика была окончательно принесена в жертву сохранению коллективного бессознательного и борьбе с любыми проявлениями гражданского сознания.
Теперь постепенно перестает помогать и это. Разумеется, не все из тех, кто начинает жить по принципу «тварь я дрожащая или право имею», станут сознательными гражданами. Некоторые рискуют взять в руки топор и превратиться в раскольниковых. Но только человек, задумывающийся о попранном чувстве собственного достоинства как о реальной проблеме, мешающей ему жить, сможет признать чувство собственного достоинства у другого. Только человек, требующий от власти соблюдения законов, сможет понять важность принципа равенства перед законом всех граждан. Опять-таки — «граждан», тут нет разницы между министром, депутатом, олигархом, росгвардейцем, студентом, бомжом.
Дефицит настоящих граждан в России — один из самых печальных и трудновосполнимых дефицитов нашей эпохи.
По большому счету, почти никому нет дела до происходящего в стране. Государство замораживает пенсионные накопления и повышает пенсионный возраст вопреки публичным обещаниям не делать этого — ну и ладно. Отнимает реальные выборы — да кому они нужны. Чиновники, силовики и их приближенные воруют в промышленных масштабах, так, что у них даже четырехлетний ребенок может купить элитную квартиру в центре столицы — ничего, мы привычные, так всегда было.
Гражданами становятся те, кому надоело быть терпилами. Кому небезразлично, в какой стране они живут. Кто хочет справедливости, но не готов добиваться ее насилием. Кто не боится спрашивать с государства и отвечать на его вопросы.
Без появления критической массы сознательных граждан, хотя бы 15-20% взрослого населения, без революции сознания страна так и будет восприниматься властью как средство личного обогащения. Фиговый листок пропаганды так и будет прикрывать беспринципность и бессмысленность внешней и внутренней политики, целиком завязанной на корыстные цели элиты.
Отсечение разумных людей от принятия решений и участия в судьбе своей страны опасно для власти куда больше, чем любые мирные уличные акции протеста. По большому счету наша страна до сих пор полностью не восстановилась от массовых репрессий и массовой эмиграции лучших людей в результате большевистской революции и сталинского имперского реванша.
Так что если еще остались люди, которые хотят сделать страну лучше и честнее, которые готовы артикулировать это, а не «валить из Рашки», пока открыты границы, власти лучше прислушаться к этим людям. Создать им возможности для развития и реализации. Запустить социальные лифты. Прекратить постоянно нарушать собственные законы: государевы люди должны быть примером законопослушности для всех остальных.
Народа без сознательных граждан не бывает. Именно они превращают народные массы в нацию. Группу товарищей — в гражданское общество. Государство — в дом.

https://www.gazeta.ru/comments/column/novoprudsky/12579091.shtml

Сахаров Андрей Дмитриевич «Размышления о прогрессе, мирном существовании и интеллектуальной свободе»

Сахаров, по сути, переворачивал общепризнанную пирамиду: сначала – гуманитарная сфера и гуманитарные вызовы, а экономика и государственная псевдорациональность – потом. В основании всегоправа и свободы человека и гражданина, а затем уже все остальное.

В этой логике термоядерная войнане продолжение политики военными средствами, а метод всемирного самоубийства. Ликвидация интеллектуальной свободы, будучи инструментом сохранения диктаторами своей власти, по Сахарову, ведет к ментальной и моральной деградации, и потому, по сути, тоже самоубийственно. Научно-технический прогресс сам по себе не приносит счастья, если сопровождается упадком и личной, и государственной морали.

Многие называли сахаровский способ мыслить наивным и (или) утопическим, но, как выясняется, любое другое проективное мышление – пседопрагматическое, экономически или милитаристски детерминированное, так называемое «государственное», ведомое «национальными интересами», не совпадающими с интересами обычных граждан, – к удовлетворительным результатам не приводит. Значит, именно теории Сахарова были прагматическими, но всегда что-то мешало их или воспринимать всерьез, или увидеть в них если не руководство к действию, то целеполагание. Хотя вожди продолжали читать его работы, может быть, видя в них высшую рациональность, при этом недопустимую, потому что она «подрывала основы».

А значит, Сахарова, остававшегося при всех обстоятельствах самим собой, нужно было запретить. В правозащитниках и инженерах-проектировщиках идеальных конструкций всегда есть – и даже должно быть – что-то от городских сумасшедших, которые не шутят, а говорят правду в лоб и всерьез. И делают это назойливо.

Его труды антиавторитарны и антитоталитарны. Они – за человека, но против той системы, которая отбирала у него права. Идея конвергенции двух систем свидетельствовала о том, что Сахаров не считал социализм безнадежным. Но выбирал из него то, что могло способствовать сдерживанию того самого «упадка личной и государственной морали».

Для миллионов людей во второй половине 1980-х Сахаров был абсолютным моральным авторитетом

Сахарова нет в списке соотечественников, которых массовое общественное мнение считает выдающимися историческими деятелями, – там все больше тираны и полководцы, из отряда привычной кино- и монументальной пропаганды. История остается не просто советской по своему пантеону – это история государства, но не общества. Ценности и идеи Сахарова сегодня еще дальше от восприятия и принятия их властью и конформистским большинством

«Человеческому обществу необходима интеллектуальная свобода – свобода получения и распространения информации, свобода непредвзятого и бесстрашного обсуждения, свобода от давления авторитета и предрассудков. Такая тройная свобода мысли единственная гарантия от заражения народа массовыми мифами, которые в руках коварных лицемеров-демагогов легко превращаются в кровавую диктатуру»

https://www.gazeta.ru/comments/column/kolesnikov/13585940.shtml

Александр Аузан «Экономика всего: как институты определяют нашу жизнь» :

Kак люди обходятся без государства в самых что ни на есть государственных делах?! Словом, какую функцию государства ни возьми, обнаружится способ сделать то же самое, но без государства. Так в чем же его смысл? = Монополия на принуждение

люди согласились на ущемление своей свободы государством в обмен на безопасность и другие общественные блага, которые государство обеспечивает. В этом суть общественного договора, или социального контракта, который заключается между народом и властью.

В теории все получается красиво, но на деле общественный договор выглядит неравноправным. Попробуйте-ка выйти из договора.

В этом смысле государство подобно мафии. Люди, вроде бы, добровольно платят ей за «крышу», но фактически они делают это по принуждению.

Александр Аузан отмечает, что для мирной жизни без государства необходимы особые условия. И главное среди них — неагрессивность людей по отношению друг к другу, по крайней мере, к своим. «Коэффициент решительности» должен быть меньше единицы. Это означает, что усилия человека должны быть направлены в первую очередь на защиту своего, а не на захват чужого. В таких условиях государство как легальный насильник не требуется. А порой и мешает.

Сильное дееспособное государство ускоряет развитие экономики и общества в целом. Но у такого государства неминуемо возникает искушение и появляется возможность полностью подчинить себе общество, сделав свою власть бесконтрольной. Двигаться вперед и при этом удерживать баланс сил между государством и обществом — это трудная задача. Для безопасной траектории развития остается довольно узкий коридор. И чтобы из этого коридора не выскочить, общество должно иметь в своих руках средства контроля за государством — свободные СМИ и демократические выборы. А самое главное — в обществе должно быть достаточно много умных и неравнодушных граждан, готовых к коллективным действиям.

Вообще говоря, чем разобщеннее общество, тем больше у государства шансов усилить свою власть. Ключевой показатель здесь — уровень доверия в обществе.

Уровень доверия в обществе — это своего рода социальный клей. Его еще называют социальным капиталом. Чем же можно компенсировать дефицит доверия? Ответ очевиден — усилением государственного регулирования, контроля и принуждения. То есть в государстве тем меньше нужды, чем больше в обществе доверия. А дефицит доверия провоцирует наступление государства.

·          При этом в руки государств попало новое мощное оружие — цифровые технологии. Теперь технически возможно устроить слежку за каждым членом общества, причем не только за его передвижением, но и за образом мыслей. Это создает плацдарм для дальнейшего наступления государства на общество.

Макса Вебера: государство — это организация, обладающая монополией на законное осуществление насилия. Так что если в двух словах, то государство — это идеальный насильник.

Китай : было бы очень удобно, если бы люди согласились считать свои персональные данные не своими, а государственными, подчинились бы электронной слежке и всем этим китайским социальным рейтингам.

Тяжело придумать общие правила для наций, у которых разные представления о том, что хорошо, а что плохо.

https://novayagazeta.ru/articles/2021/09/13/vsenauka-v-novoi-prozhivem-li-my-bez-gosudarstva

 

 

«Узкий коридор. Государства, общества и судьба свободы»

Дарон Аджемоглу, Джеймс Робинсон

«Узкий коридор. Государства, общества и судьба свободы» — так называется новая книга Дарона Аджемоглу и Джеймса Робинсона, которые получили широкую известность благодаря своему предыдущему бестселлеру «Почему одни страны богатые, а другие бедные». Авторы на множестве интересных примеров показывают, как от устройства и действий государства может зависеть благополучие общества. В своей новой книге авторы концентрируются на ключевой проблеме — как найти оптимальный баланс сил между государством и обществом, чтобы удержаться в узком коридоре между деспотизмом и анархией.

 

«Государство, или Цена порядка»

Вадим Волков

 

Для тех кто хочет глубже разобраться в теме государства, можно порекомендовать книгу «Государство, или Цена порядка». Какова природа и происхождение государства, можно ли в современном мире без него обойтись — на эти вопросы доступно и последовательно отвечает профессор Европейского университета Вадим Волков.

 

«Практическая политология. Пособие по контакту с реальностью»

Екатерина Шульман

 

Посмотреть на государство глазами политолога можно с помощью книги Екатерины Шульман «Практическая политология. Пособие по контакту с реальностью». По жанру — это сборник эссе, но книга дает довольно объемное представление о политической системе современной России. При этом автор знакомит читателя с предметом одновременно максимально корректно и очень увлекательно.

