What Prevents Truthfulness & Where Falsehood Leads to

                  Veritas nimis saepe laborat, extinguitur numquam

    

               

What Prevents Truthfulness & Where     Falsehood Leads to

                     

In a market economy, where the criteria of commercial profit are dominating, little is done to effectively restrict the glorification of violence and cultivation of cynical egoism. Most of the media, focusing on the primitive demand of the majority of the public audience and simultaneously reproducing this kind of demand, continue to support patterns of banality as well as multiply and disseminate television shows saturated with vulgarism and blockbusters of an aggressive nature.

          This is one of the major reasons for the marginalisation of moral and ethical values. This also leads to the belittling of the principles of spiritual personal growth and to the degradation of the leitmotifs and goals of self-development of people (first of all, of the younger generation).... Read more: https://www.amazon.com/HOW-GET-RID-SHACKLES-TOTALITARIANISM-ebook/dp/B0C9543B4L/ref=sr_1_1?crid=19WW1TG75ZU79&keywords=HOW+TO+GET+RID+OF+THE+SHACKLES+OF+TOTALITARIANISM&qid=1687700500&s=books&sprefix=how+to+get+rid+of+the+shackles+of+totalitarianism%2Cstripbooks-intl-ship%2C181&sr=1-1

          

Karl Raimund Popper The Open Society and Its Enemies:  Hadrian  This is a deeply contradictory book, which is at times wise, measured, and methodological, and yet at other times deeply flawed and irritating. This was a book incubated during the Second World War, an epistemological look at the origins of totalitarianism. He claims that the enemies of the 'open society', or an egalitarian liberal democracy, have in common a historical philosophy he defines as 'historicism', an attempt to codify historical laws or phenomenon, but not an a basis consistent with the scientific method. This historicism leads to a grand universal reform of society, and often the end of individual freedoms along with individual responsibility, and an attempt to return to the early 'tribalist' societies which characterized humanity at the very beginning of its existence, with the demands of the group over the individual, and perhaps one leader who makes unilateral decisions. This idea is at least plausible. He reaches back to the very beginnings of Western philosophical history, by placing it on Plato. He combines Plato's theory of ideal forms with The Republic, noting that Plato says that change is generally bad, and applies that to his theories of philosopher-kings who control and manipulate society. Sir Popper is not gentle. If Plato agrees with a bit of political philosophy, it is Ur-totalitarian and a predecessor to Hitler. If Plato disagrees with something, he secretly agrees with it, and Popper investigates his motives - a spurious thing to do with historical analysis, especially from texts over two thousand years old. Popper offers Socrates up as a 'democratic' contrast to Plato, but this brings up the old question of whether Plato has accurately represented Socrates in his writings. Then Popper devotes barely a chapter in the second volume to his successor, Aristotle, treating him with unfettered contempt. Aristotle to him is a second-rate logician and a pedant. And then he skips over the Middle Ages. No Montaigne here, of course, nor Vico, whose cyclic worlds would be a fine target for his theory of 'historicism', but not even any Hobbes or Machiavelli. Nothing on Absolutism. After that, we see the direction where Popper takes after Plato - his next barrage is against Hegel. This section is equally vicious, especially against his philosophy of history and the Organic Theory of the State, which he sees as a justification for Prussian nationalism. (He also takes a more justified spray of poison at Fichte). He liberally cites Schopenhauer's criticism of the Idealists, who calls Hegel a 'clumsy and stupid charlatan', and Fichte a 'windbag'. And after this endless torrent of bile, Popper turns to Marx, and is more sympathetic and forgiving of him. He grants that Marx had a keen gift for observational and institutional analysis, as well as a necessary balancing his intellectual activities with moral activism. He respects Marx for inventing a new means of historical analysis, and he also respects the Labor Theory of Value and the Theory of Capitalist Accumulation and Competition but disagrees with the results of his concepts. For example, Popper sincerely questions whether violent revolution is inevitable, nor will it take place on a worldwide scale, and whether it could be instituted democratically. He notes that some of Marx's Ten Points for the early communist party have been reestablished in some Western democracies Not the expulsion of all emigrants, or the confiscation of all property by the state, of course, but free education, and government control or maintenance of transportation. Marxism has evolved since the 19th century, of course, and in some sectors attempts to address the criticisms with are leveraged against it. Our interpretations of Plato and Hegel have changed, and these old men are not yet dead. In his closing chapter, 'Has History Meaning?', Popper attempts to set out his own historical beliefs, which are a sort of existentialism. History has no meaning, so we must find one for ourselves. When Popper is not attacking others, he is more intellectually honest, and this part is a bit more valid and useful than the rest. So what does Popper think about the future of liberal democracy? Yes, but bear in mind he is more in favor as a social democracy as created by Franklin Delano Roosevelt than the sheer greed of 'unrestrained capitalism' of the nineteenth century. He respects and tolerates almost all principles of religious faith, but hates when they are apologetic for the crimes of those in power. In one lightning passage, he cites a priest who calls himself a Christian who says that it is acceptable to be poor and starving, to waste away of disease, to slave to death in a factory for twelve hours a day and paid pennies, all for the unknown promise of a greater reward. This is pure exploitation and lies manipulated by the rich and powerful, and Popper is right in saying so. Popper's aims for discovering the most efficient and most beneficial uses of government. Not 'who should rule', but 'how does government cause the least harm'? This, of course, after the atrocities of the early 20th century. He advocates a more 'piecemeal reform', in contrast to the 'universal reform' of the totalitarians, and advocacy of the scientific method, in attempts to find those programs which are most efficient and beneficial to the population. This, too, is valid, especially with the multiplicity of democratic states in the modern era. These democracies can learn from each other and implement peaceful reforms, while taking in mind the differences between their social and institutional structures, as well as the specific needs of their population. Popper also stresses the importance of exactness in terms and clarity in definition. Of course this is admirable stuff, but Popper, in his immense ambition, does not always adhere to this standard. He at least offers a disclaimer early on that this is largely a personal opinion, and not at all like the later scientific analysis he later extols. Furthermore, the tempting appeal of such 'tribalism', as Popper describes it, does not always come from a prominent intellectual's advocacy of it, but when there is a crisis of government and social stability, such totalitarian followers lie and promise to bring stability and prosperity by disemboweling liberty. Plato was raised during the bloody Peloponnesian War and the reign of the Thirty Tyrants. Hegel witnessed Napoleon's attempt to build a transnational empire in Europe. And Marx, of course, witnessed the untold suffering of the lower classes during the Industrial Revolution, and was an avid chronicler of it. Perhaps not Plato but in human nature itself. Supposing that I held fast with Popper's premises, I'd ask to see what he'd think of the history of Eastern Philosophy, especially with the Legalist school of Han Fei, Shen Buhai and Shang Yang, whose philosophy and works openly advocated a strong charismatic leader, and supported the first emperor, Qin Shi Huang. So what remains of this vast analysis? First, it is difficult to predict the future, and even very brilliant thinkers get it wrong. Second, if you dare to do so, it is all right to make extrapolations based on past trends, but do not always assume that these trends, nor the causal factors which contributed to them are constant. Third, it is necessary to be critical, even brutal of the 'Great Men' of history, but you must be consistent and honest in order to do so. This is a book which can be eloquent and forceful, even if at times it is deeply wrong. For that, it is worth a read if you care about political philosophy https://monoskop.org/images/4/42/Popper_Karl_The_Open_Society_and_its_Enemies_The_Spell_of_Plato_Vol_1_1st_ed.pdf

Senator Mark Warner: The 21st century’s wars will be fought with misinformation

With the 2020 election on the horizon, one of Washington’s best minds on regulating tech shares his fears about social media manipulation and discusses Congress’s failure to tackle election security and interference.

Senator Mark Warner has proved himself to be a sort of braintrust on tech issues in the Senate. Through his questioning of tech execs in hearings and the oft-cited white papers produced by his office, the Virginia Democrat has arguably raised the Senate’s game in understanding and dealing with Big Tech.

After all, Warner and tech go way back. As a telecom guy in the 1980s, he was among the first to see the importance of wireless networks. He made his millions brokering wireless spectrum deals around FCC auctions. As a venture capital guy in the ’90s, he helped build the internet pioneer America Online. And as a governor in the 2000s, he brought 700 miles of broadband cable network to rural Virginia.

Government oversight of tech companies is one thing, but in this election year Warner is also thinking about the various ways technology is being used to threaten democracy itself. We spoke shortly after the Donald Trump impeachment trial and the ill-fated Iowa caucuses. It was a good time to talk about election interference, misinformation, cybersecurity threats, and the government’s ability and willingness to deal with such problems.

The following interview has been edited for clarity and brevity.

Fast Company: Some news outlets portrayed the Iowa caucus app meltdown as part of a failed attempt by the Democratic party to push their tech and data game forward. Was that your conclusion?

Mark Warner: I think it was a huge screwup. Do we really want to trust either political party to run an election totally independently, as opposed to having election professionals [run it]? We have no information that outside sources were involved.

I think it was purely a non-tested app that was put into place. But then you saw the level and volume of [social media] traffic afterwards and all the conspiracy theories [about the legitimacy of the results]. One of the things I’m still trying to get from our intel community is how much of this conspiracy theory was being manipulated by foreign bots. I don’t have that answer yet. I hope to have it soon. But it goes to the heart of why this area is so important. The bad guys don’t have to come in and change totals if they simply lessen American’s belief in the integrity of our voting process. Or, they give people reasons not to vote, as they were so successful in doing in 2016.

THE BAD GUYS DON’T HAVE TO COME IN AND CHANGE TOTALS IF THEY SIMPLY LESSEN AMERICAN’S BELIEF IN THE INTEGRITY OF OUR VOTING PROCESS.”

SENATOR MARK WARNER

FC: Do you think that the Department of Homeland Security is interacting with state election officials and offering the kind of oversight and advice they should be?

MW: Chris Krebs [the director of the Cybersecurity and Infrastructure Security Agency (CISA) in DHS] has done a very good job. Most all state election systems now have what they call an Einstein (cybersecurity certification) program, which is a basic protection unit. I think we are better protected from hacking into actual voting machines or actual election night results. But we could do better.

There were a number of secretaries of state who in the first year after 2016 didn’t believe the problem was real. I’m really proud of our [Senate Intelligence] committee because we kept it bipartisan and we’ve laid [the problem] out—both the election interference, and the Russian social media use. I don’t think there’s an election official around that doesn’t realize these threats are real.

