Недуги реальной демократии и их лечение

                                                      Fac id,quod est humanitatis tuae   

   

Недуги реальной демократии и их лечение

     Для демократии, как основанной на гуманизме форме политической организации общества, практически не создано альтернативы. Однако ее претворение в жизнь всё еще часто осуществляется, игнорируя демократические ценности, неустанно модифицируя и пытаясь подчинить волеизъявление граждан интересам власти. В результате происходит регулярное нарушение принципов народовластия.

      Такая проводимая многими западными демократиями практика в привычном геополитическом стиле оправдывается прагматическими аргументами о необходимости толерантно реагировать на амбиции лидеров автократических государств, угождать оппонентам, всячески юлить, организуя неформальные альянсы, даже заменяя демократические ориентиры в пользу коммерческих интересов и корыстной выгоды.: 

Продолжение статьи: см. e-book : https://www.litres.ru/ervin-filippov/kak-izbavitsya-ot-okov-totalitarizma-vyzov-preodolet-politi/

 https://www.ozon.ru/product/kak-izbavitsya-ot-okov-totalitarizma-526017537/?sh=lUPMEml_0g

​​​​​​​https://www.super-izdatelstvo.ru/product/kak-izbavitsya-ot-okov-totalitarizma

                                                                *  *   *

      

Человек не отсюда. Гражданин мира:            Мераб Мамардашвили

“Сознание и цивилизация”; “Психологическая топология пути”; “Вильнюсские лекции по социальной философии; …
Подробнее на livelib.ru:
https://www.livelib.ru/author/104336/top-merab-mamardashvili

…Любая мутация, говорил философ, немедленно отбрасывает страну в 1937 год. Незакрепленный опыт ведет к возвращению в колею.

Но для этого, настаивал Мераб, нужны невероятные усилия: мускулатуру гражданского общества надо развивать. Свободу — практиковать, ежедневно и последовательно. Иначе ничего не получится.

Усилие — вообще одно из ключевых понятий философии Мамардашвили. Просто чтобы остаться человеком, нужно совершать усилия. Не этому ли учил весь страшный опыт XX века?

«Человек — это прежде всего постоянное усилие стать человеком,… это не естественное состояние, а состояние, которое творится непрерывно». Это цитата из его доклада в Париже в январе 1988 года на симпозиуме «О культурной идентичности Европы». Называется — «Европейская ответственность». Европа пребывает в благостной иллюзии: восточный блок избавляется от коммунизма, впереди только счастье, основанное на разделяемых всеми и привлекательных для всех европейских ценностях. А Мамардашвили предупреждает европейцев: стоит расслабиться, и человек снова окажется гол и безъязык, упадет в пучину «современного варварства». Европе нужны ежедневные усилия для того, чтобы оставаться Европой.

Что это, если не забытое предупреждение и пророчество: Мераб словно увидел западный мир второй половины 2010-х годов — растерянный, судорожно пытающийся спасти свою идентичность и мобилизоваться после долгих лет отсутствия усилий, в том числе мыслительных.

Европа стала Европой — потому что была проделана работа. Иной раз — многовековая. В одном из интервью, опять же французам, он говорил: «Свобода приходит в силу того, что ее практикуют… научиться свободе можно только осуществляя ее… Тех, кто говорит, что народ еще не созрел для демократии, я называю «просвещенными негодяями».

Это сказано примерно три десятка лет тому назад. А сколько раз после этого с государственных трибун и «интеллектуальных» амвонов цедили сквозь губу: народ к демократии не готов. Вот когда будет готов, тогда и введем ее. А пока его, болезного, надо защитить от самого себя.

Людям нужно ощущение res publica, общего дела, того, что объединяет — снизу, не сверху, без государства. Тогда рождается гражданское общество, «общегражданская грамотность» — люди научаются говорить и быть гражданами: именно эти процессы, спустя годы преобладания точки зрения «просвещенных негодяев», происходят на наших глазах – в микpорайонах, где громоздят небоскореб и люди сопротивляются вторжению, в скверах, где с полицией и титушками возводят «храмы», в Шиесе, в Куштау, в Хабаровске.

Очень важно: «Государство, — говорил Мераб, — это проблема, а не решение».

В интервью журналистам из «Молодежи Грузии» в апреле 1989-го Мераб предупреждал и снова безукоризненно точно пророчил: власть «водила людей за руку, не давала им вырасти — а вырасти можно только на риске и ответственности за свое дело. Миллионы людей будут проситься обратно «на ручки», к опеке». Не это ли мы наблюдаем последние двадцать лет?

«Демократия означает… разделение государства и общества… Государство — орган общества, не больше».

Главная проблема страны и ее истории — проблема гражданского общества: «Суть ее состоит в расщеплении, разрыве жесткой спайки государства и общества, в развитии самостоятельного общественного элемента, который, с одной стороны, являлся бы естественной границей власти, а с другой — не подпирался бы никакими государственными гарантиями и никаким иждивенчеством».

Мамардашвили никогда не хотел уехать из страны. «Здесь видна суть вещей», — объяснял он Альтюссеру. В любом месте, признавался Мераб в более поздние, снова выездные времена, он чувствовал себя как дома. И в то же время: «Почему мы должны уехать? Пусть уезжают те, кто нам мешает нормально жить».

Тбилиси стал для него, возможно, отчасти местом ссылки, но ссылки желанной. Будучи космополитом, он был грузином.