 

«Сильное государство»

Фрэнсис Фукуяма

 

Обзор книг о государстве был бы неполным, если бы мы не включили в него книгу «Сильное государство». Ее автор, Фрэнсис Фукуяма, прославился во времена распада Советского Союза тем, что провозгласил окончательную победу либеральной демократии и «конец истории». Несмотря на то, что его прогнозы не сбылись, книга «Сильное государство» заслуживает внимания. В ней автор обсуждает идею «железной руки» и способы поддержания порядка.


Дети «совка»
28.02.2020, 08:17
Семен Новопрудский о том, почему Россия должна убить в себе СССР, но не отречься от него

Когда в любой стране начинают переписывать Конституцию, неизбежно всплывает главный вопрос: «кто мы и откуда? Что это вообще за государство?» Для россиян, которые живут уже в третьем государстве всего за сто лет, это особенно больной вопрос. В предельно резком виде его недавно сформулировал не какой-нибудь пламенный либерал-карбонарий, а судья давно безропотно послушного исполнительной власти Конституционного суда Константин Арановский.
В особом мнении относительно одного дела, которое он, к слову, рассудил так же, как остальные судьи КС, Арановский прямо назвал Советский Союз «незаконно созданным государством» и заявил, что Российская Федерация не должна считаться правопреемником «репрессивно-террористических деяний» советской власти.
«Даже в условном юридическом смысле России незачем навлекать на свою государственную личность вину в советских репрессиях и замещать собою государство победоносного и павшего затем социализма,— написал судья.— Это невозможно уже потому, что его вина в репрессиях и других непростительных злодеяниях, начиная со свержения законной власти Учредительного собрания, безмерна и в буквальном смысле невыносима».
С безмерной невыносимой виной конкретных людей и дикого античеловеческого советского государственного строя сложно спорить. Миллионы сломанных судеб государственной машиной репрессий и служившей ей — по убеждениям, ради выживания или из страха — армией палачей, не починишь. Есть оценки, по которым из-за революции, сталинских репрессий и военных потерь СССР в ХХ веке к концу своего существования не досчитался 90-100 миллионов человек. Это больше, чем все население нынешней Германии, полторы Великобритании, полторы Франции.
Пафос судьи Арановского по-человечески мне близок и понятен. Я не считаю распад СССР «величайшей геополитической катастрофой». Я считаю величайшей катастрофой существование СССР.
Эх, если бы все было так просто: признать не существовавшей страну, которая существовала на месте твоей нынешней семь десятков лет, где тебя учили, что она будет жить вечно. Вычеркнуть миллионы невинно убитых той страной людей. Начать историю «честной, доброй, милосердной, уважающей права человека» России с чистого листа. Но так не бывает.
Мы—дети «совка» со всеми его достоинствами, пороками и преступлениями.
Судья Арановский родился в 1964 году в городе Корсаков на Дальнем Востоке. В «незаконно созданной» стране под названием СССР. Он жил в ней до 27 лет по «незаконным» советским законам. По этим «незаконным» советским законам получил высшее образование, которое затем позволило ему стать тем, кем он стал. Он вроде как не был диссидентом. Не протестовал публично против советских порядков и советской власти.
Кроме судьи Арановского, в этой стране жило еще чуть больше 286 миллионов человек —именно столько составляло население СССР на момент его распада. Подавляющее большинство этих людей не было причастно к очевидным преступлениям советских режимов разных лет. Миллионы этих людей вообще стали невинными жертвами.
И вот тут наступает очевидная моральная развилка. Что значит «не навлекать на государственную личность России вину в репрессиях», как призывает судья Арановский? Как раз наоборот, для начало надо хотя бы проговорить эту вину. Чтобы эти репрессии не повторились, необходимо официально, на государственном уровне признать ответственность конкретных людей и советского режима в целом за эти злодеяния. Например, ввести уголовную ответственность за пропаганду сталинизма. Составить списки сталинских палачей, сотрудников карательных органов, выносивших неправосудные вердикты, гноивших невинных людей в лагерях, приводивших в исполнение расстрельные приговоры.
Готовы ли в нынешней России к такой работе памяти? Пока мы наоборот славим чекистов. Прямые потомки и наследники идеологии сталинских палачей из не сильно изменившихся по сути карательных органов (теперь во всем мире известные по слову «siloviki») прекрасно чувствуют себя в сегодняшней России. В том числе, на разных этажах государственной власти.
Судя Арановский называет советскую власть «незаконными партийно-государственными властеобразованиями», которые нельзя считать «правопредшественниками конституционной государственной власти». Но Россией до сих пор правят люди, состоявшие (причем по убеждениям) в той самой партии, которую судья КС предлагает считать незаконной. Как поступать с этими людьми? Ни бывшие, ни нынешние коммунисты не покаялись за репрессии своих идеологических предков-единомышленников. И вроде как не собираются этого делать.
«На себя вину эта власть не брала и вреда своим жертвам не возмещала, ни в чем сама не каялась, и не ей быть правопредшественницей правовой демократии», пишет судья Арановский. Вот ровно поэтому нынешняя российская власть, чтобы доказать, что она другая, должна покаяться за те преступления и не допускать ничего подобного впредь. Причем, будем откровенны, до развитой «правовой демократии» нынешней России пока далеко.
Нам надо отрекаться не от СССР, а от преступных советских практик. Не повторять советских преступлений, но не забывать, что все наши политические повадки, как и мы сами – родом ровно оттуда, из Советского Союза.
Давно пора реформировать прекрасно дожившую до сегодняшнего дня унизительную и бесчеловечную систему исполнения наказаний—тюрьмы и зоны с варварскими советскими бесчеловечными порядками. Прекратить фабриковать уголовные дела по политическому (как в СССР) и экономическому(это уже печальная практика постсоветской России) заказу. Научиться не пытать подследственных. Не врать в государственных масс-медиа, а в идеале вообще не иметь государственных СМИ, кроме разве что детских и социальных. Ну, уж если мы действительно так хотим не иметь ничего общего с Советским Союзом.
Опять же, судья Арановский сам пишет, что сказанное им «не отменяет важные аспекты в частных случаях правопреемства (…) в соглашениях, в признании членства в международных институциях, а также в силу удержания территорий, предметов и комплексов, юрисдикций, доставшихся России от прежних публичных образований ввиду исчерпания их прав на эти объекты или же с их упразднением».
То есть, получается дивно. Терять «советские территории» мы не хотим. Скорее, наоборот, в последние годы пытаемся буквально воплотить в жизнь во внешней политике известную советскую шутку «СССР с кем хочет, с тем и граничит». Считаем победу в Великой Отечественной войне своей (саму эту войну именно в СССР придумали совершенно искусственно, с точки зрения исторической правды, отделять от Второй мировой — и сейчас это разделение в России только усугубляется). Но если мы считаем незаконным наше прошлое государство, спрашивается, каковы законные основания для существования нынешней России? Каким это, интересно, боком, мы прямые наследники Российской империи или Московского царства? У нас разве есть монарх?
Если Россия не имеет и не должна иметь никакого отношения к СССР, как мы можем присваивать себе советские победы?
На самом деле Россия имеет самое прямое отношение как к преступлениям, так и к достижениям советской цивилизации. Нам тем более важно сохранить преемственность СССР, чтобы наконец на уровне власти и общества осознать очевидную вещь: история любого государства имеет славные и позорные страницы, триумфы и поражения. Она не состоит сплошь из великих подвигов, как нас пытается убедить нынешняя власть. Государство бывает неправо, совершает ошибки, иногда и преступления.
Сила любого государстване в отрицании неприглядных исторических фактов своей истории, а в их признании, раскаянии, анализе, извлечении уроков.
В нашей истории было и есть много позорного. Но позор никогда и нигде не отменяет ни подвигов людей, ни военных или технологических побед.
Опять же, нельзя признавать себя преемницей прошлой страны «частично». Если мы — дети великой победы, то и дети сталинского террора. Если мы — дети первого полета человека в космос, то и дети советской оккупации Прибалтики или бессмысленной войны в Афганистане.
Более того, мы не можем взять и сказать: «никакого СССР не было». На том простом основании, что он был. Нам гораздо полезнее, важнее и честнее признать необратимую гибель СССР, не пытаться восстанавливать его территориально или политически, чем отречься от советской империи как от не существовавшей или никак не связанной с нынешней Россией.
Катастрофы российской государственности случались именно тогда, когда новые политические элиты при молчаливом согласии или горячей поддержке народных масс хотели в одночасье перечеркнуть всю историю. Из-за насильственного прерывания национальной исторической памяти. Именно с этого начинала и советская власть. Большевики после Октябрьского переворота решили: «история начинается с нас». А до этого, мол, «ничего, кроме грязи и крови, не было». Поэтому нашу страну и кидает из крайности в крайность. От поголовной веры к поголовному атеизму и назад, к слепой или зачастую показной вере. От пещерного коммунизма к пещерному антикоммунизму. От борьбы с материальными благами как пережитками мещанства к безудержному тупому потреблению.
Судья Арановский написал, что Российская Федерация должна обладать конституционным статусом государства, «непричастного к тоталитарным преступлениям ни «лично», ни в правопреемстве». По его мнению, «российское государство учреждено не в продолжение коммунистической власти, а в реконструкции суверенной государственности с ее возрождением на конституционных началах; оно воссоздано против тоталитарного режима и вместо него».
Мне тоже очень хотелось бы, чтобы Россия стала государством, «воссозданным» против тоталитарного режима. Но пока как-то не очень получается. Все эти стикеры «можем повторить», все эти явные попытки российской власти мешать досоветское варварство с варварством советским в причудливый политический коктейль новой архаики и мракобесия, скорее свидетельствуют о том, что худшие проявления «совка» в нас по-прежнему живы.
Если считать, что Россия «воссоздана» (именно такое слово употребляет Арановский) против тоталитарного режима, то следует разобраться: а была ли наша страна когда-нибудь светской демократической республикой --то есть тем, чем является по ныне действующей Конституции и останется даже после ее нынешней правки в пожарном режиме?
Мы не можем воссоздать то, чего в России никогда не было. Мы должны создавать цивилизованную демократическую светскую государственность практически с нуля на руинах советской империи, которую так резко и справедливо критикует судья Арановский».
Нынешняя Россия одержима идеей политического реванша за крах СССР. Желанием «переиграть заново» историю. Попытками построить новую государственность на фантазиях относительно своего далекого и недалекого прошлого. Чего далеко за примерами ходить — у нас даже гимн советский.
Отрекаться от прошлого не надо. Но не надо его и фетишизировать или использовать как реальный подручный материал для нового государственного строительства.
России пора наконец окончательно похоронить СССР в себе, в национальном менталитете. Но не считать, что мы не причастны к своему советскому прошлому и к этому государству. Не ругать десоветизацию и декоммунизацию в других бывших советских республиках, а провести ее у себя. Зачем нам этим памятники Ленину или советская символика на улицах, в их названиях и названиях станций метро — пусть эти советские символы и знаки занимают свое законное место в исторических музеях. Про мумию пролетарского вождя на главной площади страны, которая вроде не считает себя языческой — отдельный разговор.
Признание окончательной и бесповоротной смерти СССР совершенно не мешает с ностальгией вспоминать обо все хорошем, что было в советской жизни каждого из тех, кто ее вообще застал. Тем более что нас таких будет все меньше и меньше, пока мы не исчезнем вовсе.
России пора наконец изжить СССР в себе, а не считать его политическим миражом и не отрекаться от самого факта его существования.