But I think the White House has been grossly irresponsible for not being willing to echo these messages. I think it’s an embarrassment that Mitch McConnell has not allowed any of these election security bills to come to the floor of the Senate. I think it’s an embarrassment that the White House continues to fight tooth and nail against any kind of low-hanging fruit like [bills mandating] paper ballot backups and post-election audits. I’m still very worried that three large [election equipment] companies control 90% of all the voter files in the country. It doesn’t have to be the government, but there’s no kind of independent industry standard on safety and security.

FC: When you think about people trying to contaminate the accuracy or the legitimacy of the election, do you think that we have more to worry about from foreign actors, or from domestic actors who may have learned some of the foreign actors’ tricks?

MW: I think it’s a bit of both. There are these domestic right-wing extremist groups, but a network that comes out of Russia—frankly, comes out of Germany almost as much as Russia—reinforces those messages. So there’s a real collaboration there. There’s some of that on the left, but it doesn’t seem to be as pervasive. China’s efforts, which are getting much more sophisticated, are more about trying to manipulate the Chinese diaspora. There’s not that kind of nation-state infrastructure to support some of this on the left. Although ironically, some of the Russian activity does promote some of the leftist theories, some of the “Bernie Sanders is getting screwed” theories. Because again, it undermines everybody’s faith in the process.

FC: Are you worried about deepfakes in this election cycle?

IT UNDERMINES EVERYBODY’S FAITH IN THE PROCESS.”

SENATOR MARK WARNER

MW: The irony is that there hasn’t been a need for sophisticated deepfakes to have this kind of interference. Just look at the two things with Pelosi—the one with the slurring of her speech, or the more recent video where they’ve made it appear that she was tearing up Trump’s State of the Union speech at inappropriate times during the speech. So instead of showing her standing up and applauding the Tuskegee Airmen, the video makes it look like she’s tearing up the speech while he’s talking about the Tuskegee Airmen.

These are pretty low-tech examples of deepfakes. If there’s this much ability to spread [misinformation] with such low tech, think about what we may see in the coming months with more sophisticated deepfake technology. You even have some of the president’s family sending out some of those doctored videos. I believe there is still a willingness from this administration to invite this kind of mischief.

FC: Are there other areas of vulnerability you’re concerned about for 2020?

MW: One of the areas that I’m particularly worried about is messing with upstream voter registration files. If you simply move 10,000 or 20,000 people in Miami Dade County from one set of precincts to another, and they show up to the right precinct but were listed in a different precinct, you’d have chaos on election day. I’m not sure how often the registrars go back and rescreen their voter file to make sure people are still where they say they are.

One area I want to give the Trump administration some credit for is they’ve allowed our cyber capabilities to go a bit more on offense. For many years, whether you were talking about Russian interference or Chinese intellectual property thefts, we were kind of a punching bag. They could attack us with a great deal of impunity. Now we have good capabilities here, too. So we’ve struck back a little bit, and 2018 was much safer. But we had plenty of evidence that Russia was going to spend most of their efforts on 2020, not 2018.

That’s all on the election integrity side. Where we haven’t made much progress at all is with social media manipulation, whether it’s the spreading of false theories or the targeting that was geared at African Americans to suppress their vote in 2016.

FC: We’ve just come off a big impeachment trial that revolved around the credibility of our elections, with Trump asking a foreign power to help him get reelected. As you were sitting there during the State of the Union on the eve of his acquittal in the Senate, is there anything you can share with us about what you were thinking?

MW: In America, we’ve lived through plenty of political disputes in our history and plenty of political divisions. But I think there were rules both written and unwritten about some level of ethical behavior that I think this president has thrown out the window. While a lot of my Republican colleagues privately express chagrin at that, so far they’ve not been willing to speak up. I’m so worried about this kind of asymmetric attack from foreign entities, whether they’re for Trump or not for Trump. If Russia was trying to help a certain candidate, and the candidate didn’t want that help and that leaks out, that could be devastating to somebody’s chances. [Warner proved prescient here. Reports of that very thing happening to Bernie Sanders emerged days later on February 21.]

If you add up what the Russians spent in our election in 2016, what they spent in the Brexit vote a year or so before, and what they spent in the French presidential elections . . . it’s less than the cost of one new F-35 airplane. In a world where the U.S. is spending $748 billion on defense, for $35 million or $50 million you can do this kind of damage. I sometimes worry that maybe we’re fighting the last century’s wars when conflict in the 21st century is going to be a lot more around cyber misinformation and disinformation, where your dollar can go a long way. And if you don’t have a united opposition against that kind of behavior, it can do a lot of damage.

FC: Do you think Congress is up to the task of delivering a tough consumer data privacy bill anytime soon?

MW: We haven’t so far and it’s one more example of where America is ceding its historic technology leadership. On privacy, obviously the Europeans have moved with GDPR. California’s moved with their own version of privacy law. The Brits, the Australians, and the French are moving on content regulation. I think the only thing that’s holding up privacy legislation is how much federal preemption there ought to be. But I think there are ways to work through that.

I do think that some of the social media companies may be waking up to the fact that their ability to delay a pretty ineffective Congress may come back and bite them. Because when Congress [is ready to pass regulation], the bar’s going to be raised so much that I think there will be a much stricter set of regulations than what might’ve happened if we’d actually passed something this year or the year before.

I’ve been looking at what I think are the issues around pro-competition, around more disclosure around dark patterns. I’ve got a half dozen bills—all of them bipartisan—that look at data portability, [data value] evaluation, and dark patterns. I’ve been working on some of the election security stuff around Facebook. We are looking at some Section 230 reforms. My hope is that you have a privacy bill that we could then add a number of these other things to, because I think the world is moving fast enough that privacy legislation is necessary but not sufficient.

FC: You’re referencing Section 230 of the Telecommunications Act of 1996, which protects tech companies from being liable for what users post on their platforms and how they moderate content. To focus on the Section 230 reforms for a moment, are you contemplating a partial change to the language of the law that would make tech platforms legally liable for a very specific kind of toxic content? Or are you talking about a broader lifting of tech’s immunity under the law?

MW: Maybe Section 230 made some sense in the late ’90s when [tech platforms] were startup ventures. But when 65% of Americans get some or all their news from Facebook and Google and that news is being curated to you, the idea that [tech companies] should bear no responsibility at all about the content you’re receiving is one of the reasons why I think there’s broad-based interest in reexamining this.

I THINK THERE’S A GROWING SENSITIVITY THAT THE STATUS QUO IS NOT WORKING.”

SENATOR MARK WARNER

I think there’s a growing sensitivity that the status quo is not working. It’s pretty outrageous that we’re three and a half years after the 2016 campaign, when the whole political world went from being techno-optimists to having a more realistic view of these platform companies, and we still haven’t passed a single piece of legislation.

I’ve found some of Facebook’s arguments on protecting free speech to be not very compelling. I think Facebook is much more comparable to a cable news network than it is to a broadcasting station that does protect First Amendment speech. And the way I’ve been thinking about it is that it’s less about the ability to say stupid stuff or racist stuff—because there may be some First Amendment rights on some of that activity—but more about the amplification issue. You may have a right to say a stupid thing, but does that right extend to guaranteeing a social media company will promote it a million times or 100 million times without any restriction?

---

This story is part of our Hacking Democracy series, which examines the ways in which technology is eroding our elections and democratic institutions—and what’s been done to fix them. Read more here.

 Dopamine Nation: Finding Balance in the Age of Indulgence 

by Dr. Anna Lembke

This book is about pleasure. It’s also about pain. Most important, it’s about how to find the delicate balance between the two, and why now more than ever finding balance is essential. We’re living in a time of unprecedented access to high-reward, high-dopamine stimuli: drugs, food, news, gambling, shopping, gaming, texting, sexting, Facebooking, Instagramming, YouTubing, tweeting… The increased numbers, variety, and potency is staggering. The smartphone is the modern-day hypodermic needle, delivering digital dopamine 24/7 for a wired generation. As such we’ve all become vulnerable to compulsive overconsumption.
 
In Dopamine Nation, Dr. Anna Lembke, psychiatrist and author, explores the exciting new scientific discoveries that explain why the relentless pursuit of pleasure leads to pain…and what to do about it. Condensing complex neuroscience into easy-to-understand metaphors, Lembke illustrates how finding contentment and connectedness means keeping dopamine in check. The lived experiences of her patients are the gripping fabric of her narrative. Their riveting stories of suffering and redemption give us all hope for managing our consumption and transforming our lives. In essence, Dopamine Nation shows that the secret to finding balance is combining the science of desire with the wisdom of recovery.: https://www.goodreads.com/en/book/show/55723020-dopamine-nation

Misinformation Age: How False Beliefs Spread

by Cailin O'Connor , James Owen Weatherall  

https://www.amazon.com/Misinformation-Age-False-Beliefs-Spread/dp/0300251858

Truth under Attack

By Andrea Gawrylewski on September 29, 2022

Truths should be stubborn things, right? Not in today’s society. A set of polls conducted this summer revealed about 70 percent of Republican voters still believe that Joe Biden did not win the 2020 presidential election, despite extensive bipartisan investigations into voter fraud that validated the trustworthiness of the election. Online, the YouTube suggestion algorithm has been shown to steer viewers toward more extreme or far-fetched videos, spreading conspiracy theories and fringe beliefs. And users on other platforms such as TikTok and Twitter deliberately disseminate misinformation about lifesaving vaccines.

Lies, extremism and the manipulation of reality seem to be common themes in today’s current events. Because all untruths are antithetical to science, we hope this issue will serve in some measure as an antidote to the poison of manipulated facts and other forms of mendacity. Never has it been more important to understand the science of how we humans  determine what is true.

For starters, our perception is inherently subjective. We may believe that we are open-minded creatures, but most people latch on to ideas that seem to validate their own preconceived beliefs—even if this behavior prevents them from seeing new solutions. Such ingrained implicit bias has served us well in the course of evolution, but in the modern era, it more often leads us astray.

Indeed, humans famously make, and commit to, decisions even when they don’t have all the facts, and in some cases, those leaps to conclusions make some accept conspiracy theories and other misinformation. Good news: the practice of questioning your deepest-held beliefs, especially in light of strong evidence, can strengthen your objectivity and critical thinking skills.

Nowhere are our failings at objective reasoning more exploitable than on social media, used globally by billions. Facebook and other platforms enable the spread of misinformation that sows social unrest—in particular, meme culture has been shown to propagate lies and increase division. Platform algorithms that take advantage of our psychological vulnerabilities trap us in echo chambers. In the end, users become the unwitting vectors of these threats.