Ситуация конца 1980-х выталкивала его в политику, чего он совершенно не хотел, как не желал быть знаменем и «носить отличительный колпак». Его конфликт с Гамсахурдиа был публичным. Как бы развивались события, мы так и не узнали — Мераб умер на пороге новой эпохи, риски и ловушки которой он разложил по полочкам, как и оставил дорожную карту для гражданского общества. Не зная Мамардашвили, гражданское общество доходит до его концепции, концепции единственного европейца в нашей сегодняшней интеллектуальной пустыне, своим умом. И своим усилием.

https://www.gazeta.ru/comments/column/kolesnikov/13249202.shtml

27 ОКТЯБРЯ 2022

 Новая власть: что это такое, и как заставить силы, управляющие миром, работать на вас

 Мы живем в удивительное время, когда (вероятно, впервые в истории человечества) власть реально перераспределяется от «верхов» к «низам». Последние могут самоорганизоваться онлайн без оглядки на географические и политические границы.

Republic

В издательстве «Альпина Паблишер» вышла книга «Новая власть. Какие силы управляют миром — и как заставить их работать на вас». На протяжении почти всей истории человечества власть была у тех, кто «наверху»: правителей, церковных иерархов, знати или крупных корпораций. Теперь люди могут объединяться и самоорганизовываться онлайн, без оглядки на географические границы. И с беспрецедентной скоростью влиять на очень многие события.

Трамп выигрывает выборы, Airbnb стоит больше, чем Hilton, а любую компанию может разрушить гневный твит обиженного клиента, который молниеносно распространяют тысячи пользователей. Объяснение всему, полагают авторы книги Джереми Хейманс и Генри Тиммс, — новая власть.

«Сегодня у нас есть возможность делать фильмы или деньги; обзаводиться друзьями или профессиональными связями; выстраивать сообщества или политические движения; давать людям надежду; пропагандировать насилие — и все это в таких масштабах и с таким потенциалом воздействия, какие несколько лет назад было сложно представить».

Двигаясь к «полностековому обществу»

Политолог и социальный инноватор Джефф Малган описывает один из величайших парадоксов нашей эпохи:

«Людям обещают, что потоки экономических, социальных и технологических изменений сделают их могущественнее. Но вместо этого они видят, как решения принимаются политическими и корпоративными лидерами, которые всё больше отдаляются от нас. И люди чувствуют себя наблюдателями, а не участниками».

Малган приводит данные социологических опросов, показывающие: жители многих регионов мира полагают, что их страна следует по неверному пути.

Мы видели этот парадокс в действии — к примеру, во время референдума по Брекзиту. «Глубинное» различие между теми, кто голосовал за позицию «остаться в ЕС», и теми, кто голосовал за вариант «выйти из ЕС», по данным проекта «Британское электоральное исследование», состоит в «более глубоком чувстве отчужденности» вторых. Те, кто хотел, чтобы Великобритания покинула Евросоюз, в меньшей степени контролировали собственную жизнь. Вот и экономист Ангус Дитон, нобелевский лауреат, продемонстрировал четкую корреляцию между распространенностью факторов, ведущих к «смерти от отчаяния» (как он это именует) — то есть от наркотиков, алкоголя и/ или в результате самоубийства, — и уровнем поддержки Дональда Трампа.

Это чувство отчужденности подпитывается и страхом перед автоматизацией производства и суровой реальностью, где доходы замерли, а неравенство растет. Даже те, кого называют «выигравшими» от процессов глобализации, ощущают свою оторванность от основополагающих социальных институтов (правительственных структур, СМИ, учреждений образования): это показывают данные «Эдельмановского барометра доверия». Свое разочарование и недовольство мы можем мгновенно выплеснуть в той или иной соцсети — и найти там же множество людей, которые нас ободрят. Но при этом мы можем по-прежнему чувствовать, что не контролируем свою жизнь, свое взаимодействие с обществом, органами власти и прочими институтами.

Чтобы сократить этот разрыв, очень важно по-настоящему снизить неравенство в уровне личного капитала и доходов, а также изменить материальные условия существования тех, кто остался за бортом перемен. Но есть куда более тонкая проблема: как дать людям реальную возможность самостоятельно менять свою жизнь и взаимодействовать с институтами, которые влияют на нее. Люди нуждаются в том, чтобы ощущать себя хозяевами собственной судьбы, а не пешками в руках элит. Если же единственным доступным им проявлением свободы действий останутся выборы или референдумы, люди естественным образом начнут выплескивать свое недовольство, присоединяясь к различным сообществам. Платформенные правители и экстремисты не замедлят предложить им очень легкие решения всех проблем. Но мы нуждаемся в ином: в мире, где наше участие будет глубоким, постоянным и многоуровневым, а не поверхностным и сиюминутным.

Этот мир можно назвать «полностековое общество»

Под стеками программисты подразумевают различные ⁠компоненты, которые работают вместе, тем самым обеспечивая ⁠функционирование продукта в целом: языки программирования, приложения и операционную систему. ⁠В «полностековой» программе все эти слои объединяются в взаимосвязанное целое, причем речь идет ⁠и о тех слоях, которые мы видим, — они образуют ⁠«внешний (пользовательский) интерфейс», и о ⁠тех, которых мы не видим, — они образуют ⁠«внутренний интерфейс».

Это неплохая аналогия для того мира, который нам необходимо создать: в нем люди смогут взять под контроль каждый аспект своей жизни. Это будет касаться высокотехнологичных платформ, это будет касаться работы, здоровья и образования — и, конечно, демократических процессов и взаимодействия с органами власти. Такие перемены не могут произойти благодаря одному-единственному «волшебному приложению»: они требуют масштабного культурного и структурного сдвига, при котором институты всех типов будут выстраивать тесное взаимодействие с обществом, выгодное для всех участников процесса. Самая важная причина, по которой люди не доверяют институтам, состоит в том, что институты по- настоящему не доверяют людям, предлагая лишь им случайные, несущественные и нередко разочаровывающие возможности принять участие в своей работе. Для создания полностекового общества нам необходимо придумать совершенно новые модели взаимодействия, которые позволят нам ощутить себя более могучими и влиятельными, более связанными друг с другом во всех наших ипостасях — пациентов, налогоплательщиков, потребителей, соседей, избирателей, учащихся, родителей.