Михаил Ходорковский, Февраль 2020 года
Новая Россия, или Гардарика (Страна городов)

Десять политических заповедей России XXI века

Мы как страна находимся в сложном положении: общество уже понимает, что так больше нельзя, но при этом боится, что будет хуже.
Власть, за исключением президента, ощущает, что хорошего выхода нет, но надеется, что вдруг пронесет.
У оппозиции есть общее стремление раскачивать режим, но отсутствует общее понимание, а что после.
В связи с этим, на мой взгляд, назрела необходимость ясно сказать людям, чтó мы им предлагаем, какие даем ответы на ключевые философские вопросы бытия. Люди имеют право знать, чего им ждать, если они встанут на нашу сторону, и за какие, собственно, идеалы имеет смысл, пожертвовав спокойной жизнью, рисковать своей свободой и благополучием своих близких.
Можно с полной уверенностью сказать: время прятать голову в песок, уходя от обсуждения серьезных общественных проблем, прошло. «Мы не о политике, а только против свалки под окнами», «мы не о политике, а против произвола», «мы не о политике, а о свободе творчества, о коррупции, о свободе интернета…» — да, время подобного милого лукавства прошло.
 Если вы «не о политике», то стойте на паперти и ждите: может, подадут из милости и под хорошее настроение, но скорее, по нынешним временам и нравам, пнут ногой и отберут последнее. А вот если вы хотите всерьез отстаивать свои права или права других людей, то это и есть самая настоящая политика, а значит — выборы, значит — противостояние со всеми его рисками.
Среди оппозиции я нахожусь в уникальном положении (правда, меня оно не слишком радует). Имея большой управленческий опыт — тут и работа в правительстве, и руководство рядом крупнейших, стратегических для страны компаний с примыкающими к ним десятками моногородов и поселков, — я лишен возможности заниматься практической организационной работой на месте. Выслав меня из страны, власть наглухо захлопнула за мною дверь и повернула ключ, прямо и формально пообещав пожизненное заключение в случае возвращения.
У немногих есть такой, как у меня, опыт (можно сказать: к счастью, немногих, ибо опыт этот дорого обходится) высказать в лицо Владимиру Путину все, что я думаю о коррупции в высших эшелонах власти, получить в течение месяца после этого уголовное дело и провести более десяти лет в заключении (шесть в камере и четыре на зонах). Плюс четыре голодовки, включая две «сухие», и все — до исполнения требований, три из них — в знак солидарности. Десять лет. Это почти столько же, сколько у моего друга — Платона Лебедева. Это неизмеримо меньше, чем у моего коллеги — Алексея Пичугина, остающегося в тюрьме. Это легче, чем выпало другому моему коллеге, юристу Василию Алексаняну, умершему через год после освобождения от болезни, от которой его отказывались лечить в тюрьме...
Мне есть что предъявить этой власти, есть что вспомнить и есть то, чего не забыть. Но именно поэтому я не хочу говорить о прошлом, а предлагаю подумать о будущем.
Я считаю себя вправе сопоставлять справедливость и милосердие, прощать и отказывать в прощении тем, кто, считаю, заслужил наказание.
Ни в коем случае не воспринимаю себя истиной в последней инстанции. У каждого из нас свой опыт, свои счеты и свои мысли о будущем. Просто я, в силу свойственной мне организации ума, решил не поговорить о том, как бы нам сменить власть, а обсудить практический план действий «после Путина».
 В моих временны´ х категориях, — а я после тюрьмы ощущаю время по-иному, — режиму осталось не так много, от пяти до десяти лет. Я не знаю, как он кончится. Может, и вместе с Путиным. А может, все будет более-менее гуманно: тот уйдет сам и будет доживать отведенный Господом срок где-нибудь на афонских берегах.
Так или иначе, но режим кончится. Сколько же тогда всего придется чинить! И быстро. И хорошо бы к этому моменту обществу решить, кто мы и куда идем, какова наша общая дорога в этом быстро меняющемся мире…
Содержание:
Империя или Нация-государство? (О цивилизационном выборе)
Сверхдержавие или Национальные интересы? (О геополитическом выборе)
Московия или Гардарика? (Об историческом выборе)
Демократия или Опричнина? (О политическом выборе между либерализмом и русским фашизмом)
Монополия или Конкуренция? (Об экономическом выборе)
Содержание: Левый или Правый поворот? (О социальном выборе)
Слово на свободе или Гласность в резервации? (Об интеллектуальном выборе)
Парламентская или Президентская республика? (О конституционном выборе)
Правовое государство или Диктатура закона? (О правовом выборе)  Справедливость или Милосердие? (О нравственном выборе)
Заключение. Прошлое должно нас объединять, а не разъединять:



Русский страх, осмысленный и беспощадный
14.11.2019, 09:13
Дмитрий Петров о том, что не стоит оглядываться на прошлое и бояться будущего

Как подробно и обоснованно описать страну, в которой хотелось бы жить в обозримом грядущем? Этот вопрос давно волнует многих россиян.
…Ведь всё – включая меня – придется менять. А это страшно.
Может, взять за образец эпизоды прошлого и вставить в завтра? И вот уж комсомол иные вспоминают. И советские формы ведения хозяйства. И сословия. И крепостное право. И соборность. И царя-гороха.
И снова страшно. Только – другим. Им говорят: наше будущее – консолидация! А они: а кто за нее, чем и сколько заплатит? Рентабелен ли проект?
В канун Дня народного единства ВЦИОМ выяснил: 54 процента россиян считают, что единства в стране нет. А есть социальное расслоение богатых и бедных, начальства и подчиненных, хозяев и работников.
И кто готов платить за внедрение в умы общей картины, на которой они все хотели бы видеть себя? Если 9 процентов граждан с доходом 45 тыс. рублей и более в месяц, – по данным Фонда «Общественное мнение» (ФОМ), – не видят в своем будущем партии «Единая Россия»? Вычтите из этой группы тонкий слой начальства, и увидите: остались специалисты того качества, что позволяет им иметь собственное мнение. Как с ними быть? Пусть уезжают? Или станете их мнение менять?
А это борьба. За собственное мнение – то есть, за интеллектуальную свободу. А от нее и до гражданских свобод рукой подать. Да, это борьба сильных со слабыми. Слабыми почти всеми ресурсами, кроме энергии, видения цели и умения действовать.
9 процентов – мало? ВЦИОМ пишет: в августе 2019 войны с соседями боялись около 8 процентов. С США – 16,43. Теперь вспомним, как и кого ими пугают, и оценим эффективность трат на пропаганду.
Люди боятся войны. Боятся за здоровье близких. За будущее детей и внуков. Боятся роста цен и нищеты; нападения извне; массовой безработицы; своей беззащитности перед властями. 7 процентов россиян боятся массового голода.
Общественное ТВ России в апреле 2019 года опросило граждан от Камчатки до Калининграда. И получило схожий результат. Боятся роста цен на товары первой необходимости, на ЖКХ и медицину. Ухода за черту бедности, безработицы и болезней. Некомпетентности и произвола чиновников, «фантазий депутатов» и новых законов. Боятся за детей и страну.
Итак: война, здоровье (свое и близких), бедность, безработица, утрата трудоспособности вот главные факторы русского страха. И все они взаимозависимы.
Хозяйственный кризис порождает бедность. Бедность губит здоровье множества людей. Но и то, и другое, и все прочее перечисленное им гарантируют война, гражданские, межнациональные и религиозные конфликты. То есть – дела политиков.
Политик Никколо Макиавелли и философ Барух Спиноза считали страх одной из двух главных политических эмоций (вторая – надежда). Об этом напомнил в своем докладе на Немцов-форуме в Варшаве социолог, профессор Московской высшей школы социальных и экономических наук Григорий Юдин. «Страх был и будет всегда. При этом его истоки не схожи в обществах разного типа. Например, и в тоталитарной системе, и в авторитарном обществе люди боятся власти. Но по разным причинам».
В тоталитарной системе власть максимально политизирует человека. Требует его соучастия и идеологической приверженности. Отказ или сопротивление вызывает репрессию. Авторитарная власть, напротив, человека максимальную деполитизирует. Хочет видеть граждан зрителями-статистами. Ее принцип: политика – не для вас. Попытки участия в ней глупы и смешны, ведут к хаосу и дезорганизации.
В тоталитарной системе доминирует страх перед репрессиями за оппозиционность. В авторитарнойперед хаосом, беспорядком и своей комичностью. Он разделяет людей, помогает формировать их страх друг перед другом: мол, все кругом враги. А единственный защитник – власть.
Но боится и сама власть. Своей смены. Прихода других сил и новых групп интересов. И стремится передать этот страх людям. Внедрить невыносимо острый ужас перед хаосом, разрухой, голодом и кровью, сопутствующим революции. При удаче это парализует гражданскую солидарность и планомерную политическую работу.
«При этом, – считает Юдин, – ситуация меняется. Все больше россиян перестает бояться. При этом не доверяя абстрактным идеям и отвлеченным девизам. Это значит, что можно преодолеть страх и включить людей в политику через кампании, имеющие ясные и решаемые задачи».
Глава «Политической экспертной группы» Константин Калачев подчеркивает несхожесть взглядов тех, кто хочет перемен: «одни выступают за монархию… другие за советскую власть, третьи за либеральную демократию западного образца».
Все это так. Но в отличие от первой политической эмоции – страха, здесь доминирует вторая – надежда. И кто сказал, что переход от нее к организованной и целенаправленной деятельности невозможен?
Да, для этого предстоит сделать, как говорят методологи, шаг развития от пассивного ожидания к проектированию и планированию; управлению человеческими и оргресурсами; постановке задач и их решению. Этот шаг разные общества делали много раз. Сможет ли сделать российское?