Civic life suffers because of these malevolent forces. Turmoil, anxiety and a sense that society is in jeopardy lead to the kind of polarization that makes winning an argument more important than understanding opponents’ viewpoints. We are stuck in what philosopher Kathleen Higgins describes as the post-truth era, where there is no longer an expectation that politicians or pundits will be honest. Rejection of expertise and sound data has even led the highest court in the land to

issue rulings that endanger human health.

Although the human mind comes equipped with built-in obstacles to objective thinking, we shouldn’t give in to ignorance and bias. Psychologist Douglas T. Kenrick and his co-authors offer simple interventions that can make us more open-minded, scientific thinkers. In fact, scientists can look to philosophy to aid in some self-examination about how much, in the hands of subjective creatures, the tools of science can ultimately discover.

The common theme in many of these seemingly abysmal examinations of the state of our societal affairs is a heartening bright spot. By just being aware of how we perceive information, we can protect ourselves from disinformation and hogwash. We don’t have to always agree, but at least we’ll be anchored in what is real and what is not.

https://www.scientificamerican.com/article/truth-under-attack/

Из-за чего нарушается правдивость & К чему приводит лживость

                  Veritas nimis saepe laborat, extinguitur numquam

               

Из-за чего нарушается правдивость &  К чему приводит лживость          

                     

В условиях рыночной экономики, – когда доминируют критерии коммерческой выгоды, – мало что делается для эффективного ограничения героизации насилия, культивирования циничного эгоизма. Большинство средств массовой информации – ориентируясь на примитивный спрос большей части публичной аудитории и одновременно воспроизводя такой вид запроса, – продолжают поддерживать  образцы банальности, сами множат и распространяют насыщенные вульгаризмом телешоу, блокбастеры агрессивного характера.

          Это служит одной из главных причин маргинализации моральных и нравственных ценностей. Приводит к умалению принципов духовного личностного роста, к деградации лейтмотивов и целей саморазвития людей (прежде всего – молодого поколения).: 

Продолжение статьи: см. e-book : https://www.litres.ru/ervin-filippov/kak-izbavitsya-ot-okov-totalitarizma-vyzov-preodolet-politi/

 https://www.ozon.ru/product/kak-izbavitsya-ot-okov-totalitarizma-526017537/?sh=lUPMEml_0g

​​​​​​​https://www.super-izdatelstvo.ru/product/kak-izbavitsya-ot-okov-totalitarizma

                                                           *  *   *

         

Самооболванивание

• Ярослав Шимов

Как возникла и развивалась путинская пропаганда

"Был проведен активный рекрутинг всех потенциальных нарушителей порядка, которые приезжали в Москву с единственной задачей: устроить здесь действия для западных картинок, для социальных сетей и показать, как они считают, что они здесь власть. При этом из 1074 задержанных только 150 провели ночь в отделении полиции. Остальных отпустили, зачастую без составления протокола. Власть вела себя в высшей степени корректно".

Такую оценку услышали зрители телеканала "Россия-1" вечером 28 июля, на следующий день после жесткого разгона акции сторонников независимых кандидатов в центре Москвы, из уст телеведущего Владимира Соловьева, одного из самых узнаваемых лиц российских официальных СМИ. Монолог Соловьева содержал призыв к судебному преследованию оппозиционеров и очередной панегирик "сильной российской власти". Он длился пару минут – после полуторачасового обсуждения Украины и перед столь же обстоятельным разговором о новом британском премьере Борисе Джонсоне.

Соловьев на всю страну выступил с программной речью о протестах в Москве. Он призвал судить участников акции за призывы к вооруженному (!) изменению конституционного строя. Наказание — до четырех лет лишения свободы

Так один из основных федеральных каналов отреагировал на главное общественно-политическое событие минувшей недели в российской столице. Ничего необычного в этом нет: зрители российского ТВ давно приучены к тому, что ведущие политических ток-шоу больше внимания, чем российским, уделяют делам соседней страны, где, по их неизменному мнению, всё ужасно, а будет еще хуже, а оппозиция – если не считать таковой Зюганова или Жириновского – присутствует на федеральных телеканалах только в качестве "мальчиков для битья" (хорошо хоть не в буквальном смысле, как на московских улицах).

Так выглядят главные государственные СМИ России по состоянию на лето 2019 года – накануне 20-й годовщины фактического прихода к власти Владимира Путина. Однако нынешняя система медиапропаганды является результатом долгой эволюции и складывалась постепенно, говорит российский медиааналитик Василий Гатов, бывший заместитель генерального директора агентства РИА Новости, работающий сейчас в Университете Южной Калифорнии. О формировании этой системы и ее функциях в рамках нынешнего политического режима он рассказал в интервью Радио Свобода.

"Крошка Цахес"

– Когда Путин начал уделять серьезное внимание пропаганде и решил подмять под себя СМИ? Доводилось слышать, что после того, как в начале 2000 года увидел, по слухам, разъяривший его выпуск программы "Куклы" под названием "Крошка Цахес":https://www.youtube.com/watch?v=Lt7Zms6KgEo Или на самом деле это был постепенный процесс без заранее продуманного плана?

– Если не влезать в голову президента, чего мы сделать не можем, а просто сопоставлять факты, то легко заметить: как только в конце 1999-го – начале 2000 года телеканал НТВ перешел во фронтальную атаку на Путина, не чураясь, скажем так, совсем личных моментов, последствия не заставили себя ждать. В этом смысле, наверное, можно сказать, что та программа "Куклы" сыграла заметную роль в том, что стало происходить с российскими СМИ. Но дальше этого я бы не шел.

– А какие-то этапы того, как путинская власть в течение 20 лет работала с информационным пространством, можно выделить? Как выстраивалась эта система?

– Да, можно. Я бы начал даже чуть раньше: этап, который я назову "нулевым", был от президентских выборов 1996 года и до появления Путина в качестве преемника Ельцина. В это время произошло обратное инкорпорирование независимых СМИ в структуру государства. Это делалось пока еще довольно мягко, администрация президента стала понемногу восстанавливать свое влияние на некоторые СМИ в целом и отдельных журналистов в частности. Это были знаменитые летучки у Чубайса (Анатолий Чубайс возглавлял администрацию президента РФ в 1996–97 годах. – РС), потом – у Юмашева (Валентин Юмашев – зять Бориса Ельцина, глава АП в 1997–98 годах. – РС), потом – у Громова (Алексей Громов – пресс-секретарь Владимира Путина в 2000–08 годах. – РС). В чем было отличие этих посиделок от, скажем, открытых брифингов Белого дома в США? В том, что они проходили в духе "ну вы же понимаете". Нет, я не думаю, что там был изначально некий злой умысел – подчинить СМИ Кремлю. Скорее была попытка сделать так, чтобы журналисты учитывали в своей деятельности государственные интересы – так, как Кремль их тогда понимал.

Психологически в основе действий властей в конце 90-х лежал страх перед разного рода угрозами и желание использовать информационную среду для того, чтобы эти угрозы как-то предотвратить. Это были и конфликты разных политических групп, и военные, которых тогдашняя власть одно время очень опасалась, и какие-то внешнеполитические ситуации – например, связанные с возможным вовлечением Запада в урегулирование конфликтов в Приднестровье и Абхазии. Это был нулевой этап. Потом начался этап №1. Он был связан с задачей избрания Путина президентом, которую Юмашев и в меньшей степени Громов решили провести несколько иным способом, чем избрание Ельцина на второй срок в 1996-м.

Была попытка сделать так, чтобы журналисты учитывали государственные интересы

– Более элегантно?

– Как ни странно, несколько более честно. В том смысле, что не стали выстраивать даже временную "вертикаль", а положились на то, что сам набор транслируемых обществу в связи с приходом Путина посланий, сам образ молодого, энергичного кандидата сделают свое дело.

– "Штирлиц – наш президент", как тогда писала пресса?

– Да. Единственным крупным "нестандартным" усилием в информационной сфере было вовлечение в процесс продвижения Путина Первого канала, чьи ресурсы были предоставлены в распоряжение кремлевской группировки Борисом Березовским.

– Но информационная война на переломе 1999–2000 годов велась жестко. Пламенные выступления Сергея Доренко, все эти рассказы с экрана о кознях Примакова мы помним…

Фрагмент "Программы Сергея Доренко" на Первом канале, 1999 год

– Да, но речь идет о том, что никакие "комиссары" на НТВ или РТР тогда посланы не были. Единственным по-настоящему боевым инструментом стал Первый канал. В отношении РТР, которым тогда фактически руководил Михаил Лесин, проводилась "политика вменяемости". Это важное понятие в рамках путинской медиамодели. Она предполагает, что людям не нужно лишний раз объяснять, чего им не стоит делать. Они и так понимают.

"Редакция №6"

– Это то, от чего при "зрелом" Путине, ну, ближе к нынешним временам, отказались в пользу более жесткого давления?

– Я бы сказал, что эта политика мутировала в несколько иную сущность. Возвращаясь к предыдущему: а НТВ в тот момент никто еще не трогал, им позволяли симпатизировать, кому они хотели (телеканал НТВ Владимира Гусинского выступал в ходе предвыборных кампаний 1999–2000 годов на стороне оппонентов Владимира Путина и его партии "Единство". – РС). Но в сочетании со второй чеченской войной, которой был создан имидж "справедливой", медиаусилия Кремля позволили избрать Путина с хорошим результатом. Люди, приведшие его к власти, получили многолетние гарантии безопасности. По крайней мере они тогда так думали. Так кончился первый этап и начался второй, гораздо менее изученный. Политически там суть была в том, что после избрания Путина слишком многое изменилось. Рассчитывать на механизмы, существовавшие при Ельцине, уже было нельзя – и не только в медиасфере. Тем временем начался конфликт с Гусинским и операция по отъему НТВ. И именно тогда появляется такой документ, как "Редакция №6": https://enigma.ua/articles/vybory_bez_vybora_1

Ключевая задача медиаполитики государства – взять за яйца всех, кого можно взять

– Это неофициальный, никем не утвержденный, но якобы существовавший и просочившийся в СМИ план действий путинской администрации?

– Да, это документ, который показывает, что уже тогда круги с чекистским прошлым думали, как Путину организовать управление государством, чтобы снаружи это выглядело еще достаточно прилично, а внутри, в России, дело велось к созданию куда более жесткой и управляемой политической конструкции по сравнению с ельцинским шатким режимом. Это надо понимать как черновик, как направление мысли.