Как выстроить стек

Чтобы лучше представить, как могло бы выглядеть полностековое общество, мы расскажем две истории о людях, которые добавляют необходимые компоненты к стеку в важнейших общественных сферах. Одна история — о СМИ, другая — об органах власти. Каждая учит нас, как добиваться того, чтобы люди чувствовали себя более могущественными, и как делать общество сильнее и крепче. Каждая преподает нам очень важный урок: если мы хотим возродить доверие общества к нашим институтам, мы должны позволить людям взять эти институты в свои руки — хотя бы частично.

От подписчиков до главных героев: история издания De Correspondent

В 2009 году Роб Вийнберг, которому не было и тридцати, стал самым молодым главным редактором в истории голландской газеты NRC Next. Его называли вундеркиндом. К тому времени он уже выпустил книгу, ставшую бестселлером. Он получил философское образование, но охота за новостями была у него, можно сказать, в крови (его родители тоже работали журналистами). Он завоевал репутацию вдумчивого и серьезного труженика прессы — этакого пришельца из золотого века, когда в комнатах новостных отделов было полным-полно репортеров, ставящих интересы общества выше денег от рекламодателей.

А через два года его уволили. Он пытался увести газету от модели, движущая сила которой — срочные новости: он считал эту модель чересчур склонной к погоне за сенсациями и к неумеренной шумихе вокруг сиюминутных событий, которые не заслуживают такого внимания. Вийнберг предпочитал давать больше аналитики, чаще освещать структурные проблемы, не жалеть газетной площади для масштабных журналистских расследований. Конечно, многим страшно интересны пикантные подробности жизни всевозможных миллиардеров, замешанных в скандале с «Панамским архивом». Однако, заметил нам Вийнберг, куда важнее, чтобы читатели понимали глобальную систему уклонения от налогов и бегства капитала, лежащую в основе этой истории. Столь необычный взгляд на вещи не очень-то отвечал предпринимательским задачам владельцев NRC Next, и когда Вийнберг отказался изменить свой подход, главного редактора попросту выставили за дверь.

В былые времена история на этом бы и завершилась. Чтобы затеять свою газету, в XX веке требовались огромные средства и всевозможная материальная инфраструктура, вот почему уволенные редакторы нечасто основывали новые СМИ. Но Вийнберг был не их тех, кто легко сдается. Если он не смог создать новую концепцию журналистики в рамках старовластного института, он сделает это, выстроив нововластный институт.

Вийнберг сформулировал свои представления об издании нового типа, пересмотрев практически все характеристики традиционного СМИ с точки зрения принципов высококачественной журналистики. Это новое издание будет реинвестировать по меньшей мере 95% своей прибыли в работу журналистов и в развитие своей платформы. Его политика соблюдения тайны частной жизни будет прямо и недвусмысленно запрещать изданию собирать ту личную информацию о своих читателях, в получении которой нет особой необходимости. В издании не будет абсолютно никакой рекламы. Оно станет «откровенно субъективным», тем самым отвергая миф о том, что журналисты — это «объективные автоматы». Оно будет побуждать своих репортеров стремиться к переменам в реальном мире. Но главное — оно будет по-новому выстраивать взаимоотношения с читателями, превращая их в активных участников журналистской работы.

Он донес свою идею до общественности, приглашая людей поддержать его модель и стать его первыми подписчиками. И он побил все мировые рекорды в журналистском краудфандинге. Его детище, под названием De Correspondent, собрало 1,7 млн евро за тридцать дней, а в день выхода у издания уже было 19 000 подписчиков («членов клуба»).

Концепция этого СМИ зиждилась на важнейшей нововластной идее. Эрнст-Ян Пфаут, сооснователь проекта и официальный издатель De Correspondent, говорит об этом так:

«Люди и раньше знали, что "аудитория" — самый мощный из всех источников знания, экспертных мнений и опыта, к которым имеют доступ журналисты. И тем не менее этот источник пресса недостаточно использует вот уже больше полутора веков».

Он добавляет:

«Мы считаем, что современные журналисты не должны воспринимать читателей просто как пассивную группу любителей вашей газеты, частенько вызывающую у вас раздражение. К читателям следует относиться как к золотой жиле — источнику квалифицированных суждений и полезной информации».

Этот подход реализуется в De Correspondent самыми разными путями. Каждый журналист делится с членами клуба идеей планируемого материала или вопросом, который он намерен расследовать, — еще до того, как он напишет на эту тему хоть слово. Читателям предлагается, опираясь на свои знания и опыт, высказывать свои мнения, идеи, варианты подачи проблемы и т. п. В распоряжении читателей инструменты для проверки, расширения, модификации материалов газеты, для добавления информации из внешних источников и их собственных впечатлений и воспоминаний. Каждая газетная статья заканчивается вопросом к читателям, «задающим направление для участия читателей — направление, которое сам корреспондент считает наиболее значимым с точки зрения журналистики».