Темное царство
25.05.2018
Семен Новопрудский о том, почему просвещение важнее министерства
15 марта 1824 года посредством разделения одного ведомства на два в Российской империи было создано Министерство просвещения (в его названии еще фигурировало слово «народное»). 15 мая 2018 года посредством разделения одного министерства на два в России было создано… Министерство просвещения. 194 года стабильности.
… Россия. Наши дни. Казаки разгоняют нагайками антиправительственную акцию в Москве. Заголовки новостей: «Тамплиеров заподозрили в ограблении штаба петербургских казаков»… «Тамплиеры открестились от ограбления петербургских казаков». В соцсетях буквально на днях видел обложки книжек «Молитвы перед экзаменом» и «Молитвы перед контрольной». А уж сколько такой информации выдают по запросу интернет-поисковики…
Помолимся — глядишь, и напишем контрольную хотя бы на «троечку».
Кстати об интернете. Россия еще в начале 2018 года считалась страной с одним из самых хорошо и быстро работающих интернетов в мире. Но нашему государству зачем-то взбрело в голову начать блокировать Telegram. Теперь оно второй месяц активно «ломает интернет» в самых разных местах с грацией слона в посудной лавке и примерно с такими же результатами.
В России переназначают министра культуры, а Министерство культуры тоже прежде всего должно заниматься просвещением людей. В России же Минкульт давно стал банальным охранительным, а не просветительским ведомством.
Наши общенациональные и, что самое опасное – общедоступные — телеканалы густо смешивают лженаучный бред с «геополитическими» фантазиями. Телевидение превратилось в самого настойчивого и массового апологета мракобесия разных сортов. Вообще если историки захотят в нескольких словах описать период русской истории примерно с начала 2012 года, с дела Pussy Riot, до наших дней и дальше (пока он явно продолжается), одним из этих слов станет именно «мракобесие».
У нас на дворе, несмотря на весь хайп вокруг цифровой экономики и технологического прорыва, явно эпоха Затемнения, а не Просвещения или хотя бы просто «просвета». «Беспросветность» — еще одно слово, точно характеризующее сегодняшнюю атмосферу в России.
Государство пытается максимально затемнить для народа истину как в своих собственных политических и экономических действиях, так и в истории. Не случайно государственная борьба за «единственно правильное прошлое» в нашей стране в последние годы достигла невиданного размаха. При этом признать некоторые очевидные и однозначные, но неприятные факты даже из относительно недавней истории мы до сих пор официально не решаемся. Словно боимся, что люди догадаются: наша история состояла не из одних триумфов и подвигов.
Но есть и хорошие новости. В стране, где давно нет нормальной политики, практически не ходят социальные лифты, а работать на власть любого уровня все чаще означает убивать остатки собственной совести, у людей не может не возникнуть тяги к знаниям и «вечным» ценностям.
Поиски личного убежища от свинцовых мерзостей жизни в высокой культуре и «отвлеченном знании» — давняя русская забава.
Поэтому возникают один за другим научно-просветительские проекты — от «Арзамаса» до «Полки». Поэтому у молодых вновь появилась мода на хождение по всевозможным лекциям и выставкам. «Научпоп» переживает в России что-то вроде ренессанса. Впрочем, это касается только немногих крупных городов.
При этом новая эпоха Просвещения — единственный шанс для России хоть как-то приблизиться к тому самому «экономическому и технологическому рывку», который официально провозглашен главной задачей страны в нынешнем президентском цикле. Да просто к нормальной жизни. Новое Просвещение нужно нам потому, что современная экономика — это экономика знаний, а не скреп, молитв и камланий. Молиться об экономическом росте или освящать космические корабли — скажем мягко, недостаточно для того, чтобы экономика росла, а космические корабли взлетали и не падали.
Два главных условия успешного развития страны в современном мире — свобода и культ знаний. Не вождей, не традиций, а именно свободного знания. Очищенного от идеологии, политической целесообразности и даже — о, ужас! – от абстрактной морали. Потому что развиваются не государства — развиваются люди. И только люди. Не государства придумывают вакцины, социальные сети, новые материалы, описывают устройство вселенной — это делают отдельные люди или их коллективы. Государства способны лишь помочь им условиями для созидательной работы или хотя бы не мешать. Государство — это форма, а не содержание. Помощник, а не хозяин.
Спросите у людей на улице, много ли они назовут имен всемирно известных российских ученых, живущих и работающих сейчас в России? Боюсь, ни одного. Вы можете себе представить, чтобы в любой развитой стране мира высокопоставленный политик публично и с одобрения большинства населения поставил знак равенства между страной и ее руководителем? Ну, например, сказал бы: «нет Трампа — нет Америки». Или «нет Меркель — нет Германии». Или «нет Макрона — нет Франции». Как раз попытки возложить всю ответственность за страну и даже за сам факт ее существования на одного человека, каким бы важным он ни был, и есть вернейший признак «темного царства».
Просвещение, кроме собственно знаний, дает людям понимание необходимости самосовершенствования и важности гуманистических ценностей. Избавляет от политического инфантилизма. Формирует чувство собственного достоинства и личную ответственность. Не «есть кто-то — есть Россия», а «есть я – есть Россия», пока я живу и работаю здесь.
Просвещение — способ производства (в хорошем смысле слова) светлых людей. Да, светлыми люди могут стать и благодаря вере. Но одной веры без знаний и таланта недостаточно, чтобы создавать великие произведения искусства, совершать научные открытия, качественно строить дороги и мосты.
Конечно, возникает естественный вопрос — как сделать так, чтобы в России наступила новая эра Просвещения? Начинать надо с простого. Гнать из власти людей, не способных внятно выражать свои мысли, защитивших липовые диссертации и, главное, лгущих. Да-да, просвещение начинается с того, что представители власти всех уровней в публичном пространстве начинают говорить правду, только правду и ничего, кроме правды. Для этого много времени не надо — можно начать прямо с сегодняшнего дня.
Следующая задача государства для перехода к эпохе Просвещения — официально провозглашенный и реально исполняемый (врать больше нельзя не только на словах, но и в делах) приоритет здравоохранения, науки, образования, культуры в широком смысле слова — над милитаризацией.
Дикая, отсталая недостаточно просвещенная и экономически неэффективная страна прекрасно уничтожит себя сама, без помощи внешних врагов — причем никакое оружие, никакая армия ей не помогут. Россия убедительно доказала это на собственном примере дважды за последние 100 лет.
Ну, и, конечно пропаганда знаний всеми возможными способами — от образовательных учреждений до соцсетей и интернет-ресурсов. Каждодневная, разнообразная. Воспитание моды на знания. Отказ государства от позорных историй вроде преследования Европейского университета в Петербурге. От покровительства лженауке и попыток использовать религию в прикладных идеологических целях.
Просвещение возможно только там, где государство ставит гуманистические, светлые цели, а не желает напугать всех новыми ракетами или отнять чужое. Где человек, а не абстрактные государственные интересы, становится высшей целью и смыслом политики. Где размер территории не является более важным признаком успеха и могущества, чем качество жизни людей, эту территорию заселяющих. Более того, именно просвещение может стать идеологической основой самой правильной национальной идеи, раз уж мы не можем без нее обойтись - а именно сделать Россию передовой научно-технологической и интеллектуальной державой планеты. Самой умной страной мира. Чтобы мы рождали «собственных Платонов и быстрых разумом Невтонов», а не только нефть и газ.
У министерств просвещения, которые в разных вариантах и с разными смыслами (то как министерство идеологии, то как министерство по делам религий, то как министерство «школ») существовали и в царской России, и в СССР, пока, откровенно говоря, не очень-то получилось сделать нашу страну просвещенной. Даже при том, что в России высока доля людей с высшим образованием. Прежде всего, потому, что главной задачей этих ведомств всегда было обеспечение лояльности народа вышестоящему начальству, а вовсе не помощь людям в поисках знаний.
Пока нет оснований говорить, что Министерство просвещения РФ в своем нынешнем изводе окажется успешнее своих предшественников.
Но проверить, получилось или нет, будет очень легко – по качеству образования и медицины, по тому, что и каким языком будут говорить наши политики и наше телевидение, по тому, где и как будут работать наши ученые. Конечно, темными людьми в темном царстве легче управлять. Точнее — помыкать. А любой луч света может предательски высветить неприглядную картину истинного положения вещей, которой не видно в кромешной тьме.
Разумеется, знания могут нести не только счастье прогресса или новый уровень жизненного комфорта, но и горькую правду о бедах и проблемах страны и людей. Так ведь и всякая человеческая жизнь — по большому счету, неизбежная неудача. Но технологических рывков в темных царствах точно не бывает — как ни молись.