– И оно определило содержание того, что вы называете вторым этапом построения путинской системы?

– Да, и этот этап был весьма продолжительным. Он длился примерно 6 лет. Как это "направление мысли" относилось к СМИ? Если исходить из "Редакции №6", то там говорилось, что в общем СМИ – это враги. Что журналисты в большинстве своем руководимы разного рода частными интересами, которые не сочетаются с интересами государства и национальной безопасности и т.д. Поэтому ключевая задача медиаполитики государства – это, извините, взять за яйца всех, кого можно взять. Любой журналист, который пишет на политические темы, должен быть "просвечен" методами спецслужб: его контакты, семья, собственность и прочее. Те, кто не впишется в новую, подконтрольную ситуацию, должны быть выброшены с информационного поля. И вот этот процесс с разными скоростями шел примерно с 2000 по 2007 год. К концу этого периода единственной зоной, правила игры в которой Кремль не только не диктовал, но и не очень их еще понимал, оставался интернет.

– Что началось дальше?

– В процессе установления вот этого медиауправления политические менеджеры обнаружили такую штуку: чем прочнее ты контролируешь основную информационную повестку, сообщаемую тремя главными телеканалами, информационными агентствами и всей системой подконтрольных СМИ, тем активнее формируется то, что мы сегодня называем "путинским большинством". То есть устойчивый, сильно превышающий 50% общественный слой, склонный принимать вот эту виртуальную повестку, которую для него формируют, за реальное положение дел. Ответственность за понимание того, как этот слой образуется и как с ним работать, несет в первую очередь ФОМ и лично Александр Ослон. Они в эти годы нашли соответствующие технологии изучения общественного мнения и социальной инженерии, которые позволяют, с одной стороны, увидеть этот слой, а с другой – его удерживать, расширять, укреплять и т.д.

– Это и есть следующий этап?

– Это причина перехода к третьему этапу. Когда у путинской власти образуется понимание: вот, у нас есть инструмент управления общественным мнением. И это не ФСБ и не назначенные губернаторы и полпреды, а вот эта машина по формированию повестки.

"Гребаная цепь"

– То есть вы хотите сказать, что в течение почти что полных двух первых сроков Путина эта власть не знала толком, как работают технологии манипуляции общественным мнением?

– Она их отрабатывала. Ведь все эти люди, с их бывшими или реальными гэбэшными погонами, с их советским жизненным опытом многие годы привыкли читать между строк и, как и очень многие бывшие советские люди, не доверять тому, что им говорят. Так что да, для них было несколько удивительно понять, как всё это работает. Я не хочу называть конкретных имен, но я это говорю на основании бесед с некоторыми творцами этой системы, которые у меня были в "нулевые" годы.

– Всё для них оказалось неожиданно проще, чем они думали?

Был открыт сезон охоты

– Нет, не проще, а сложнее. Потому что удерживать ход этой машины оказалось совсем не так легко. Вопреки некоторым представлениям, это не работало так, что вот сидели 20 человек в администрации президента и писали "темники" для журналистов. Так работать пытались, но информационный провал в связи с грузинской войной показал, что нужна куда более сложная структура. Вот она и развивалась в последующие годы, вплоть до украинского конфликта. Это я и называю третьим этапом. Причем если у этих информационных демиургов и была иллюзия, что они могут всё, то зимой 2011-12 годов, когда случились "белоленточные" протесты, они поняли, что по-прежнему не очень уверенно работают с интернетом, учитывая его не только информационную, но и социально-организаторскую функцию. Более того, неожиданно для кремлевских людей ряд медиаорганизаций тогда заняли профессиональную позицию – не обязательно оппозиционную, но профессиональную. В ответ на это был открыт сезон охоты. Началась "гребаная цепь". Закончился этот сезон увольнением Миронюк (Светлана Миронюк – главный редактор агентства "РИА Новости" в 2006–2014 годах. – РС), разгромом "РИА Новостей" и подчинением власти фактически всех широковещательных медиа на территории России.

– И эта ситуация совпала с украинским конфликтом и переходом в новую политическую реальность?

– Да. С этого момента начинается четвертый этап, который продолжается по сей день и показывает, что есть пределы как у технологий информационного подчинения, так и у технологий сопротивления ему.

– Вот об этих пределах: хочется понять, где они. Есть такой мем о "битве холодильника и телевизора", то есть о противостоянии реальности и виртуального мира пропаганды. Что побеждает? Доверие "путинского большинства", о котором вы говорили и которое однозначно верило телевизору, поколеблено? Падение рейтингов вождя, правящей партии и т.д. в последние годы вроде бы об этом говорит.

– У меня нет однозначного ответа на этот вопрос. Он связан с самой природой путинского режима. Это режим сам по себе относительно слабый, в смысле – боящийся конкуренции внутри страны. При этом ресурсов у него вполне достаточно для того, чтобы удерживать медиаконтроль. Любой из существующих сегодня альтернативных источников информации российская власть может прикрыть в две минуты. То, что власть этого не делает, показывает, что она слабая: сильная диктатура давно бы это сделала и перестала по этому поводу беспокоиться. Но слабая власть чувствует свои пределы и выбирает другие методы, в том числе основанные на определенных, хорошо известных эффектах. Например, на жестком использовании в последние 5-6 лет информационного прайминга.

Прайминг, фрейминг и телезритель Путин

– Похоже, нам тут не обойтись без терминологических объяснений.

– Прайминг – это стимулирование, выпячивание, намеренная активизация определенных тем и их интерпретаций. Прайминг – это когда я сформулировал какую-то идею, которая для вас непривычна. Но поскольку у меня есть мощный канал трансляции этой идеи и есть властный авторитет, я просто заставляю вас эту идею принять. В каком-то смысле это зомбирование. Создание врага из Украины, внушение представления о том, что Россия в кольце врагов и т.д. – это всё прайминг. Но у него есть слабая сторона: он работает только до тех пор, пока внутренняя ситуация аудитории непротиворечива. Как только у аудитории возникают основания, чтобы сомневаться в том, что ей навязывают, эффект прайминга резко слабеет.

Прайминг в исполнении Дмитрия Киселева: "Россия способна превратить США в радиоактивный пепел"

И есть другая штука: фрейминг. Это когда я не вдалбливаю вам идею напрямую, а, используя набор определенных инструментов, заставляю вас вспомнить, что когда-то вы так думали. Или якобы думали. Наше сознание состоит из набора фреймов (англ. frame – рамка. – РС), рамочных представлений. Ну, скажем, фрейм прогресса – представление о том, что будущее должно быть лучше прошлого, что жизнь должна улучшаться. Или какие-то фреймы, связанные с устройством языка, благодаря которым мы можем воспринимать скрытые смыслы, подтексты, иронию. Или прочные культурные фреймы, связанные, допустим, с национальной историей. Их использование дает долгосрочный и очень трудно "перебиваемый" эффект.

Любой из существующих сегодня альтернативных источников информации российская власть может прикрыть в две минуты

– "При Сталине порядок был" – это фрейм? Им в последнее время активно пользуются?

– Отчасти да, но он не очень хорошо работает. Слишком много людей "помнят не так". Или представляют себе те времена не так. Лучше работают, например, фреймы, связанные с образом врага. Но проблема в том, что работа с фреймами – дело довольно долгое. Фреймингом нельзя пользоваться как оперативным инструментом. В отличие от прайминга. Так вот, весь четвертый этап формирования путинской системы медиауправления и состоит из попыток выловить в мутной воде общественного сознания какие-то фреймы, которые обеспечат устойчивость власти. То православие, то имперскость, то Победа…

– А сама власть, которая играет в эти игры, прайминг-фрейминг, их воздействию подвержена? Глеб Павловский – уже на этом, нынешнем этапе своей биографии, когда он критикует Кремль, а не сам там находится, – после очередной "Прямой линии Путина" написал: "Мне страшно. У нас президент-телезритель". Это так?

– Да, конечно, Путин является составной частью аудитории.

– Это как? Ведь если вы что-то для кого-то конструируете, то обычно отделяете себя от своего продукта.

– Ну, это делается на другом уровне.

– То есть?

– Его окружает масса людей, представляющих разные группы интересов. Есть, скажем, военные, есть разного рода Ковальчуки или Чемезовы, у них всех свои интересы. И все они так или иначе используют фреймы, имеющиеся у "Михал Иваныча" (по слухам, прозвище или "кодовое наименование" Путина в кругу некоторых его друзей и близких сотрудников. – РС), как у любого другого человека. Сам Путин увлекается праймингом – ну, скажем, в случае со знаменитым "их там нет" относительно российских военных на востоке Украины. Это типичный прайминг. Однако по отношению к Путину тоже ведутся подобные игры – но фрейминговые. Их он явно плохо "ловит", как любой стареющий человек. Это ровно тот же механизм, благодаря которому образуются социальные пузыри, или пузыри фильтров: то, чему я верю, я воспринимаю с меньшей критичностью, не стремлюсь проверять. Так происходит самооболванивание президента-телезрителя.

В ожидании трещин

– Ну а если не ограничиваться самим Путиным, а посмотреть и на тех, кто окружает "Михал Иваныча", как обстоят дела с ними? Долгое время была распространена такая теория: мол, все конфронтационные выпады Кремля в адрес Запада – это не всерьез, потому что российская элита завязана на Запад: у нее там недвижимость, деньги, дети… Тем не менее пришел Крым, Донбасс, санкции и всё прочее. Не связано ли это с эффектом самооболванивания всей путинской элиты, которая начала действовать вопреки собственным интересам?

– Ну, тут сложнее, относительно их интересов. Определенная часть этих людей, которая сидит на очень больших деньгах, понимает, что по мере того, как они уменьшают инвестиционную привлекательность России, их экономическая власть возрастает.

– Отсечение конкуренции?

Внутренняя слабость режима реализуется по-разному

– Да. Потому что сами они могут купить в России всё что угодно. Но та часть нынешней правящей группировки, которая сидит на менее набитых деньгами секторах экономики, страдает от недостатка инвестиций извне и пытается по мере сил убедить Путина во вреде изоляции. Вот эти две части системы, которые, борясь и переплетаясь друг с другом, сосуществуют.

– Но верх по меньшей мере в последние 5 лет берет изоляционистская.

– Да, у нее больше сил для того, чтобы определять политику, но всё же недостаточно для того, чтобы ее совсем "перекрутить". Та внутренняя слабость режима, о которой я говорил, реализуется по-разному. В том числе в том, что они не решаются как-то уж совсем…

– Стать Северной Кореей?