De Correspondent относится к комментариям пользователей как к их «вкладу» и превратил их в неотъемлемую часть общего впечатления от материалов, а не в какое-то необязательное дополнение к ним. Редакторы и журналисты предлагают членам клуба писать «гостевые посты» в ответ на статьи, в создании которых эти общественные помощники принимали участие. К читателям относятся как к экспертам, позволяя им добавлять к своему имени тег, отражающий сферу их знаний, и краткую биографию (в традиционных сетевых СМИ такого не сыщешь: если там и помещают такие сведения, то это биография журналиста, написавшего статью).

Проделывая всё это, De Correspondent занимается, по мнению самой же редакции, постепенным созданием «самой большой в мире информационной картотеки» — сообщества доверенных соавторов-специалистов (от ученых до медсестер), помогающих журналистам издания писать более качественные статьи и обращаться к более широкому и пестрому кругу источников и собеседников.

И читатели очень любят подключаться к такой деятельности. В настоящее время De Correspondent проводит «самое массовое в истории Нидерландов групповое интервью с беженцами», прося своих читателей выбрать себе одного из искателей убежища, каждый месяц встречаться с ним для интервью, а затем делиться с аудиторией газеты историями этих людей, на которые часто не обращает внимания общественность. В проекте уже приняли участие сотни читателей.

Вот еще один пример. Когда Йелмер Моммерс, корреспондент, занимающийся вопросами охраны окружающей среды, затеял расследование деятельности компании Shell, он начал его с поста, где предложил: «Дорогие сотрудники Shell, давайте поговорим». Вместо того, чтобы держать поступающую информацию при себе и затем «сенсационно обнародовать» ее в статье, он делился новыми знаниями и вопросами с читателями, обращаясь к ним за помощью. «Постоянные обновления, которые публиковал Йелмер, расширяли его аудиторию, а также повышали степень доверия к нему. Благодаря этому он получал и новых читателей, и новые источники», — объясняет Эрнст-Ян Пфаут. Один из этих читателей передал ему настоящее сокровище — подборку документов, доказывавших, что Shell сознавала огромный риск, связанный с рукотворными изменениями климата, за десятилетия до того, как признала это публично.

Прошло совсем немного лет после первой краудфандинговой компании, но De Correspondent процветает: сегодня (данные 2015 года. — Republic) у издания свыше 52 000 подписчиков (в пересчете на душу населения страны этот показатель ненамного меньше, чем у таких китов, как The Wall Street Journal, а ведь основным языком онлайн-газеты по-прежнему является голландский, что явно не привлекает к ней читателей из других стран). А уж лояльности аудитории De Correspondent могли бы позавидовать большинство медиакомпаний: 79% читателей продлевают годовую подписку, 89% — месячную. А теперь издание еще и планирует вывести свою модель на глобальный уровень.

В эпоху скептического отношения к традиционным СМИ, повсеместных разговоров о «фейковых новостях», да еще после того, как американский президент (имеется в виду Дональд Трамп. — Republic) объявил прессу «врагом людей», De Correspondent показывает нам, как снова привлечь к журналистике, этому важнейшему социальному институту, активную часть общества и как вернуть людям ощущение того, что все они — совместные владельцы СМИ. Тем, кто утратил доверие к прессе, предлагается самим сделать ее лучше — быть не пассивным читателем, а полноценным участником журналистской деятельности. К тому же для людей это своего рода приключение. Газеты вроде The Guardian и The New York Times начинают понимать эффективность такого подхода и запускают мощные «кампании по привлечению новых членов сообщества», призванные подчеркнуть, что у издания есть не только приземленные цели, но и высокая общественная миссия. Но реальный «приз за участие» удастся завоевать, когда они сойдут со своего пьедестала и пригласят читателей по-настоящему влиться в производственный процесс.

Разветвленное правительство: история Одри Тан

На Тайване талантливая и бесстрашная общественная деятельница Одри Тан, 36-летний трансгендер, один из лучших специалистов по современным технологиям в стране, показывает, какие возможности открываются, когда новая власть внедряется в самое сердце правительственных структур.

Ее история начинается в 2012 году, когда тайваньское правительство выпустило рекламу, где изображались простые граждане, в благоговейном ужасе взирающие на непонятные детали пакета экономических реформ, представшего перед ними. «В сущности, послание прочитывалось так: "Всё это для вас слишком сложно, но не беспокойтесь, доверьтесь нам". Это было очень оскорбительно», — заявила Одри в беседе с Клэр Ричард, опубликованной в блоге Open Culture. Группа хакеров сделала сайт, где выкладывала на всеобщее обозрение всю информацию по бюджету. На том же сайте граждане могли обсуждать все факты и подробности. Сайт назвали g0v.tw, так что его адрес остроумно дублировал адрес официального правительственного сайта: хакеры просто заменили букву «o» нулем.

Одной из главных технических проблем стало создание понятных визуальных материалов, которые могли бы показать всем читателям сайта, что на самом деле планируют власти. Для этого требовалось отсканировать массу данных. Сайт хотел подключить к работе общественность, но требовалось найти техническое решение, которое позволило бы эффективно привлекать к ней людей.

«Если бы мы попросили скопировать целую страницу цифр, представленную в виде экселевской таблицы, это заняло бы минуты четыре, — отмечает Тан. — Для интернета это слишком долго. Люди привыкли, что в интернете все их желания удовлетворяются мгновенно: в Facebook требуются какие-то секунды для того, чтобы лайкнуть пост или поделиться им. Процедура не должна занимать больше минуты, для Сети это предел».