«Сержант» ушел в отставку
15.11.2019, 08:15
Денис Драгунский о том, как атеизм и фриланс уничтожили честь и совесть

…Вот и слово сказалось: «честь».
С этим у нас проблемы. Огромная доля «писем трудящихся» словно бы написана людьми, для которых понятия чести не существует. Родители публично ябедничают на детей, дети публично осуждают родителей, друзья и родственники публично сводят копеечные (хорошо, стотысячные, миллионные) счеты между собою, мужчины ноют по поводу переплаченных алиментов, женщины насмехаются над мужчинами за тощий букет на первом свидании, те и другие признаются в изменах (супружеских и «бойфрендовских») и рассказывают, как изменяли им… И все постоянно обвиняют друг друга в жлобстве, сами выставляя себя несуразными жлобами.
Я уж не говорю о более серьезных случаях, которые принято называть «порчей собственного некролога» (публичные доносы, участие в коллективной травле и т.п.) – которые еще более ярко рисуют дефицит чести в обществе.
Но это и не удивительно. Честь – понятие сословное, корпоративное, цеховое. Дворянская честь, офицерская, рабочая, купеческая, интеллигентская, какая хотите – это рамки, которые на человека накладывает его сословие, корпорация, цех. В конечном итоге это опасение, что группа тебя отторгнет, что ты лишишься социальной поддержки, если будешь вести себя неподобающим образом. Или говорить всякие глупости. Или вываливать на всеобщее обозрение свои семейные тайны.
Честь, таким образом, это «внешний сержант», действия и реакции которого ясны и предсказуемы – и при этом быстры, жестки и непреклонны.
Разумеется, люди умные и социально опытные не доводят дело до конфликта со своей социальной группой, большой или малой. Точно так же дисциплинированный солдат не нуждается в постоянных окриках, он уже знает, как надо себя вести.
А когда нет социальных групп с отчетливой коллективной идентичностью, да и просто больших трудовых коллективов нет, когда господствует «удаленная работа» и «фриланс», тогда исчезают внешние регуляторы поведения. Проще говоря, честь. Вместо нее сейчас – наивная борьба за собственный комфорт.
А совесть – «сержант внутренний». Он, кстати, тоже сначала, в тысячелетней дали, был внешним. Он был прочно внедрен в человеческую душу через веру в Бога, через церковный обиход, постоянно напоминающий нам о добродетели, грехе и, главное – о непременном, неизбежном воздаянии. Или же он вошел в нас через совестливых родителей, которые, возможно, сами не верили в Бога, в загробную жизнь, в Страшный Суд и прочие гарантии вечной справедливости – но на практике вели себя по Заповедям.
Я уж не буду говорить, что кантовский «нравственный закон во мне» все-таки появился в душе человека не сам по себе, и не в итоге абстрактных размышлений, а в результате усвоения религиозных норм.
Но «если Бога нет, то какой же я после того капитан?» — говорит безымянный персонаж «Бесов» Достоевского. И далее, в «Братьях Карамазовых»: «Уничтожьте в человечестве веру в свое бессмертие… тогда ничего уже не будет безнравственного, все будет позволено» — что потом в бесконечных пересказах превратилось в краткую формулу: «Если Бога нет, то все позволено».
Для того, чтобы на самом деле все (ну просто-таки натурально все) стало позволено, недостаточно было разрушить церковь и осмеять простодушную веру в загробное воздаяние, нужно было еще много жестокости и лжи. Но начать надо было именно с этого. Потому что без отрицания вечного не сложились бы две омерзительно четкие формулировки, оправдывающие бессовестное поведение: когда речь идет о 1930-х – «он выполнял приказ», когда речь идет о наших днях – «у него ипотека». Но там, где универсальным регулятором поведения выступает воля начальства или взнос по кредиту – там разговоры о совести уже излишни. То ли старомодны, то ли преждевременны.
Конечно, атеизм и фриланс с удаленной занятостью никуда не денутся. Верить в Бога так же наивно и непосредственно, как верили еще 200, еще 100 лет назад – вряд ли возможно сегодня. И вряд ли сегодня возможно возвращение сословий, корпораций или многотысячных трудовых коллективов с их жесткой требовательностью к своим членам. Что будет завтра? Столкновение миллионов частных интересов должно привести к какому-то новому «общественному договору», к каким-то новым – понятным, логичным и полезным – принципам общежития (принципам гуманизма! - Э.Ц.). Иначе вконец перегрыземся, сражаясь за свое личное сиюминутное удобство.



 СЛОВО О ЗАКОНЕ И БЛАГОДАТИ

 МИТРОПОЛИТА  Киевского  ИЛАРИОНА
 О ЗАКОНЕ, ДАННОМ ЧЕРЕЗ МОИСЕЯ, И О БЛАГОДАТИ И ИСТИНЕ, ЯВЛЕННОЙ ИИСУСОМ ХРИСТОМ, И О ТОМ, КАК ЗАКОН МИНОВАЛ, А БЛАГОДАТЬ И ИСТИНА НАПОЛНИЛА ВСЮ ЗЕМЛЮ И ВЕРА РАСПРОСТРАНИЛАСЬ ВО ВСЕХ НАРОДАХ ВПЛОТЬ ДО НАШЕГО НАРОДА РУССКОГО; И ПОХВАЛА ВЕЛИКОМУ КНЯЗЮ НАШЕМУ ВЛАДИМИРУ, КОТОРЫМ МЫ БЫЛИ КРЕЩЕНЫ; И МОЛИТВА К БОГУ ОТ ВСЕЙ ЗЕМЛИ НАШЕЙ

ПРОБЛЕМА СПРАВЕДЛИВОГО УПРАВЛЕНИЯ ГОСУДАРСТВО

Балюшина Юлия Львовна
Аннотация. 
В статье проведен анализ представлений древнерусских мыслителей (Иллариона, Даниила Заточника и Владимира Мономаха) о справедливом управлении обществом. Показано, что справедливость на данном этапе развития философской мысли связывалась с категорией "правды" и морально-нравственным обликом правителя, его личностными качествами, воплощалась в гуманизме и заботе правителя о своих подданных; юридические законы понимались как производные от "правды", божественных заповедей и велений совести. http://www.gramota.net/materials/3/2014/4-1/6.html




Культ нищеброда: ставка на бедных
05.07.2019, 08:16
Семен Новопрудский о том, почему государству невыгодно бороться с бедностью

Борьба с бедностью официально провозглашена одной из главных задач нашего государства. Про это написано в прошлогоднем майском указе президента — там ставится задача уменьшить бедность за шесть лет вдвое. Про это любят говорить чиновники. Мы боремся с бедностью по крайней мере лет 20. И до 2014 года даже имели некоторые успехи. Но сейчас наше государство не просто не может — оно не хочет бороться с бедностью.
…Недавно крупный российский частный банк провел исследование, согласно которому доля среднего класса в нашей стране за последние пять лет (2014-й по понятным причинам стал точкой отсчета многих бед России на годы вперед — как минимум до момента смены нынешней внешней политики) снизилась с 37% до 30%. В средний класс авторы исследования записали людей с доходами от 39 тысяч до 99 тысяч рублей в месяц, обладающих автомобилем. Главным признаком вымывания сочли увеличение расходов на покупку питания «внизу» этого среднего класса.
Да, разумеется, средний класс возник как следствие нефтяного бума первой половины 2000-х. Да, разумеется, он набрал кредитов, а потом грянул кризис 2014-го. Кризис этот не экономический, а потому из него никакими чисто экономическими мерами не выбраться. Да, именно российский средний класс — это основная масса «счастливых» обладателей ипотеки. Но количество бедных не уменьшается, средний класс исчезает не только по банальным экономическим причинам. Есть причины посерьезнее.
Мы и без всяких исследований, так сказать невооруженным глазом, видим в своей повседневной жизни, что Россия превратилась в страну, где все более узкий круг богатых, наделенных властью и собственностью «господ», откровенно помыкает расширяющейся армией «рабов», критически зависимых от растущего, как раковая опухоль, госсектора экономики или бюджетных социальных пособий. Распорядители бюджета и властных привилегий приватизировали государство, чтобы бесконтрольно и, по возможности, бессменно, передавая нажитые «честным грабежом» состояния и теплые места по наследству, править страной.
На долю 10% самых обеспеченных граждан приходится 82% всего личного богатства в России. Таковы данные последнего пока по времени ежегодного отчета о мировом благосостоянии Global Wealth Report, подготовленного в октябре 2018 года швейцарским банком Credit Suisse. По уровню концентрации богатства мы обогнали даже США, одного из лидеров в этом заочном чемпионате мира по социальному расслоению — в Штатах на долю 10% самых обеспеченных граждан приходится 76% личных средств. И уровень бедности, как и уровень доходов в Америке не чета российскому. Китай вообще нервно курит в сторонке: там 10% самых обеспеченных граждан обладают «всего» 62% личного богатства.
Итак, на одном конце нашей пищевой цепочки — эти самые 10% россиян, обладающие 82% личного богатства страны. Но и среди них есть крайне узкая прослойка людей — их счет идет максимум на сотни которая контролирует все крупнейшие бизнесы и одновременно является в широком смысле слова реальной политической властью. Низ этого «суперверха» — герои расследований Ивана Голунова. Эти люди так или иначе участвуют в принятии ключевых экономических и политических решений в стране. По их заказу могут посадить министра, губернатора или наивного американского инвестора Майкла Калви. Они являются хозяевами России сразу в двух смыслах: и как владельцы бизнесов, и как обладатели «контрольного пакета» власти.
На другом конце «пищевой цепочки» — 70-72% россиян, не имеющих загранпаспортов. Примерно 19 миллионов, находящихся, по данным Росстата, за официальной чертой бедности. От 15 до 30 миллионов самозанятых.
Все эти люди по-своему выгодны и полезны тем самым 10 процентам и особенно тем самым нескольким сотням хозяев страны. Особенно бедные бюджетники. Потому что бедные бюджетники — значит зависимые. Независимые граждане нашему государству в его нынешнем качестве категорически не нужны.
Почти все из тех примерно 100 миллионов россиян, у которых нет загранпаспорта, никогда не выезжали за пределы России. Им не с чем сравнивать свою жизнь. Им можно, даже несмотря на доступ к интернету, до поры до времени уверенно впаривать по телеку, что Европа и Америка загнивают, что кругом враги, что Россия — самая крутая. Они — самая благодарная аудитория для любой лжи.
19 миллионов нищих точно не будут «бороться с режимом» — им бы день простоять, да ночь продержаться. Раздобыть хлеб насущный — в буквальном смысле слова. Именно среди этих людей встречаются настоящие иждивенцы и тунеядцы, которые даже не пытаются искать работу, а живут на пенсию стареньких родителей или даже на детские пособия. К слову, треть имеющих доходы ниже черты бедности в России официально трудоустроены. Так что даже наличие постоянной работы у нас не является панацеей от нищеты.
15 или 30 миллионов самозанятых сделали свой выбор. Часто — вынужденный, не от хорошей жизни. Они тоже спасаются, как могут, либо сознательно прячутся от государства. Они вообще не хотят попадаться на глаза этому государству. А, значит, точно не станут предъявлять ему претензии. Они не будут спрашивать, почему почти все национальное богатство оказалось в руках такого малого количества людей, вроде бы не наделенных какими-то особыми талантами или профессиональными умениями.
Остается максимум 25 миллионов человек среднего класса. Практически во всех странах, где в принципе есть государственные институты (парламент — парламент, суды — суды, партии — партии), именно средний класс составляет ядро гражданского общества.
Средний класс — это не просто люди с доходами, позволяющими хотя бы иногда бывать за границей, спокойно покупать не только еду, но и одежду и считать личный автомобиль не роскошью, а средством передвижения.
Средний классэто люди, достаточно независимые от государства, чтобы задавать ему вопросы и предъявлять требования. Чтобы хотеть нормальных дорог. Медицины, которая лечит, а не калечит. Образования, которое учит, а не готовит безмозглых лоялистов. Судов, которые судят по закону. Полиции, которая защищает права граждан, а не молотит их дубинками, когда люди выходят на улицы, чтобы что-то сказать своей власти. Своей. Той, которую они наняли на выборах и которая живет на их налоги. Которую они имеют полное право сменить на других выборах.
В России власть успешно национализирует этот самый средний класс. У нас его основа — те же чиновники среднего звена. Клерки госбанков. Менеджеры и клерки госкорпораций. Работники силовых структур и средний командный состав армии. Такой средний класс в основной своей массе тоже предельно зависим от государства и не рождает достаточное количество ответственных граждан. Лояльность такого среднего класса государство еще может купить.
Но бедные — все равно надежнее. У них просто нет возможности поднять головы, чтобы посмотреть, что там вокруг и, главное, наверху.
Нынешнее государство в России не хочет бороться с бедностью и потому, что в случае успеха этой борьбы придется делиться властью, и потому, что придется отвечать перед людьми. Ведь того появятся те, кто будет спрашивать.
Гораздо легче пиариться на мизерном повышении все равно крошечных социальных пособий. Вводить льготы, чтобы потом исподтишка торговать ими — в России запросто можно встретить счастливых обладателей льгот по ЖКХ или безработных, разъезжающих на дорогущих иномарках. Разглагольствовать о борьбе с бедностью, хорошо понимая, что именно бедные — главная опора. «Денег нет — вы держитесь». А мы тут пока будем доедать оставшееся.