– Да. Восстановить тоталитарные практики общественного управления. Тоже понимают, что это довольно рискованно.

 В этом смысле оказалась показательной история с журналистом Иваном Голуновым. Неожиданную роль заступников сыграли люди вроде Ирады Зейналовой и Маргариты Симоньян. Понятно, что это было не самостоятельное действие, а следование пришедшему "сверху" политическому указанию, согласно которому Голунова следовало отпустить. Но насколько симптоматично такое поведение? Представим себе ситуацию политического кризиса в России, когда власть, как на рубеже 1980–90-х, начнет чувствовать себя неуверенно – как поведет себя государственно-пропагандистская машина? Мы увидим тех же Симоньян и Зейналову в роли глашатаев демократии и гражданских свобод?

– Вполне возможно, что так и будет. Но здесь самое главное – как именно будет происходить кризис системы. Понятно, что рано или поздно он случится, важно – каким образом. Тут самое интересное, что у нас нет ответа на вопрос о том, в какой степени режим Путина – персоналистский, т.е. завязанный на его личную власть, а в какой это оккупация государственных институтов одной структурой, условно назовем ее ФСБ, хотя на самом деле она более широкая. Можно обосновать обе эти гипотезы, но вообще этот режим всё время ходит между ними туда-обратно. Он не решается стать до конца ни диктатурой Путина, ни властью только ФСБ, то есть чисто силовой олигархией. Даже очень слабое, больное и разрозненное гражданское общество относительно регулярно одерживает над ним небольшие, но победы, как с тем же Голуновым. Такой двойной и внутренне слабый характер режима – это его тактическая сила и стратегическая слабость. Так что вполне можно ожидать, что в случае возникновения заметных трещин в самом режиме такие же трещины поползут и по его пропагандистской системе, – говорит медиааналитик Василий Гатов.

https://www.svoboda.org/a/30081192.html

Люди с хорошими лицами

12.03.2020, 08:04

Анастасия Миронова

....Эти люди, можно называть их людьми из бочки, присвоили себе право оценивать, что хорошо и что плохо. А хорошо — то, что соответствует их интересам и их представлениям о хорошем. Плохо — все остальное.

Им не приходит в голову, что есть правота и вообще жизнь за пределами их круга. Они не допускают права быть с ними не согласными. Тот, кто не согласен, по их убеждениям, не только не прав, но и плох. 

СМИ они считают бастионами, журналистов — бойцами. Кто не с ними, тот враг.

Если спросишь их, этих людей, что такое свобода слова, никто не скажет о свободе распространения информации, потому что все они считают свободу слова свободой говорить “правду". А правдой называют только то, что кажется справедливым и правильным лично им. А представления о добре и зле у них изрядно подпорчены годами «кровосмешения». Когда не поймешь, кто кому муж, сват, сын, кто правозащитник, кто активист, кто журналист, никакой правды не увидеть.

Они искренне уверены, что представляют собой абсолютное концентрированное добро, а за пределами их круга, вернее, бочки, добра нет, есть только зло, низость и несправедливость.

Отсюда происходят все коллизии.

Эти люди — кровные братья несменяемых сегодняшних бонз. Люди с хорошими лицами выступают против лозунга власти «Своим — все, врагам — закон», но живут по нему.

Люди с хорошими лицами хотят защищать только хороших людей. Более того, у них, в их бочке, зародился свой вирус: комплекс святого.

Наш правозащитник и активист говорит гордо: «Он хороший, потому что я его защищаю». Ведь наши правозащитники не могут ошибаться, они считают себя единственными носителями морального авторитета и к тому же уверены, что распространяют иммунитет на всех, кого коснутся. Они не готовы признать, что их подзащитные могут оказаться плохими. Права человека — только для хороших и только для своих. Все, кто защищал «Сеть»*, чудовищно сопротивляются самой возможности появления информации о преступлениях защищаемых, потому что тогда придется сказать, что защищали и плохих, а наш правозащитник скорее язык себе в кашу перемелет, чем это произнесет.

Либеральный истеблишмент кричит, что информация об убийствах снизит поддержку в борьбе с пытками и неправосудным обвинением в терроризме. Конечно. Потому что у нас права — только для хороших. Так повелось.

Потому что в России даже якобы прогрессивные политики и журналисты не готовы сказать, что права — для всех. Что пытать нельзя никого, ни невинного студента кулинарного училища, ни убийцу.

Ну и эти граждане конечно, понимая, что присвоили себе право на определение правды, хороших и плохих, не допускают, что кто-то не хочет лезть к ним в бочку. Одна женщина из числа этих прекрасных людей с хорошими лицами, заправский либерал и главред рупора либеральной идеи, прочитав как-то мою колонку «КГБ в брызгах шампанского», пригласила меня с ней встретиться: написала, что предлагает для них писать, что выпишет мне пропуск на конкретный день и ждет у себя. В ее картине мира своих и чужих не умещается, что человек, написавший дельную статью, во-первых, не будет априори рад предложению сотрудничать с этим СМИ, во-вторых, что человек не побежит тут же на встречу, сочтя себя облагодетельствованным, а, в-третьих, он вообще живет не в Москве.

Пожизненно назначенные либеральные лидеры мнения просто не верят, что за пределами Москвы может быть что-то умное и живое и что это самое не грезит попасть в их тесную компанию и сражаться за привилегии для своих.

Расклад немного изменился буквально в последние год-полтора, когда в федеральной повестке появились известные региональные медиа и добротные материалы независимых СМИ из провинции. Наконец произошла диффузия, люди с хорошими лицами столкнулись с новой реальностью, в которой круг интересных и достойных не ограничивается их компанией и Москвой. Но все равно сопротивляются этому.

В российском обществе тем временем перезрел запрос на обновление. Причем, на обновление всего сразу: политической системы, бюрократического аппарата, школьной программы, качества автомобилей, программы передач и... той же либеральной оппозиции.

Есть и еще одно явление, прямо сейчас меняющее расклад в игре — недовольство истеблишментом. И заправские либералы делают огромную ошибку, когда поддерживают этот народный запрос на обновление истеблишмента, но не понимают, что он касается и их самих.

Народу и обновленному гражданскому обществу надоели не только устаревшие руководители ТВ и системные политики — им надоели и устаревшие либералы, правозащитники, несущую свою устаревшую правду о том, что только они правы.

Казус «Медузы» это показал. Гражданское общество раскололось не на тех, кто за фигурантов дела «Сети»* и против, а на старый истеблишмент и свежую кровь. В защиту редакции «Медузы» высказались провинциальные журналисты и активисты, из столичных же — только молодые или не входящие в либеральный истеблишмент. Следующий по важности материал об убийстве Дорофеева и Левченко сделали именно провинциалы. Пензенские журналисты взяли на себя смелость сделать для редакции из Коми (порта 7х7 издается в Сыктывкаре) материал, в котором родители Левченко признаются, что и раньше думали о возможной причастной некоторых фигурантов дела «Сети»* к исчезновению дочери и Артема Дорофеева.

Заметьте, что это заявление не вышло в Москве. И что вообще материалы, которые выдала рижская «Медуза», не были опубликованы московскими СМИ, хотя многие журналисты о них знали. Ведь очень тяжело идти против людей с хорошими лицами… Не нашлось таких в Москве. И мы уже получили несколько признаний столичных журналистов, которые честно рассказали, что давно получили переданную «Медузе» информацию, но не посмели пойти против «гражданского общества».

На самом деле имеются в виду, конечно, хорошие лица. Против них пойти страшно, потому что они признают только свою правду. Свои интересы они считают интересами всего общества. Они способны подвергнуть остракизму, обвинить в сотрудничестве с ФСБ, отказать публиковать статьи, издавать книги того, кто не признает правды их сплоченной бочки. Они затопчут, оклевещут и вымажут грязью любого, кто с ними не согласен. И для этого не надо переходить на сторону зла — достаточно просто не поддержать их добро.

Эти люди тормозят развитие и не дают нам дожить до современной цивилизованной России. Люди с хорошими лицами надоели не меньше «Единой России». Кому-то даже больше, потому что я, например, сталкиваюсь с ними чаще, чем с «Единой Россией».

У нас есть проблема. Борцы с застоем не понимают, что застой поразил все сферы общества, а не одну лишь власть. Все застоялось и покрылось ряской. Везде сидят люди с психологией резидентов мушиного стакана.

https://www.gazeta.ru/comments/column/mironova/12997825.shtml

«Обязанность – не молчать».

Фильм о священнике Георгии Эдельштейне (2019).

https://www.youtube.com/watch?v=-EFqPZwQGpg

 21 октября 2020

Бывший офицер КГБ заявил о вербовке Владимира Соловьева

Бывший сотрудник Комитета госбезопасности (КГБ) СССР подполковник Владимир Попов в своей книге «Заговор негодяев. Записки бывшего подполковника КГБ»: https://feedc.com/post/169352  заявил о вербовке советскими спецслужбами журналиста Владимира Соловьева. Отрывок из книги приводит украинское издание «Гордон».

По словам офицера, после окончания в 1986 году физико-химического факультета Московского института стали и сплавов Соловьев два года работал экспертом в Комитете молодежных организаций (КМО). Автор отмечает, что из этой организации вышло немало агентов советских спецслужб, которые впоследствии заняли высокие посты в государственных и общественных структурах.

Как пишет Попов, в те годы КМО курировался офицерами 1-го отделения 1-го отдела 5-го управления КГБ СССР, а на молодого специалиста Соловьева, хорошо владевшего английским языком, сразу обратили внимание. Отмечается, что для будущего журналиста факт приобщения к агентуре КГБ стал судьбоносным.

Попов заметил, что вскоре Соловьев получил должность сотрудника в Институте мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО) Академии наук СССР, а спустя год его уже отправили в командировку в США. По возвращении, пишет Попов, кураторы из КГБ продвинули Соловьева на телевидение «для внесения в умы внемлющих идей, витающих в большом доме на Лубянской площади».

С 1998 года Соловьев вел «Соловьиные трели» на радио «Серебряный дождь», в 1999-м он параллельно начал карьеру на телевидении. Наибольшей популярностью пользовалось его общественно-политическое ток-шоу «К барьеру».

https://lenta.ru/news/2020/10/21/solov/

Ничего святого: грязное белье политики

30.09.2019, 08:17

Георгий Бовт о том, почему чем политика прозрачнее, тем она грязнее

…Люди слишком часто говорят не то, что думают, а думают и делают не то, что говорят или обещают. Такова их природа.