Поэтому огромную сокровищницу данных по правительственным бюджетным расходам разбили на фрагменты так, чтобы на расшифровку каждого уходило всего несколько секунд. К тому же добавили «наградные знаки», чтобы дополнительно мотивировать расшифровщиков. Тан рассказывает об этом с типичным для нее воодушевлением:

«Это занимает всего пять секунд, и вы реально чувствуете, что помогаете своей стране! Полезно, просто, приятно, к тому же вы зарабатываете награды. В этом главный прием краудсорсинга: если успехи игрока измеряются и оцениваются, люди могут часами не ложиться спать, лишь бы пройти игру до конца!»

Проект за первые же сутки привлек 9000 человек.

Следующим трюком Тан и сайта g0v.tw стала, уже в 2016 году, координация действий между традиционной индустрией такси, тайваньским правительством и райдшеринговыми компаниями вроде Uber — с целью выработать новый подход к регулированию таких перевозок. Тан воспользовалась онлайн-платформой под названием PoLis, чтобы выстроить чрезвычайно изощренную схему достижения консенсуса. При этом удалось свести вместе (пусть и виртуально) 4500 пассажиров и водителей, предлагавших свои решения проблем. Процесс принятия решений транслировали онлайн. В итоге появился новый закон, потребовавший существенных уступок от компании Uber: в частности, предписывалось, чтобы она тщательнее проводила предварительную проверку водителей и обеспечивала их страховкой. Закон способствовал возникновению многочисленных альтернатив сервису Uber, организованных гражданским обществом.

Тан прошла путь от активиста, действующего за пределами системы, до политика-визионера и самого молодого министра без портфеля в истории Тайваня. Оказавшись в чиновничьем кресле, Тан стала нанимать «менеджеров по общественному участию», чья функция — создавать механизмы для вовлечения обычных людей в работу правительства: такой вариант представляется самоочевидным, однако он совершенно противоречит духу менеджеристского государства, которое до сих пор живет по принципам XX века.

И Тан полна решимости отыскивать новые пути для вовлечения людей в деятельность правительства (и для того, чтобы люди чувствовали себя «совладельцами» результатов этой деятельности). Натан Шнейдер, изучающий платформенные кооперативы, придерживается тех же позиций: как он полагает, чтобы сделать публичные споры более содержательными и менее ожесточенными, необходимо, чтобы люди привыкали постоянно дискутировать, голосовать, высказывать свое мнение. Он называет такие процессы «разветвлением демократии»:

«Я верю в идею разветвления нашей демократической системы: вы не просто выбираете одного представителя, который будет защищать ваши интересы по всем вопросам, а участвуете в деятельности целого каскада многоуровневых институтов, и ваша связь с ними выстраивается в соответствии с характером ваших взаимоотношений с той или иной службой».

По мнению Шнейдера, эта модель может использоваться везде — от выбора руководителей той или иной системы здравоохранения до определения, кто будет управлять крупными онлайн-платформами, играющими такую большую роль в нашей жизни.

Рассмотрим эту модель чуть подробнее — на скромном примере ежегодного заполнения налоговой декларации. Представьте себе, что это занятие (для многих ненавистное) перестает быть таким малопонятным и нудным, что каждый гражданин узнаёт истории людей, которому помогли его налоги, и видит, куда идут его деньги. Останется в прошлом этот страшный день, когда нужно подавать декларацию о доходах: новая модель позволит гражданам на протяжении всего года получать отклики на свои налоговые отчисления. Вы можете неожиданно получить видео с благодарностью от гражданина, чью жизнь изменили к лучшему ваши деньги: скажем, от человека, который работал в гибнущей отрасли промышленности и теперь получил новую профессию, или от детей, радующихся новой игровой площадке, или от врача, который на ваши налоги разработал новую методику лечения онкологических заболеваний. Не исключено, что люди даже смогут играть более активную роль в принятии решений о том, куда будет направлена часть их налоговых отчислений.

Кое-какие из этих мечтаний сбываются уже сейчас, особенно на муниципальном уровне. Составление бюджета при участии общественности — идея, которая возникла еще несколько десятилетий назад в бразильском городе Порту-Алегри, но теперь понемногу распространяется по всему миру, сливаясь с культурой интернет-краудсорсинга. Смелая программа по привлечению общества к составлению городского бюджета, запущенная Анн Идальго, мэром Парижа, побудила сотни тысяч парижан принять участие в дебатах и голосованиях о проектах, имеющих непосредственное отношение к их повседневной жизни (от озеленения общественных зон до помощи бездомным). В Рейкьявике тоже успешно развивается программа, призванная привлечь горожан к принятию решений о жизни города и к составлению его бюджета: в этой программе приняло участие почти 60% населения исландской столицы.

В таких проектах нужно делать поправку на необъективность, присущую всякой краудсорсинговой инициативе, особенно когда речь идет о разграничении того, что на самом деле жизненно важно, и того, что просто привлекает людей. Необходимо также следить, чтобы эти программы не работали во благо лишь тех, кто и без того находится в привилегированном положении. Однако при правильной реализации такие проекты могут служить и более масштабной цели — предоставлять людям множество новых возможностей участвовать в работе органов власти и подарить им чувство, что они хозяева своего города и своей страны.

***

Это лишь несколько примеров тех усилий, которые можно предпринимать, чтобы выстроить стек. Очень легко (и очень интересно) представить себе и другие стратегии. Так, сектор здравоохранения как будто создан для более широкого вовлечения общественности, а в неуклонно стареющем обществе эта сфера становится одной из важнейших, и на нее следует обращать особое внимание. Повышение активности пациентов вообще называют «панацея XXI века».