https://www.gazeta.ru/comments/column/novoprudsky/12473323.shtml


Project Syndicate (США): что стоит за кризисом демократии?

Уже никто не отрицает тот факт, что демократия во всем мире находится под угрозой. Многие люди сомневаются в том, что демократия работает на них или что она работает должным образом. Выборы, похоже, не дают реальных результатов, кроме как усугубления существующих политических и социальных разногласий. Кризис демократии это во многом кризис представительства или, если быть более точным, отсутствия представительства.
Например, недавние выборы в Испании и Израиле были неубедительными и разочаровывающими. А Соединенные Штаты, давний оплот мировой демократии, переживают конституционный кризис из-за президента, которого избрало меньшинство избирателей, и который с момента своего избрания глумится над демократическими нормами и верховенством закона.
Тем временем, в Британии, где 12 декабря пройдут всеобщие выборы, две основные партии и их лидеры становятся все менее привлекательными для избирателей; но единственная альтернатива — либерал-демократы — постарались заполнить пустоту. Доверия заслуживают только региональные партии — Шотландская национальная партия, Партия Уэльса и Демократические юнионисты из Северной Ирландии. А в Германии явно исчерпавшая себя «большая коалиция» стала источником растущего разочарования.
По мнению многих комментаторов, сегодняшняя демократическая усталость аналогична той, что была в межвоенные годы. Но существует очевидное различие: тот ранний кризис демократии был неразрывно связан с экономическим бедствием Великой депрессии, тогда как сегодняшний кризис наступил во время исторически высокого уровня занятости. Несмотря на то, что многие люди сегодня испытывают чувство экономической нестабильности, реакция на нынешний кризис не может быть просто повторением того, что было раньше.
КОНТЕКСТ
30.07.2019
В межвоенные годы демократическое управление неоднократно подвергалось изменениям, включая различные формы представительства. Наиболее привлекательным в то время был корпоративизм, когда формально организованные заинтересованные группы вели переговоры с правительством от имени определенных профессий или сектора экономики. Ожидалось, что коллективы фабричных рабочих, фермеров и даже работодателей будут в большей мере способны принимать решения, чем выборные представительные собрания, которые стали восприниматься как громоздкие и раздираемые непримиримыми противоречиями политические группы.
Межвоенная корпоративистская модель сегодня кажется отвратительной, не в последнюю очередь из-за того, что она была связана с итальянским фашистским диктатором Бенито Муссолини. Но какое-то время подход Муссолини был привлекательным для политиков в других странах, включая тех, кто, становясь на сторону политических экстремистов, не считали себя таковыми. Например, первоначальное видение Нового курса Президента США Франклина Д. Рузвельта включало в себя многие корпоративистские элементы, включая контроль над ценами, которые должны были обсуждать профсоюзы и промышленные организации. Если мы забыли об этих положениях корпоративистов, то это благодаря тому, что они не пережили решение Верховного суда 1935 года, которое признало раздел I Закона о национальном восстановлении промышленности 1933 года неконституционным.
Но, безусловно, выборы и псевдовыборы в этот период также породили диктатуру не только в Европе, но и в Азии и Южной Америке. И из-за этих катастрофических провалов в послевоенный период демократия оказалась ограниченной как новыми внутренними конституционными и правовыми границами, так и международными обязательствами.
В случае континентальной Европы и Японии демократия была в значительной степени навязана вследствие военного поражения, что означало, что ее правила были установлены извне и не подвергались каким-либо формальным вызовам. Впоследствии европейская интеграция — в форме Европейского экономического сообщества, а затем Европейского союза — проявлялась как система вынесения судебных решений и правоприменения на службе установленных норм. В более широком смысле, международные соглашения стали способом намекнуть на то, что определенные правила являются нерушимыми или просто неизбежными; они больше не могут быть оспорены — демократическим или каким-либо другим образом….
Послевоенный порядок часто подвергался критике за то, что он не допускал никакого подлинного демократического выбора. Соответственно, западные политологи заговорили о повсеместной демобилизации. И задолго до того, как появилось новое немецкое радикальное право, видные немецкие интеллектуалы пришли к выводу, что голосование не имеет значения, что современность — это правление умеренных сдержанных лиц от имени неподвижной «летаргократии».
Таким образом, современный вызов состоит в том, чтобы добиться большей демократической инклюзивности. Корпоративизм старого стиля не может быть ответом, поскольку большинство людей больше не определяют себя исключительно или даже в значительной степени одной профессией. В то же время аргумент в пользу технократии, основанной на международных правилах, сегодня выглядит усталым и ленивым, даже если международные институты (включая ЕС и даже НАТО) все еще необходимы для обеспечения общественных благ.
СТАТЬИ ПО ТЕМЕ
25.05.2019
18.05.2019
В наши дни личная идентичность определяется сложным комплексом факторов. Большинство людей считают себя потребителями, производителями, любовниками, родителями, гражданами и теми, кто дышит одним и тем же воздухом, в зависимости от контекста. Более частный и четко определенный выбор необходим для перевода сложного аспекта индивидуальности в политическое выражение.
К счастью, современные технологии могли бы помочь. Цифровое гражданство посредством электронного голосования, опросов и петиций — является одним из очевидных решений проблемы снижения участия. Конечно, важно тщательно продумать, на основе каких решений мы перейдем на новые, более прямые методы обсуждения и голосования. Подобные механизмы не должны использоваться для основных, определяющих решений, которые по своей сути являются спорными и противоречивыми; но они смогли бы помочь в решении ежедневных практических проблем — таких, как расположение железнодорожной или автомобильной системы, или оборудование для контроля выбросов и цен на энергоносители.
Это видение демократического обновления будет наиболее эффективно работать в небольших странах, таких как Эстония, которая является пионером цифрового гражданства и электронного резидентства. Отдельные города могли бы делать то же самое, тем самым предлагая уроки для более крупных стратегий. Мышление на локальном уровне о проблеме представительства может стать первым шагом к преодолению кризиса демократии во всем мире.