Еще неизвестно, дожила бы человеческая цивилизация до сегодняшнего дня, если бы она основывалась на правде, одной только правде и ни на чем, кроме правды.

Бывает «ложь во благо». Понятие «благо» определяется тем, кто врет. Ему кажется, что во благо, а другому, что нет и во благо обманутый такой своей участи не рад. Он хотел бы знать суровую правду: люди так устроены, что они еще немножечко мазохисты. Хотя этой желаемой правды, может, им лучше не знать никогда. И сон будет крепче, и внутренняя тревожность не будет порождать в организме болезненные процессы. Но дело еще и в том, что ложь, умолчание, лукавство, лицемерие – неотъемлемые компоненты человеческого общества. Оно без них неполноценно. Начиная с того, что они являются средствами самозащиты или достижения конкурентных преимуществ по отношению к себе подобным.

Многие считают, что гласность (как тогда говорили, «гласность без границ») сгубила Советский Союз. Такая точка зрения вполне имеет право на существование. Десятки миллионов людей жили в счастливом (а почему бы именно не в таком) неведении ни о том, что на самом деле происходило в стране и вокруг нее, ни о том, что за люди ими правят.

Что они на самом деле думают, как общаются между собой, что едят на обед и ужин, чем балуют своих деток. Гласность открыла многим глаза – и на массовые репрессии, и на чудовищный цинизм вождей, и одновременно на их недалекость и необразованность, на их пренебрежение человеческими жизнями. Незнание правды миллионами, возможно, было одной из главных «скреп» советского режима. Не выбей ее, может, он бы и еще простоял. Многие сейчас жалеют о том, что он сгинул. Значит, и дальше обманываться были рады. Самообман подчас так комфортен.

Или вот такая «частность», как Чернобыльская катастрофа. Спустя более чем 30 лет лишь из американского сериала обыватель узнает, что все было еще хуже, чем ему рассказывали. А если бы вообще ничего не сообщили? Эвакуировали людей, да и дело с концом. А то и оставили бы. По-тихому. Советский режим ядерные испытания, было дело, сознательно проводил так, чтобы изучить воздействие радиации на живых людях. Там счет подопытных шел на десятки тысяч. И ничего.

Многие «там наверху» до сих пор свято верят в то, что обывателю не нужно сообщать всей правды, в том числе о последствиях техногенных и экологических катастроф. Потому что обыватель все равно не знает, что ему делать с этой самой правдой, кроме как бузить против начальства. Никакого «конструктива» от этого плебса.

…Находясь под постоянным вниманием так называемой общественности, публичные люди совершенствуются вовсе не в добродетельности, а в лицемерии. Они не становятся лучше. Они стараются казаться лучше, пытаются «не попадаться».

Публичные люди становятся андроидами, которые ежесекундно должны оглядываться на СМИ, спецслужбы, политических и профессиональных конкурентов. Их письма будут храниться где-то на «правительственном» сервере вечно, даже если они их удалят. Все их разговоры, даже дружеские, по сути, протоколируются. Их могут подловить в совершенно частной ситуации так, что потом, извратив все, подадут как «неподобающее поведение.

В конкуренции этих «андроидов» между собой в процессе так называемой демократической состязательной политики победителями выходят не самые лучшие, честные и благородные, а самые ушлые. Те, кто лучше маскируется, притворяется, умеет не выдавать себя ни в чем, что может не понравиться избирателю.

Современный политик поэтому, дойдя до полного совершенства в умении нравиться самым разным категориями общества, превратившись в сверхчеловека без свойств, одновременно разочаровывая другие многочисленные категории своим цинизмом, двуличием и лживостью, должен, наконец, умереть как класс, как институт, уступив место искусственному интеллекту. Его никто не будет видеть, он не будет персонифицирован, ненавидеть его можно будет только заочно. Но он будет об этом знать и вам отомстит.

Вот тогда и появится, наконец, новая порода людей. Которые будут даже думать только так, как надо и позволено. Уже недолго осталось. Да их и сейчас уже много среди нас.

Пока же, становясь все транспарентнее на потребу толпы зрителей ТВ и YouTube, читателей «Твиттера» и Facebook, современная демократия не становится чище, а предстает все грязнее. Разочарование в так называемых «традиционных политиках» лишь растет. Очевидно ведь, что они все врут, только каждый по-разному. Тот же Трамп во многом победил потому, что он более «натуральный» во всех своих порочных проявлениях, нежели другие резиново-силиконовые деятели истеблишмента. За что те его, конечно, ненавидят и хотели бы прогнать, чтобы не портил «приличий».

…В политике стоит для упрощения оставить две партии – Партию откровенного порока и Партию лицемерия. У нас, кстати, похоже, берет верх, в отличие от Америки, первая сила. Стыда нет, пределов нет, лозунг «Да, мы обнаглели!» становится важнейшим нашей эпохи. Зато, думаю, учтен главный урок советской гласности. Поэтому никаких «откровений», распечаток разговоров весом в миллиарды рублей, публикаций «секретных донесений», договоров тайной дипломатии и прочих разоблачительных документов мы, скорее всего, не увидим никогда. Даже большевики быстро одумались и взяли свои слова насчет «никакой больше тайной дипломатии» обратно.

Весь сор останется в нашей избе, но будет спрятан так, что случайный человек не найдет. А если вдруг найдет, то сразу сильно об этом пожалеет.

https://www.gazeta.ru/comments/column/bovt/12694387.shtml

Россия в эпоху постправды

Андрей Мовчан

Мы живем в эпоху постправды, когда техники манипуляций нашим сознанием достигли беспрецедентного уровня. Под видом разнообразных шоу и материалов в СМИ политики-маркетологи продают народу войны, терроризм, врагов, угрозы, кровь, грязь, неопределенность и чувство величия одновременно. В пространстве постправды каждый может найти факты, которые подтвердят любую гипотезу и любые представления о мире Андрей Мовчан – один из самых известных и опытных топ-менеджеров российского финансового рынка. В книге он дает взвешенную оценку важных событий в России и мире за последние годы. Его мнение звучит жестко и бескомпромиссно, но в этом и есть основной посыл автора: научившись слышать и адекватно оценивать чужое неудобное или непонятное мнение, мы сможем пробиться через информационный шум и жить осознанно…: https://mybook.ru/author/andrej-movchan/rossiya-v-epohu-postpravdy/read/?page=2

От мавзолея до майдана: телу Ленина верны

07.11.2019, 08:31

Семен Новопрудский о том, почему российская власть разлюбила революции

…Сейчас модно говорить, что Россия пытается заново переиграть прошлое, «провернуть назад фарш», «восстановить мясо из котлет»: проще говоря, реставрирует фрагменты и повадки советской империи. Однако основной аргумент против этих рассуждений, не считая того, что дважды войти в одну реку Истории невозможно физически, как раз и состоит в принципиально разном отношении советской власти и сегодняшних обитателей Кремля к революции.

Для советской историографии Октябрьская революция однозначно была событием номер один во всей истории России. А единственный (по официальной, далекой от истины версии) вождь этой революции Владимир Ульянов-Ленин являлся абсолютно главным политиком всех времен и народов. Более того, октябрь 1917 года стал точкой отсчета не только единственно правильной истории России, но и вообще всей новой истории человечества.

Не только культ Ленина — от мавзолеев до памятников по всей стране с непременным национальным колоритом (в Бурятии Ильич был немного похож на бурята, в Калмыкии — на калмыка, в моем родном Узбекистане — на узбека) и Ленинградского ордена Ленина метрополитена имени Ленина — но и культ революции являлся в СССР тотальным.

Именем революционеров-героев по всему Союзу называлось все, что шевелится, даже если обычные люди уже не слишком различали, кто есть кто в этом пантеоне живых богов революции.

Более того, вся внешняя политика строилась на поддержке «прогрессивных» революционных, с точки зрения советской власти, режимов, даже если их возглавляли буквальные людоеды. Впрочем, по части выбора союзников нынешняя Россия как раз недалеко ушла от СССР.

В основе советской идеологии, несмотря на продолжавшуюся долгие годы в разных формах борьбу с «врагами народа» и «подрывом устоев», лежало представление о том, что СССР возглавил всемирную борьбу за создание лучше в мире, качественно передового, как мы бы сказали сейчас, «инновационного» политического строя. Строчки «Интернационала» Эжена Потье в переводе Аркадия Коца «Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем мы наш, мы новый мир построим, кто был никем, тот станет всем» советская власть долгое время воплощала в жизнь со звериной серьезностью.

Все прошлое, в том числе национальная история, были объявлены неудачной прелюдией к начавшейся великой стройке коммунизма. Народ был принудительно отправлен на строительство крайне туманного — без внятных эскизов и чертежей — объекта под названием «светлое будущее».

Человеческих жизней не считали. Жили по принципу «мечта прекрасная еще неясная уже зовет тебя вперед». Эти нелепые с точки зрения русского языка «еще» и «уже» в одном предложении выдавали предельную неясность направления движения, ради которого страна убивала миллионы невинных людей и упорно подавляла гражданские свободы.

Главное отличие нынешней России, возникшей на обломках СССР, который стал жертвой неумеренных политических амбиций, неэффективной экономики и вопиющего пренебрежения к самой природе человека — в принципиальном отказе от мифического будущего в пользу не менее мифического прошлого как цели массового оболванивания населения.

Советская власть надевала на шею народу хомут из светлого будущего, нынешняя российская — из великого прошлого.

Советская власть топила за революцию, потому что (преимущественно на словах, революционеры-идеалисты повывелись быстро, а сталинские репрессии доубивали последних из них) хотела строить новый мир.

Российская власть, напротив, хочет никогда ничего не менять: она уже стала «всем», и теперь ее единственная задача — чтобы все остальные как можно дольше оставались «никем».

СССР тратил гигантские деньги и поддерживал оружием далекие страны по понятному идеологическому признаку: они должны были строить социализм или хотя бы делать вид, что строят. Сейчас Россия пытается поддерживать экзотические с точки зрения представлений о морали, совести, экономической эффективности режимы без всяких идеологических обязательств (да и финансовых тоже, ибо что возьмешь, например, с мадурской Венесуэлы). Это делается либо для отмывания денег частью российской элиты, либо для имитации политической лояльности и пустых славословий лидеров этих стран в адрес России как новой великой мировой державы.