Хелен Бивен, волшебный «агент перемен» Национальной службы здравоохранения Великобритании, предлагает нам рассматривать заботу о нашем здоровье как своего рода вклад в демократическую систему, непрерывные инвестиции в личное и общественное благо. Как поощрять такое отношение? Для этого медицинскую составляющую стека нужно выстраивать так, чтобы она способствовала развитию оживленных пациентских сообществ наподобие PatientsLikeMe — платформы, которую мы описали в самом начале книги. Нам кажутся перспективными и уже возникающие «сетевые кооперативы» (и локальные, и облачного типа) для хранения историй болезни: в таких местах люди могут хранить свою личную информацию вдали от загребущих рук крупных платформ — и получать лучшие результаты благодаря системам «коллегиального производства».

Важнейшую роль будет играть поиск новых путей общественного участия в сферах, обычно закрытых для публики. Взять хотя бы волонтерскую сеть сервисов неотложной помощи GoodSAM (от «good Samaritan» — добрый самаритянин), возникшую в Великобритании. Сеть позволяет обычным людям, владеющим навыками первой помощи, принимать посильное участие в системе здравоохранения. 19-летний Алекс Грант, получающий фельдшерское образование, рассказывает:

«Участвуя в системе GoodSAM, я бесплатно предлагаю мои навыки первой помощи сообществу людей, живущих вокруг меня. Мне запомнился случай, когда я откликнулся на вызов и помог пациенту, у которого произошла остановка сердца буквально в нескольких сотнях ярдов от того места, где я находился. К нам быстро прибыло подкрепление из лондонской службы неотложной помощи, и мы все вместе сорок минут неустанно трудились, чтобы спасти этому человеку жизнь. Нам удалось восстановить естественное кровообращение. В больнице у пациента достаточно долго сохранялся стабильный пульс, так что его родные успели добраться сюда за двести миль, попрощаться, в последний раз взять близкого человека за руку. Не все такие истории заканчиваются счастливо, но ты можешь хотя бы попытаться что-то изменить — обеспечить больному комфорт и сочувствие, повысив его шансы в борьбе за жизнь».

Сеть GoodSAM сейчас уже так разрослась, что ее вполне можно считать серьезным дополнением к обычным службам скорой помощи, действующим в британских городах. Но у нее есть и еще одно достоинство: она сплачивает сообщества местных жителей и дает таким волонтерам, как Алекс Грант, глубокое чувство сопричастности.

Уже сейчас можно вообразить себе вполне реальные инициативы такого рода, возникающие в самых разных областях и имеющие самые разные масштабы. Представим нововластные платформы, с помощью которых пенсионеры могли бы обучать и наставлять безработных в нашу эпоху повсеместной автоматизации. Представим гигантские экосистемы, состоящие из небольших локальных групп: участники таких групп, живущие поблизости, общаются между собой лично, но в рамках экосистемы они могут создавать сообщества людей с различным опытом для решения самых разных задач — от изучения хинди до борьбы с расизмом. Представим системы распределенной подачи экологически чистой энергии, позволяющие обычным людям получать и использовать электричество — и даже продавать его либо самой сети, либо друг другу.

Всем нам нужно выстраивать (и высматривать) модели, которые помогли бы обычным людям вроде нас ощутить связь друг с другом и с обществом в целом, почувствовать, что мир принадлежит всем нам. «Участие» должно стать чем-то гораздо большим, чем просто возможность зайти на специальный сайт и сообщить о замеченных вами выбоинах на дороге. «Участие» должно быть постоянным и притягательным, и оно должно способствовать тому, чтобы люди неустанно что-то делали сообща ради вещей, которые для них по-настоящему важны.

Построение полностекового общества будет непростым делом в эпоху, когда почти во всем индустриально развитом мире поддержка демократии достигла исторических минимумов — особенно среди молодежи. К тому же люди всегда будут стоять перед выбором: поучаствовать в том, что действительно важно, или подключиться к дофаминовой машине (ведь это сделать гораздо проще). А значит, тем, кто действует на стороне сил добра, придется гораздо эффективнее создавать программы, дающие пользователям потрясающие впечатления, формировать затягивающие циклы обратной связи, разрабатывать системы заманчивых поощрений, — для того, чтобы вновь вдохнуть жизнь в наши важнейшие общественные институты.

https://republic.ru/posts/105690

 Примерно каждый второй недоволен тем, как работает демократия в его стране

 Большинство опрошенных в семи западных странах, включая США и Великобританию, считают, что демократические институты находятся сейчас в худшем состоянии, нежели пять лет назад, а государственная система создает благоприятные условия скорее для богатых и влиятельных, чем для обычных граждан

Денис Яковлев , 2024.03. 07  

В онлайн-опросе, проведенном 21–30 сентября прошлого года, участвовали от 1053 избирателей в США до 5 266 — в Великобритании. Примерно каждый второй недоволен тем, как работает демократия в его стране. Этот показатель выше всего в США (56%), Франции и Италии (51%). Единственной страной, где опрошенных устраивает состояние демократии, оказалась Швеция: так считают 58% опрошенных.

«Люди говорят, что экономика служит интересам обеспеченных групп населения и не работает на благо каждого гражданина страны. Так думает более двух третей опрошенных в Италии (72%), Великобритании (71%), Франции (69 %), США (67%) и Хорватии (66%)», — отмечено в исследовании.