https://inosmi.ru/social/20191207/246389018.html


Семен Новопрудский о мировом кризисе идеи государства

Личное будущее даже не миллионов, а миллиардов жителей планеты давно не было таким неопределенным и пугающим, как сейчас. Люди не понимают, как и чему учиться, где работать, где и как жить. «Мир уходит из-под ног. Мы теряем контроль над собственной жизнью», — это чувство все более явно овладевает массами в развитых и богатых странах в той же мере, как в бедных и отсталых.
Одна из главных причин этого ощущения надвигающейся катастрофы нарастающий острейший кризис государства как главной формы существования человеческих сообществ в последние три тысячи лет.
Черты этого кризиса видны практически повсюду. Коронавирус в Китае (самой населенной стране мира, 15% мирового ВВП). Затяжные непредсказуемые по своим последствиям внутриполитические приключения в США (самой экономически развитой стране мира с самой мощной армией и самыми большими внешнеполитическими амбициями, 25% мирового ВВП). Внезапное хаотичное переписывание Конституции в России (одной из главных мировых военных держав с глобальными геополитическими притязаниями). Brexit и очевидный тупик политической субъектности Евросоюза (в странах доминировавшей в мире на протяжении почти двух тысячелетий лет западной христианской цивилизации).
И все это на фоне судьбы государств вроде Сирии, где почти десять лет идет натуральная мировая война (с разных сторон в ней в разное время уже участвовало больше государств, чем во Второй мировой). А сама эта многострадальная страна стала полигоном испытания на живых людях оружия ведущих армий мира в боевых условиях.
К идущим десятилетиями, а то и веками войнам в отдельных государствах и за отдельные земли человечество более или менее привыкло.
Ничего удивительного для нас нет и в том, что конкретные государства — как люди — рождаются и умирают. Всякое государство, конечно. Где теперь Римская империя? Урарту? Ассирия? Византия? Советский Союз?
Но сейчас речь идет о том, с чем мы еще не сталкивались. О стремительном размывании базовых оснований для существования государства как такового в том виде, в каком мы его себе представляем. Границы, таможня, паспорта, армия, полиция, пенсии, пособия, суды, парламенты, президенты, короли — вот это все.
В конце января были опубликованы результаты Edelman Trust Barometer, ежегодного исследования американской социологической и консалтинговой фирмы Edelman. Опрос проводился в октябре-ноябре 2019 года. Опросили более 34 тысяч человек в 28 странах мира. В российских СМИ результаты этого опроса трактовались как разочарование людей по всему миру в капитализме. Но если посмотреть внимательнее, люди разочарованы государством как таковым.
56% респондентов полагают, что вреда от капитализма в нынешнем виде больше, чем пользы. При этом улучшения своей жизни в ближайшие пять лет в развитых странах ждет лишь треть населения.
Пессимизм по поводу капитализма (про социализм, коммунизм, феодализм и рабовладельческий строй людей просто не спрашивали — едва ли у этих форм политического устройства оказалось бы сильно больше поклонников) преобладает среди представителей всех возрастов с любым уровнем доходов. Нет различий между мужчинами и женщинами: капитализмом недовольны 57% мужчин и 56% женщин.
Но! Когда у людей спросили про причины этого пессимизма, выяснилось, что дело не в общественно-политическом строе, а именно в работе государства. 57% участников опроса говорят, что органы власти служат интересам «немногих», и только 30% верят, что правительство работает в общих интересах.
И лучше не будет, считает большинство. Только 47% верят в то, что через пять лет они сами и их семьи будут жить лучше, чем сейчас. Самый высокий уровень оптимизма — в наиболее бедных странах из числа участниц опроса: Кении (90%), Индонезии (80%), Индии (77%). При этом в Италии в лучшее будущее через пять лет верят 29%, в Великобритании — 27%, в Германии — 23%, во Франции — 19%.
В России на улучшение жизни через пять лет надеются 34% опрошенных. По сравнению с предыдущим подобным опросом доля оптимистов у нас сократилась на 6 процентных пунктов.
При этом больше половины россиян (52%) опасаются, что подобные им люди потеряют положение, которого достигли в предыдущие годы (в среднем по миру таких 57%). Так что Россия, как, кстати, и в других страновых опросах по разным социальным, экономическим и политическим проблемам, где-то в середине по уровню пессимизма. Ничего особенного в российском отношении к человеческим проблемам нет — чтобы не было иллюзий по поводу необходимости «особого российского пути».
Самое интересное — результаты Японии. С точки зрения массового обывательского сознания Япония — богатое технологически развитое социальное государство, которое гарантирует людям высокий уровень жизни и достаточно предсказуемую карьеру: люди работают в японских корпорациях десятилетиями и твердо знают, через какое время достигнут каждой следующей ступени в карьерной лестнице. При этом безработица в Японии составляет 2,3 % трудоспособного населения — вдвое меньше, чем в России, хотя у нас чиновники любят хвастать рекордно высокой занятостью населения.
Так вот, в Японии лишь 35% недовольны капитализмом, но при этом только 15% верят в личное лучшее будущее через пять лет.
Так что не в капитализме дело. Это становится еще более очевидно, когда в выясняется, что 83% жителей 28 стран мира (с рейтингом 83% побеждают на выборах только лидеры откровенных деспотий) боятся потерять работу.
В страхе потерять работу оптимисты и пессимисты по отношению капитализму, оказывается, практически едины.
А теперь подумаем, зачем нам вообще нужно государство? Прежде всего, мы воспринимаем государство как территорию, на которой живем. Как власть, которая дает нам работу, обеспечивает возможность получать доходы и гарантирует безопасность. Как эмиссионный центр: государство и только государство печатает деньги. Как дом в широком смысле слова. Как убежище.
Но реальный уклад человеческой жизни и реальные проблемы, стоящие перед человечеством, все менее совместимы с государством как формой.
В мире все больше фрилансеров, все больше возможностей работать и жить не там, где ты родился. Мы живем в эпоху рекордной миграции. Рынок труда больше не замкнут в государственных границах, как и возможность получать доходы. Миллионы людей живут в одном месте, а зарабатывают деньги в другом. И таких будет становиться все больше.
На примере коронавируса, криптовалют, гонки ядерных вооружений, международного терроризма мы видим, как государство буквально на глазах лишается своих ключевых монопольных функций. Оно больше не имеет монополии на насилие, на печатание денег, на обеспечение безопасности (точнее, не имеет возможностей обеспечить ее в некоторых случаях), на использование граждан как пушечного мяса (само понятие гражданства в современном мире становится и будет становиться все менее важным).
Все главные проблемы человечества — экология, глобальная бедность, эпидемии, наличие у десятков государств оружия массового поражения, способного почти моментально уничтожить жизнь на Земленадгосударственные, общечеловеческие. Их в принципе невозможно решить в рамках одного государства.
Главной скрепой государств в современном мире остаются национализм и религия. Но и они по-настоящему действуют в очень ограниченных случаях. Израильтяне прекрасно понимают, зачем им государство. Израиль — это прежде всего их убежище. Но евреев в диаспоре все равно больше, чем в Израиле. Россия наглядно показала украинцам в последние шесть лет, зачем им нужна (или кому-то, наоборот, не нужна) Украина. А теперь пытается объяснить то же самое белорусам.
При этом национальных государств, где представителей титульной нации меньше, чем за рубежом, в мире много и становится все больше. Армян в мире намного больше, чем в Армении. Азербайджанцев — чем в Азербайджане. Русская диаспора неизбежно будет приближаться к числу русских в России. Причем в России русских будет становиться меньше, а в диаспоре больше. Не говоря уже о том, что национальный состав России в горизонте 30-50 лет, по всем прогнозам, претерпит кардинальные изменения: китайцы и татары существенно увеличат свою долю.
Дополнительным испытанием для системы государств в их нынешнем виде станет скорый неизбежный конец привычного нам «западоцентричного» христианского мира. К середине ХХI века мусульман на планете впервые станет больше, чем христиан, и этот численный разрыв будет только увеличиваться.
Разумеется, еще одна важнейшая функция государства и смысл его существования — оборона территории и ресурсов. Но мировые запасы нефти и газа могут быть исчерпаны в горизонте 100 лет, если раньше не появятся другие массовые источники энергии.
Оборонять и даже просто заселять пустыню, в которой нет ресурсов и возможностей прокормиться, решительно незачем.
Есть модные теории, что привычные нам государства в обозримом будущем вытеснят города-государства или глобальные деревни. Что вместо примерно двух сотен нынешних государств человечество будет концентрироваться вокруг 50 или 100 глобальных мегаполисов с их окрестностями.
Наши потомки и даже самые молодые из нас, возможно, смогут проверить истинность таких теорий и прогнозов. Пока же мы видим, как исчезает жесткая привязка людей к географическому месту рождения. Как технологии, гаджеты и новые способы организации труда лишают смысла не только профессии, но и целые населенные пункты. Как государство становится все более искусственной и плохо работающей формой насилия над живой жизнью, неспособной обеспечивать базовые потребности людей и делать мир безопаснее.
Постгосударственный мир — не такая утопия, как кажется. И уж точно бессмысленно и бесполезно ради сохранения любой ценой статус-кво отгораживаться от реальности, строить новые великие китайские (российские, американские — нужное подчеркнуть) стены, переписывать Конституции (их, к слову, до 1787 года не существовало вовсе) в угоду политической конъюнктуре, фетишизировать абстрактную идею государственного суверенитета.
Государства существуют для людей, а не наоборот.
Если людям от суверенитета ни жарко, ни холодно, но при этом еще и голодно — никакие конституции или поиски смысла и легитимности государства в военных победах далеких предков не помогут.



Музыка в голове

Георгий Бовт о том, ограничивает ли манипуляция свободу выбора

10.08.2020, 07:44

Политику нынче все труднее отличить от цирка, который, как мудро заметил в свое время классик, для нас, наряду с кино, важнейшее из искусств. Новости не отличить порой от гротеска или саморазоблачительной сатиры – даже и добавлять ничего не надо.

Хотя ведущие докладывают новости со звериной серьезностью, а властелины ток-шоу обсуждают с неистовым – потому что хорошо проплаченным — пафосом.

Мы живем в атмосфере искусственно навязанных – подчас ничтожно мелких и глупых – яростных споров на маргинальные темы, высосанных из пальца конфликтов (ими заменяют подлинные, которые масс-медиа боятся освещать или просто уже не понимают и не хотят понимать, что на самом происходит).

А ведь «отцы-основатели» той же Америки (многие из которых на волне поднявшегося безумия широких народных масс оказались теперь «не отцом, а сукою») предупреждали: самое опасное в демократии — это «власть толпы». Поэтому были придуманы хитроумные сдержки и противовесы против «диктатуры большинства». Отцов частично теперь низвергли, а все эти «сдержки и противовесы» можно вскоре отправить всем скопом на свалку истории. То, как они работают, само по себе все ближе к фарсу. У нас это называется «все схвачено и украдено до нас».