В нынешней России синонимами «революции» стали два главных политических ругательства — «либералы» и «майдан». Хотя все советские вожди за исключением Хрущева (и то не по его воле) оказались пожизненными, персонально они не мыслили себя правителями навсегда. «Навсегда» была советская власть, определенная идеологическая конструкция во главе с «руководящей и направляющей силой» (как это тогда называлось) — правящей партией под названием КПСС. Вожди умирают, партия остается. Цели ясны, задачи определены.

Советские правители не боялись потерять власть как минимум с момента окончания гражданской войны. Нынешняя политическая система выглядит и работает так, будто бы власть боится лишиться своих полномочий в любой момент.

Поскольку охранительство ради самосохранения стало единственной целью существования и заботы российского правящего сословия, для нашей власти любая революция (даже цифровая, не зря же мы уверенно надели на голову мобильной связи «пакет Яровой» и приняли во многом заведомо невыполнимый закон о суверенном интернете) становится абсолютным злом.

При этом российская власть отвергает революцию вовсе не из-за неоправданного кровавого насилия, к которому она привела. И не за ее трагическую бессмысленность — ни одна из ее целей так и не была достигнута. Сталин в нынешней официальной системе политических координат скорее «хороший», чем «плохой». Государственник. «Эффективный менеджер». Создатель «великой империи». А вот Ленин — ни «плохой», ни «хороший». Никакой. Нет его. Осталась только одна забальзамированная мумия.

Сейчас многие школьники уже слабо представляют себе, кто такой вообще этот «дедушка Ленин», когда он жил и что такого сделал. Но еще меньше людей более или менее понимают, что и при каких обстоятельствах сделали гражданин Кузьма Минин и князь Дмитрий Пожарский в 1612 году.

Время тогда было смутное и мутное, а историю что в СССР, что сейчас в России искажали в угоду текущей политической конъюнктуре.

Минин победил Ленина в современной России за явным преимуществом. Это было немыслимо в СССР, хотя памятник Минину и Пожарскому работы Ивана Мартоса, ставший первым крупным скульптурным памятником в Москве — его установили еще в 1818 году— прекрасно ужился с советской властью и пережил ее. При этом главным героем сопротивления польской интервенции в начале ХVII века в советской версии истории считался куда более классово близкий коммунистам костромской крестьянин Иван Сусанин. Но памятника в Москве ему не поставили. Ограничились Костромой.

Ленин в политических представлениях современной российской власти об истории, добре и зле — некто вроде Навального. Но при этом мумия Ленина продолжает лежать в мавзолее на Красной площади как языческий символ, вопреки его, Ленина, собственному завещанию и тому, что Россия хочет считать себя высокодуховной, но точно не языческой страной.

Вот только назначение мумии Ленина в мавзолее в теперешней России принципиально поменялось. Если в СССР это был образ вечно живого создателя страны неизбежной победы коммунизма и великого вождя, то сейчас это живой труп окончательно побежденной и поверженной революции. Россия хочет мумифицировать революцию навсегда.

При отсутствии живой политики мы продолжаем жить в царстве политических теней. 4 ноября — тень народного единства. 7 ноября — тень Великой октябрьской социалистической революции или октябрьского переворота: теперь в России свободно можно называть это событие и так.

Календари не врут. На нашем сегодняшнем календаре время остановилось, и только тени истории, политические зомби давно прошедших времен, движутся силой воображения машины пропаганды, заменяя нам настоящее и будущее. Поэтому Ленин как бы мертв, а Минин как бы жив. Поэтому революция теперь абсолютное зло. Поэтому 7 ноября — обычный рабочий день, а не великий праздник все еще доживающего свой недолгий век советского народа.

https://www.gazeta.ru/comments/column/novoprudsky/12797816.shtml

Великое и ужасное: почему мы боимся своего государства

01.10.2019, 08:29

Андрей Колесников о том, почему растут страхи и тревоги россиян

Российские граждане, насмотревшись телевизора, всерьез стали боятся. Но не супостатов, о которых взахлеб, хотя и по инерции, твердит официальная пропаганда, а родного государства.

Сначала государству прощали отдельные недостатки в менеджменте, вороватость и неадекватность в правоприменительных практиках за то, что оно сделало Россию great again. Однако после пяти лет непрерывного падения реальных доходов некоторые группы населения начало озарять: а ведь неспособность построить нормальные отношения с внешним миром ради улучшения внутриэкономической ситуации — это тоже плохой менеджмент.

Военные победы и прочая барабанная дробь перестали поднимать рейтинги власти после пенсионной реформы, с которой государство, отменившее до этого накопительные пенсии, опоздало минимум лет на 15. Такие реформы проводят в тучные годы, а не в эпоху безысходной депрессии.

И тогда россияне стали бояться собственного государства: привычная неэффективность и неповоротливость сменяются суетливой лихостью и оперативной жестокостью в ситуациях, когда надо кого-нибудь посадить за «экстремизм», то есть за хождение по улицам в выходной день, а внезапность внешнеполитических кульбитов несколько противоречит общепризнанной и внушенной нации еще в советские временам догме «Лишь бы не было войны».

И вот на смену чувству гордости за то, что нас все боятся, приходят разнообразные тревоги и страхи.

Главный из них — страх большой войны — за два года, с октября 2017-го по июль 2019-го, по данным Левада-центра, вырос на 14 п.п., с 37 до 51 процента.

На 16 процентных пунктов, с 11 до 27%, вырос страх «произвола властей, беззакония». По сути, государство превратило внешнюю политику в продолжение войны иными средствами и в технологию, которая может спровоцировать горячую фазу гибридных войн, ведущихся Россией на разных фронтах — и это не успокаивает, а тревожит россиян.

Внутренняя политика, призванная оградить молчаливое большинство от чуждых влияний, все чаще оценивается людьми как беспредел, причем по отношению к собственным гражданам.

«Московское дело» лишь подтвердило эти страхи. И сильно повлияло на то, что называется «тревогами». Только что опубликованные результаты августовского опроса Левада-центра о тревогах россиян показывают, что «грубость и жестокость сотрудников полиции» из малозначащей проблемы становится чем-то весьма заметным: рост за год с 7% до двузначных 11 — это довольно серьезно. Тем более, что речь идет не о сугубо московском, а о всероссийском опросе. Значит, летняя «московская сага» все-таки была замечена страной.

А вот тревоги социально-экономического характера не растут. К ним россияне привыкли, ведь состояние последних лет описывается поговоркой «не жили хорошо, нечего и начинать». А вот общественно-политическая тревожность, проблемы второго, не экономического ряда, нарастают. Говоря по-марксистски, политическая надстройка берет верх над экономическим базисом.

Растет обеспокоенность коррупцией (8 п.п. за год; скачок после многолетнего ровного ряда цифр). Последние три года плавно растет тревога по поводу «засилья, произвола чиновников». «Выстрелило» до двузначных цифр беспокойство за невозможность добиться правды в суде: а как иначе, если внешняя среда регулярно поставляет новости из зала суда, которые совершенно не вдохновляют, причем не только бизнесменов, но и обычных граждан. Политизированность судов тоже не остается незамеченной.

Вдруг выросла тревога по поводу слабости государственной власти — с 9 до 15%. На первый взгляд, это мнение кажется парадоксальным, ведь та самая государственная власть, как бодибилдер на подиуме, все время демонстрирует невероятных размеров мускулы.

Государство у нас везде — и в экономике, и в политике, и в душах, и в смартфонах, и в постелях россиян. И вдруг — слабое.

Но исследования по поводу представлений о роли государства, которые мы в Московском центре Карнеги проводили совместно с Левада-центром, показывают, что когда люди говорят от слабости государственных структур, они имеют в виду одновременно их неэффективность в доставке сервисов и обанкротившуюся социальную функцию. Государство в обмен на безусловную политическую лояльность обещало кормить и социально обслуживать. Существенная часть общества и стала вести себя в соответствии с этим патерналистским каноном: кормите нас, раз обещали.

Однако корма не только не задают (хотя доля социальных выплат в структуре доходов россиян достигла уже советских масштабов), но и отнимают привычные социальные бенефиции вроде раннего пенсионного возраста. Вот такое государство респонденты и считают слабым.

Граждане оценивают государство как желательного работодателя, но только потому, что дирижизм в экономической политике не создает рабочих мест в частном секторе. Опросы показывают, что респонденты хотели бы большего государственного регулирования, однако под регулированием они понимают не только дистрибутивную роль государства (справедливое перераспределение), но и эффективность сервисов.

Государство, между тем, если судить по иерархии страхов и тревог, оценивается не просто как неэффективное и коррумпированное, готовое обмануть, но и как… страшное. Государство если что и производит успешно, то страхи и «произвол». Хотели запугать внешней угрозой — и, наконец, по-настоящему напугали: люди поверили в возможность войны. Продажа угроз, конечно, входит в логику действий любых силовых структур: они получают в обмен на страшилки обильное бюджетное финансирование, то есть — деньги налогоплательщиков. Но моральное состояние общества становится чрезвычайно тяжелым.

Есть еще одна тревога, которая служит безукоризненным измерителем ухудшения общественных настроений. Это рост ксенофобии. За последние годы средний россиянин привык ненавидеть США, Евросоюз и их «сателлитов», что несколько отвлекло его от разных этнических групп, пребывающих в России. Но ненависть к Западу рутинизировалась и ослабла: трудно уже говорить, что «никогда мы так плохо не жили, как при Обаме».

Обамы-то нет. Зато есть «чужой» — он отнимает рабочие места, зарплаты и вообще во всем виноват. Не может же быть так, чтобы никто не был виноват.

И вот вдруг тревога под названием «наплыв мигрантов» дает за год почти двукратный скачок в 8 п.п.: с 10 до 18 процентов.

Симптоматично, что именно в последний год никакого наплыва мигрантов нет, наоборот, он ослаб, в том числе в силу непривлекательности российского рынка труда и рестриктивного миграционного законодательства. А людям кажется, что эта проблема обостряется: другой августовский опрос Левада-центра показал рост числа сторонников ужесточения миграционной политики и мнений, согласно которым мигранты живут богаче, чем «я и моя семья» (44 процента), а «я и мои родственники» готовы выполнять работу, которой заняты мигранты (64 процента). Это совершенно не подтверждается ситуацией на рынке труда.

Такие вот массовые «миражи» и свидетельствуют о том, что с настроением, зарплатой, работой у массового человека в России не все в порядке.