Большинство опрошенных в пяти странах — Великобритании, Хорватии, США, Франции и Италии — уверены, что государственные чиновники ставят на первое место потребности богатых и влиятельных. Вероятно, в связи с этим от 44% опрошенных в Швеции до 69% в Хорватии заявляют о необходимости радикальных перемен…:  https://republic.ru/posts/111683

 

L'Opinion (Франция): преодолеем холодный мир между Западом и Россией

03.07.2019

Александра Каменская (Alexandra Kamenskaya) , Адриан Пабст (Adrian Pabst)

В Париже, Брюсселе и Москве все чаще говорят о расколе между Востоком и Западом, словно история обречена повторяться. Мы убеждены, что это противостояние, с частности с Россией, не является неизбежным. Если мы хотим избежать продолжения опасной динамики холодной войны, нам срочно необходимо сближение, которое должно выстраиваться на прочных основах: общих интересах народов, которые обречены жить вместе от Лиссабона до Владивостока в рамках общей цивилизации.

30 лет назад падение берлинской стены стало надеждой на примирение, но сегодня в наших отношениях вновь воцарился холод. Если в 1990-х годах Россия была для Запада младшим партнером, которого нужно было учить жизни в соответствии с западными нормами, то сегодня мы видим другую крайность: повсюду говорят о некой «российской угрозе», которая ставит в опасность западные ценности и стремится разрушить либеральные демократии. Что касается Запада, в Москве считают, что тот пытается подвергнуть российский народ коллективному наказанию, чтобы помешать стране получить влияние на международной арене. Предполагаемое военное или нравственное превосходство одного только обостряет ощущение уязвимости другого.

Кроме того, мы видим множество других политических конфликтов, которые отражают серьезное обострение международных отношений. Это видно в Европейском союзе на примере Брексита, разногласий между западом и востоком Европы, а также недавней напряженности в отношениях между Франций и Италией или Нидерландами. Или между Россией и соседними странами, такими как Польша и Украина. То же самое касается и связей с двумя другими большими соседями ЕС, Магрибом и Турцией.

Племенной дух

За всей этой полемикой скрывается непонимание реалий других наций: легитимных интересов, различий в ценностях и стремлений общества. У истоков этого непонимания лежит отрицание действительности, которое является характерной чертой доминирующих идеологий: ультралиберальной технократии и националистического популизма. Технократы сводят мир к простой математике, а популисты видят повсюду заговоры. И те, и другие возводят свою позицию в ранг высшей истины и считают, что единственным всеобщим принципом является стремление доминировать над остальными. Геополитика же представляет собой игру с нулевой суммой, в которой побеждает сильнейший.

В эпоху фейков и племенного духа в социальных сетях господство принципа «здесь и сейчас» накладывается на идеологическую вуаль и еще сильнее искажает наше восприятие действительности, бросает тень на связывающие всех нас общие интересы. Эти интересы требуют реалистического подхода с прицелом на долгосрочную перспективу и уважение партнеров и их выбора. В обстановке взаимного недоверия столкновение личных интересов ведет к агонии политики как искусства компромисса и дипломатии как инструмента мирного урегулирования споров. На фоне подпитывающих друг друга гипертрофированного либерализма и националистического популизма идеологическая борьба лишь укрепляет новый холодный мир.

Для решения этих международных вопросов нужно вернуться к идее общности судьбы стран большой Европы. Как наглядно продемонстрировала трагедия Собора Парижской богоматери, всех нас объединяет европейская цивилизация: в России и по всей Европе СМИ были наполнены выражениями грусти и солидарности при виде охваченного огнем памятника нашего общего культурного наследия. Кроме того, несмотря на напряженность между элитами, народы осознают, что их благополучие зависит от благополучия остальных. Они стремятся к взаимному признанию, а не доминированию над другими. Навязанный политиками с обеих сторон холодный мир усиливает искусственный раскол между нациями и препятствует сближению народов.

Логика противостояния

Пора отказаться от логики противостояния и вспомнить о культуре, человечестве и наших общих интересах, которые стоят выше национальности и идеологии. В этом заключается суть нашего призыва к руководству, интеллектуалам и лидерам общественного мнения всех течений: если мы хотим справиться с конфликтами, прежде всего между Востоком и Западом, давайте обопремся на эти основы и придумаем новую стратегию для облегчения диалога по сложным темам. Давайте опираться на силу человеческого общения в борьбе с идеологией, близорукой политикой и интеллектуальной ленью. Она позволит разрушить стереотипы, установить человеческие связи и поспособствовать доверию и сотрудничеству.

Хотя было бы наивным считать, что государства откажутся от опоры на силу (именно она во многом определяет нынешний холодный мир), большее внимание к человеческой стороне вопроса должно, как минимум, изменить подход к реализации власти. Отталкиваясь от общих интересов и культуры, можно встать на путь меньшей идеологизации совместного существования и придать диалогу новую динамику. Давайте преодолеем холодный мир!

https://inosmi.ru/politic/20190703/245408000.html

10 мая 201919:43

Далай-лама объяснил, как сделать мир лучше

Далай-лама рассказал российским буддистам, как сделать мир лучше, урегулировать конфликты и сократить разрыв между богатыми и бедными. В эти дни он проводит в своей резиденции в городе Дхарамсала на севере Индии учения для россиян. На них приехали тысячи человек, преимущественно паломники из Калмыкии, Бурятии, Тувы. Но есть и представители стран Западной Европы, Азии и США.

Как заявил Далай-лама, все основные проблемы современного общества возникают от недостатка любви и сострадания. "Ахимса — ненасилие — это то, что наиболее важно для современного мира. Только любовь, сострадание и ненасилие сделают этот мир лучше", — приводит слова Далай-ламы РИА Новости.

По его словам, пути развития любви и сострадания обстоятельно изложены в учениях древних буддийских философов, таких как живший в IV веке Асанга. Записанный им фундаментальный буддийский трактат "Уттаратантра" о заложенной в каждом живом существе природе Будды стал главной темой нынешних учений.