Но толпа по-своему победила. Жадная и одновременно в массе своей бедная, недалекая, но многовато о себе понимающая, «думающая» эмоциями, голосующая сердцем по причине заплывших мозгов. Не видящая дальше своего носа и завтрашнего дня, но живущая только днем сегодняшним. Глядящая только себе под ноги, но не на звезды.

Лучше мечтать об ипотеке, чем о полете на Марс.

Масоны (коими были практически все «отцы» Америки) в итоге проиграли, рассчитать все на века оказалось невозможно. Никакого «ответственного голосования» как массового явления нет уже давно. Если оно вообще было, то только тогда, когда всеобщего избирательного права не было, и всякая маргинальная шваль до избирательных участков не добиралась.

Попробуем, например, задаться вопросом: а так ли велика разница между белорусскими выборами, состоявшимися 9 августа (я, пишущий эти строки, еще не знаю ни то, как они пройдут, ни каков будет объявленный результат), и американскими, которые предстоят еще 3 ноября? Разве и там, и там не господствуют примерно одинаково циничные манипуляции?

«Пойманные» Лукашенко «33 «вагнеровца» из РФ – это те же «хакеры из ГРУ» применительно к Америке. Светлана Тихановская, выдвинутая «единым кандидатом от оппозиции», конечно, привлекательнее будет дедули Байдена, но кандидат, которая за три дня до выборов признается, что ее выдвижение было «глупостью», кажется несерьезным.

Но когда гопники под видом движения против расизма навязывают «зрелой демократии» повестку, сравнимую то ли с поздним сталинизмом, то ли с ранним маккартизмом, и им никто не может сказать: «Ша!, пошли взад в свои трущобы, быдло», это разве серьезно?

Разве при такой навязанной тоталитарной по своей сути повестке можно сказать, что выбор в полной мере свободен? Намного ли, чем при авторитарной Лукашенко? Или что в американских масс-медиа теперь намного меньше «единомыслия», чем в Белоруссии или у нас?

Нынче на выборы стало модно ходить и вовсе без всякой программы (все равно никто не читает): это называется «анти-элитный кандидат». Кто был ничем, тот станет всем? Знаем, проходили. В чем «прикол» быть «анти-истеблишментом»? В том, чтобы создать у толпы ложную иллюзию, что она двинула во власть своего человека. Который будет якобы меньше воровать, ездить со всеми на общественном транспорте или велосипеде, жить не во дворце, а в многоквартирном доме. Однако у одних обществ (ну, скажем, скандинавских) это получается, а у других (скажем, постсоветских) – что ни делай, а все выходит «автомат Калашникова». Потому что соответствующая культура создается веками, и начала создаваться еще когда никакой электоральной демократии не было.

Культура важнее демократии — какая неприятная новость.

Да, за белорусской оппозицией – вроде как красивые слова про «мы хотим перемен». На самом деле, любые так называемые выборы в современном мире – это не более чем абстрактное противостояние между теми, кто считает, что не надо ничего менять (не сломалось — не чини), и теми, кто «мы хотим перемен», а на самом деле, будучи недовольным своей нынешней жизнью по каким-то причинам, хочет под видом «перемен» некоего благостного рожна. Желательно нахаляву, здесь и сейчас. Рожно ему, быть может, даже пообещают с три короба, но никогда не дадут. Кинут.

Все остальное – манипуляции: телевизионной картинкой, программами, которые никто не читает, инфотейнментом в виде уличной, рекламной и фейсбучной «движухи», манипуляцией таргетированными по десяткам критериев эмоциями по поводу того, как кто «держится» на телеэкране, в теледебатах, в общении с «человеком с улицы». И какая у него биография. Не взял ли он кого за задницу 30 лет назад, например.

По прошествии действа «волеизъявления» все остается по-старому, за некоторыми мелкими стилистическими изменениями.

Выбери себе хоть Тихановскую в президенты, Белоруссия все равно еще на долгие десятилетия останется именно Белоруссией. То есть маленькой страной, которая чуть более «тщательна», чем большой восточный широко раскинувшийся – и «ударенный ширью» — сосед, и значительно менее спесива, обидчива и амбициозна, чем сосед западный. По сути – это все. И это не меняется с одним электоральным циклом.

Или вот американские демократы идут под флагом борьбы с «идиотом Трампом», против его диктаторских замашек, против «вопиющего неравенства». Чтобы одних прохиндеев сменили другие, отличающиеся лишь оттенками лицемерия и цинизма, а «диктатуру идиота» сменит тоталитаризм фальшивой политкорректности, сбрендивших от сексуальных комплексов «ми-тушниц» и подпевал чернокожих гопников, которым лишь бы делить не ими заработанное. Потому что им все должны по жизни.

Электоральная демократия, какой мы ее знаем с начала ХХ века и поныне, доживает свои последние десятилетия, а может и годы. Искусство политтехнологических, социологических и информационных манипуляций окончательно берет верх и становится определяющим. Но возврата к «золотым временам», когда голосовали только те, кто платил налоги, имел хоть какое-то образование и был привязан к той местности (а не являлся вечным арендатором-«перекати-полем»), где выбирал себе начальство и где собирался жить дальше, уже не будет. Все, конечно, ради демократии и еще большего удобства волеизъявления, упрощенного нынче до простого «клика» мышкой по принципу «like-dislike». Не глубже и не вдумчивее того.

И вот Илон Макс снова идет на помощь. Задуманный им стартап под названием Neuralink обещает уже через год или немного позже разработать микрочип, который можно будет внедрять прямо в человеческий мозг.

Микрочип поможет якобы встать и идти парализованным, прозреть незрячим, услышать глухим, вернуть разум умалишенным, успокоиться маниакальным паникерам, и далее по списку. Паркинсон отступит, Альцгеймер забудет, как его самого звали. Наркоманы и алкоголики протрезвеют, не остекленев. Дебилы поумнеют.

В качестве «приманки» для начала – возможность слушать музыку напрямую из интернета. Прямо из чипа в мозг она и польется. Или откуда там ее транслируют. Музыка зазвучит в головах первых чипированных — и не надо даже заморачиваться составлением плейлиста: компьютер сам знает, что тебе сыграть, милок, даже и не думай. Только не думай. Со временем чипированные будут включены в единую нейросеть, управляемую искусственным интеллектом. Вот и все. И не надо будет никакого архаичного голосования. И не надо больше ничего считать, изображая натужную честность. Манипуляция чувствами, информацией и поведением войдет в каждую голову.

В каждой голове будет создана информационная среда, виртуальная реальность, не только комфортная для данного конкретного индивида, но и заменяющая ему постылую реальность всамделишную, которая все равно дана нам лишь в субъективном восприятии.

Это как виртуальный секс, который, говорят знатоки, даже лучше всамделишного. Это ли не всеобщее счастье — без мук выбора! Который давно стал псевдо-выбором.

Так что надо ценить пока таких политиков, как Лукашенко, Трамп, ну и далее каждый может сам вставить любую фамилию. Да-да. Любую. Этот «old school» нестройной колонной уходит в историю, оставляя нам счастливейшую возможность больше не делать вид, что мы кого-то там «выбираем» и что-то там «решаем». И забыться в том счастливом мире, который мы сами себе выдумаем (потому как чип-то внутри нас) и будем в нем жить каждый сам по себе. Главное - не отключаться от Главного Компьютера, где и будет сосредоточен весь оставшийся на Земле разум. А другого нам и не надо будет.

Но пока всех еще не чипировали, надо как-то жить по-старому, по мерзким, коррумпированным и «продажным» правилам. Где, если тебе поставили «dislike» и ты просто надоел, то уходить все же рано или поздно придется.

https://www.gazeta.ru/comments/column/bovt/13187431.shtml



Scientific American (США): алгоритмическая внешняя политика

Искусственный интеллект, способный предсказывать мировые события, может радикально изменить геополитику
31.08.2019 Абишур Пракаш (Abishur Prakash)

В прошлом году Китай объявил о разработке новой системы искусственного интеллекта для внешнеполитических целей. Она называется «платформой моделирования и прогнозирования геополитической среды», и она работает, обрабатывая огромные объемы данных и затем предлагая китайским дипломатам рекомендации по внешней политике. Согласно одному источнику, Китай вот уже несколько лет использует аналогичную систему искусственного интеллекта для оценки почти всех иностранных инвестиционных проектов.
Подумайте, что означают такие разработки: постепенно внешняя политика отходит от дипломатов, компаний, занимающихся оценкой политических рисков, и аналитических центров — в прошлом первых организаций, к кому бы обратились. Постепенно внешняя политика движется в направлении современных алгоритмов, основная цель которых состоит в том, чтобы анализировать данные, прогнозировать события и консультировать правительства в отношении того, что делать. Как будет выглядеть мир, когда страны начнут использовать алгоритмы, чтобы предсказывать дальнейшие события?
Прогнозирование следующего всплеска социальных волнений…
Прогнозирование будущего геополитического ландшафта…
…Может ли подобная система, основанная на искусственном интеллекте, анализировать мировых лидеров и делать соответствующие прогнозы?
…Впервые страны смогут заблаговременно планировать свои шаги на мировой арене на основе прогнозов, сделанных алгоритмами.
Прогнозируя мир, который изменили прогнозы
Когда страны начнут обращаться к алгоритмам прогнозирования событий, внешнюю политику ждут преобразования. Страны будут взаимодействовать друг с другом, зная, что каждый их шаг может быть предсказан за несколько дней, недель или месяцев. Такая трансформация изменит мир бизнеса и геополитики.
Сможет ли Германия предупредить свои транснациональные корпорации о конфликте в Африке за несколько месяцев до его возникновения? Смогут ли латиноамериканские страны совместно остановить гражданскую войну в регионе за несколько недель до ее начала? Вооружившись прогнозами, компании и страны смогут решать мировые проблемы совершенно новыми и неожиданными способами.
В будущем прогнозирование мировых событий может стать нормой. Правительства, которые не будут прогнозировать события, могут столкнуться с хаосом. Компании, которые будут игнорировать прогнозы, могут стать изгоями. И единственное преимущество, доступное странам, может вскоре стать более непредсказуемым, чем когда-либо прежде.