Общественные настроения балансируют в опасной зоне: если жизнь представляется фильмом ужасов, только без попкорна и с эффектом присутствия, дальнейший рост фрустрации, недоверия, агрессивности неизбежен. Этого государство и хотело. Только оно не думало о том, что эта самая фрустрация начнет вдруг перекинется с условного «Обамы» на родную власть.

https://www.gazeta.ru/comments/column/kolesnikov/12694351.shtml

Убийства странно совпадают

Как получается, что самые громкие политические расправы готовят силовики

29 февраля 2020

Сергей Соколовзамглавного редактора

Как-то награды у нас находят людей очень вовремя.

Сенатор от Чечни Сулейман Геремеев был награжден президентом медалью ордена «За заслуги перед Отечеством» 2-й степени на пятую годовщину убийства Бориса Немцова.

Тут вот в чем вопрос. Одним из подозреваемых в убийстве долгое время был родственник сенатора — военнослужащий тогда еще внутренних войск Руслан Геремеев. Установлено, что квартира, в которой жили уже осужденные убийцы, была оформлена на еще одного Геремеева — Артура. А официальным организатором преступления следствие называет водителя Руслана — Мухутдинова (не могут до сих пор найти). На квартире были обнаружены и карточки из «Президент-Отеля» на имя самого сенатора. Сенатор допрошен не был ни на следствии, ни в суде.

Есть еще и параллель.

В марте 2015 года был награжден президент Чечни Рамзан Кадыров — орденом Почета. Это произошло через несколько дней после убийства Бориса Немцова и слов самого Кадырова в поддержку, как установил потом суд, киллера Заура Дадаева. Он тоже военнослужащий и находился в подчинении Геремеева.

В Кремле этот факт тогда объяснили совпадением: наградные документы и приказы готовятся долго — вот так и получилось.

Возможно, совпадение произошло и вторично.

Но есть иные факты, которые вряд ли можно считать простым стечением обстоятельств.

Они касаются дел об убийстве Бориса Немцова и обозревателя «Новой» Анны Политковской.

Немцова убивали чеченские силовики (помимо названных был еще и экс-сотрудник МВД Беслан Шаванов, убитый в Грозном во время задержания при весьма непроясненных обстоятельствах). Село Джалка, где скрывался Геремеев, охраняли бойцы тогда уже Росгвардии.

Поручение следствия, направленное в адрес УФСБ по Чечне, — найти и доставить Руслана Геремеева в Москву для проведения следственных действий, было проигнорировано — не смогли, республика слишком большая.

Видеозаписи с камер ФСО, которых не могло не быть в шаговой доступности от Кремля, следствию не выдали. Очевидно, по соображению секретности.

Теперь о деле Анны Политковской.

Главный организатор убийства, которого долго пытались выдать за главного свидетеля, — подполковник ГУВД Москвы Павлюченков. Он был начальником «топтунов», которые следили за журналистом в служебное время, на служебных авто — за 100 долларов в день. Никто из них не наказан.

Еще один организатор — Хаджикурбанов — отсидевший офицер РУБОПа.

По делу проходил и офицер УФСБ по Москве Рягузов, но обвинения с него были сняты.

Однако на следствии и в суде выяснилось, что киллер — Махмудов — был с ним на агентурной связи. И это притом что находился в розыске по другому преступлению и жил по поддельным документам. Что не мешало ФСБ привлекать его к своим операциям — он даже засветился на одном и том же рейсе с офицером Рягузовым.

После убийства киллер спокойно уехал в Чечню, опять поменял документы, оформил по ним загранпаспорт и покинул Россию. После вернулся и спокойно жил в своем доме.

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ

Как убивали Бориса Немцова. Исследование «Новой газеты»

Криминальный авторитет Лом-Али Гайтукаев, который признан организатором убийства нашего обозревателя, — оказался агентом ФСБ, также был знаком с офицером Рягузовым и летал вместе с начальником означенного офицера в Чечню, регистрацию проходили вместе, сидели рядом.

Когда Гайтукаев был арестован по другому делу, его телефонные переговоры, которые он вел из СИЗО, прослушивались специалистами ФСБ. Долгое время прослушку не выдавали следствию, ссылаясь на то, что она якобы уничтожена как не представляющая оперативного интереса. Затем она внезапно нашлась, но данных о разговорах в главные дни — особенно в день убийства Анны — на ней обнаружить не удалось.

И все это притом что оперативное сопровождение расследования убийства было поручено также сотрудникам ФСБ. От которых «Новой газете» пришлось прятать ключевого свидетеля, поскольку, по его словам, свидетеля принуждали давать «правильные» показания, выгораживая проходящих по делу силовиков. (Один из этих теперь уже экс-оперов — Игорь Фролов — недавно арестован за посредничество во взятке, он обслуживал интересы одного очень авторитетного человека.)

Слишком много совпадений.

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ

Большие висяки. 15 самых громких нераскрытых преступлений. Все они были на «личном контроле»

Медали без заслуг

В разгар скандалов награждают тех, кто играет в них не последнюю роль

— В сентябре 2018 года Путин наградил руководителя следственной группы по делу Немцова Николая Тутевича орденом Мужества. Он получил награду «за мужество и самоотверженность, проявленные при исполнении служебного долга». Тутевич возглавил следственную группу в мае 2015 года после того, как нынешний генпрокурор Игорь Краснов, занимавший тогда должность следователя по особо важным делам и ведущий расследование «дела Немцова», пошел на повышение.

— В декабре прошлого года стало известно, что Путин наградил министра спорта Павла Колобкова орденом Александра Невского. Примерно в это же время, в декабре, исполнительный комитет Всемирного антидопингового агентства (WADA) отстранил Россию от участия в Олимпийских играх и других крупных международных соревнованиях. Исполком WADA еще в сентябре начал рассматривать вопрос о несоответствии Российского антидопингового агентства международным стандартам из-за обнаружения экспертами изменений в базе данных проверки спортсменов, которые московская лаборатория передала в январе.

— В октябре прошлого года Путин наградил Рустама Габдулина — руководителя следственной группы по уголовному делу о протестах в Москве, которое возбудили после митинга 27 июля, — медалью ордена «За заслуги перед Отечеством» I степени. Сначала ряд фигурантов обвиняли по статье о массовых беспорядках (ст. 212 УК), однако впоследствии обвинения в массовых беспорядках сняли, им вменяли только применение насилия в отношении представителей власти (ст. 318 УК). Ряд фигурантов получили реальные сроки.

— В сентябре, незадолго до региональных выборов, в том числе в Мосгордуму, которые вызвали масштабные протесты из-за недопуска оппозиционных кандидатов, Путин наградил орденом «За заслуги перед Отечеством» зампредседателя Центризбиркома Николая Булаева. На выборы не допустили большинство кандидатов от оппозиции, в том числе Илью Яшина, Ивана Жданова, Любовь Соболь, Дмитрия Гудкова и других, в связи с этим начались протесты. На пресс-конференции, посвященной завершению регистрации кандидатов в Мосгордуму, Булаев заявил, что «некоторые» использовали кампанию в Мосгордуму для расшатывания общественно-политической обстановки.

— Во время протестов Путин наградил и еще одного чиновника, связанного с выборами, — замглавы Мосгоризбиркома Юрия Ермолова. Он получил орден Дружбы за «многолетнюю добросовестную работу». Помимо этого, в июле глава юридического отдела Мосгоризбиркома Рима Кузнецова получила звание Заслуженного юриста России за «заслуги в развитии и совершенствовании избирательного права».

Подготовила Мария Ефимова, «Новая»

https://novayagazeta.ru/articles/2020/02/29/84118-ubiystva-stranno-sovpadayut?utm_source=push

Постоянное сокрытие правды от самих себя и окружающих не позволяет изменить жизнь к лучшему. Оно также способствует ухудшению психических проблем, в том числе дереализации — чувства абсолютной нереальности себя и окружающего пространства. Такое чувство логично, когда созданный ложью образ сильно расходится с аутентичной личностью. Таким образом, столь трудная и болезненная позиция — быть честным в любой ситуации — абсолютно необходима для проживания полноценной жизни. В журнале «Будущее»

 — пересказ книги психиатра из Стэнфордского университета Анны Лембке «Дофаминовая нация».

«Мы все жаждем оторваться от тех частей жизни, которые нас расстраивают. Что если вместо того, чтобы пытаться бежать от всего этого, мы попытаемся повернуться к ним лицом, достичь мирной гармонии с самими собой и с людьми, которые вас окружают. Лембке написала книгу, которая радикально поменяет ваши представления о психических болезнях, удовольствии, боли и стрессе. Повернитесь к ним лицом. Вы не разочаруетесь», — так отозвался о книге популярный нейробиолог Дэниел Левитин.

Мы не можем избавиться от всех окружающих соблазнов и уйти в аскезу. Это и не нужно, поскольку, как показывает современная нейробиология, главное в жизни — это баланс. Хотя сегодня страсть к удовольствиям может предавать нас, ведя в пучину боли, главным уроком современности должна стать не необходимость сдержанности, а важность умеренной боли в не меньшей степени, чем умеренных удовольствий.

Под «болью» здесь не обязательно понимать именно физическое болевое ощущение (хотя и в их отношении сказанное остается правдой); скорее боль стоит рассматривать как разнообразные дискомфортные состояния. К ним относится, в том числе, честность. Сегодня, когда все вокруг стремятся утопить свою боль в удовольствиях (и чаще не справляются с этой задачей), готовность раскрыться другому со своей уязвимой стороны не просто дает чувство удовольствия в случае успеха, но и укрепляет человеческие связи.

	Открытое общество и его враги
			Поппер Карл Раймунд
			Один из известнейших современных философов анализирует роль Платона, Гегеля и Маркса в формировании идейной базы тоталитаризма. Критикуются претензии на знание «объективных законов» истории и радикальное преобразование общества на «научной основе». Подробно рассмотрено развитие со времен античности идей демократического «открытого общества». Книга, давно ставшая классической, рассчитана на всех интересующихся историей общественной мысли.
			1.     Том 1. Чары Платона 2.     Письмо моим русским читателям 3.     Власть закона: самая насущная потребность России 4.     Власть закона и свободный рынок 5.     Слуги закона 6.     «Капитализм» Маркса никогда не существовал 7.     Предисловие редактора русского перевода 8.     Предисловие к персому изданию 9.     Предисловие ко второму изданию 10.                        Благодарности 11.                        Введение 12.                        Глава 1. Историцизм и миф о предопределении 13.                        Глава 2. Гераклит 14.                        Глава 3. Платоновская теория форм или идей…: https://www.e-reading.club/book.php?book=100774