Кроме того, Далай-лама посоветовал изучать трактаты мыслителей древнеиндийского буддийского университета Наланда.

Учения Далай-ламы для буддистов России проводятся в Индии с 2009 года.

https://www.vesti.ru/doc.html?id=3145848&cid=7

Экономические истоки диктатуры и демократии

Дарон Асемоглу, Джеймс А. Робинсон

 

Научный бестселлер экономистов Дарона Асемоглу и Джеймса А. Робинсона посвящен разработке концептуальных оснований для анализа создания и консолидации демократии. Авторы исходят из внешне простого тезиса о том, что различные социальные группы предпочитают различные политические институты из-за того, как они распределяют политическую власть и ресурсы. Так, демократию предпочитает большинство граждан, но ей противятся элиты. Однако диктатура нестабильна, когда граждане могут создавать угрозу общественных беспорядков и революции. В ответ на это, когда цена репрессий существенно высока и обещания уступок не вызывают доверия, элиты могут быть вынуждены создать демократию. Через демократизацию элиты вызывающим доверие образом передают политическую власть гражданам, обеспечивая социальную стабильность. Демократия консолидируется, когда у элит нет сильных стимулов для ее свержения. Эти процессы зависят от силы гражданского общества, структуры политических институтов, природы политических и экономических кризисов, уровня экономического неравенства, структуры экономики и формы и масштаба глобализации.

СОДЕРЖАНИЕ

П РЕД И СЛ О ВИ Е

Ч А С Т Ь П Е Р В А Я . В О П Р О С Ы И О Т В Е Т Ы

I. ПУТИ ПОЛИТИЧЕСКОГО РА ЗВИ ТИ Я

1. Великобритания

2. Аргентина

3. Сингапур

4. Южная А ф рика

5. П овестка дня

II. НАША АРГУМ ЕН ТАЦИЯ

1. Демократия против недемократии

2. Строительные блоки нашего подхода

3. К нашему основному повествованию

4. Наша теория демократизации

5. Демократическая консолидация

 

6. Детерминанты демократии

7. Политические идентичности и природа конфликта

8. Демократия в графических изображениях

9. Обзор книги

III. ЧТО МЫ ЗНАЕМ О ДЕМОКРАТИИ

1. Измерение д ем ократи и

2. Закономерности демократии

3. Демократия, неравенство и перераспределение

4. Кризисы и демократия

5. Общественные волнения и д емократизаци я

6. Литература

7. Наш вклад

Ч А С Т Ь В Т О Р А Я .

М О Д Е Л И Р О В А Н И Е  П О Л И Т И К И

IV. ДЕМОКРАТИЧЕСКАЯ П ОЛ ИТИ К А

1. Введение

2. Агрегирование индивидуальных предпочтений

3. Однопиковые предпочтения и теорема о медианном избирателе

4. Наши модели — рабочие лошадки

5. Демократия и политическое равенство

6. Заключение

V. НЕДЕМОКРАТИЧЕСКАЯ ПОЛИТИКА

1. Введение

2. Власть и ограничения в недемократической политике

3. Моделирование предпочтений и ограничений в недемократиях

4. Проблемы обязательств

5. Простая игра обещаний

6. Динамическая модель

7. Обещания, совместимые со стимулами

8. Заключение

Ч А С Т Ь Т Р Е Т Ь Я .

 С О З Д А Н И Е И К О Н С О Л И Д АЦ И Я  Д Е М О К Р А Т И И

VI. ДЕМ ОКРАТИЗАЦИЯ

1. Введение

2. Роль политических институтов

3. Предпочтения относительно политических институтов

4. Политическая власть и институты

5. Статическая модель демократизации

6. Демократизация или репрессии?

7. Динамическая модель демократизации

8. Совершенные на подыграх равновесия

9. Альтернативные политические идентичности

10. Целевые трансферы

11. Власть элит в демократии

12. Идеологические предпочтения в отношении режимов

13. Демократизация в графическом изображении

14. Равновесные революции

15. Заклю чение

VII. ПЕРЕВОРОТЫ И КОНСОЛИДАЦИЯ

1. Введение

2. Стимулы для переворотов

3. Статическая модель переворотов

4. Динамическая модель создания и консолидации демократии

5. Альтернативные политические идентичности

6. Целевые трансферы

7. Власть в демократии и перевороты

8. Консолидация в графическом изображении

9. Оборонительные перевороты

10. Заключение

Ч А С Т Ь Ч Е Т В Е Р Т А Я .

К А К  Р А Б О Т А Ю Т  М О Д Е Л И

V III. РОЛЬ СРЕДНЕГО КЛ А ССА

1. Введение

2. Трехклассовая модель

3. Возникновение частичной демократии

4. От частичной демократии к полной

5. Репрессии: средний класс как буфер

6. Репрессии: сторонники мягкой линии против сторонников жесткой л и н и и

7. Роль среднего класса в консолидации демократии

8. Заключение

IX. СТРУКТУРА ЭКОНОМИКИ И ДЕМОКРАТИЯ

1. Введение

2. С труктура экономики и распределение доходов

3. Политический конфликт

4. Капитал, земля и переход к демократии

5. Издержки переворота для капитала и земли

6. Капитал, земля и бремя демократии

7. Конфликт между землевладельцами и промышленниками

8. Промышленники, землевладельцы и демократия на практике

9. Экономические институты

10. Человеческий капитал

П . Предположения относительно политического развития

12. Заключение

X. ГЛОБАЛИЗАЦИЯ И ДЕМ ОКРАТИЯ

1. Введение

2. Модель открытой экономики

3. Политический конфликт — демократическая консолидация

4. Политический конфликт — переход к демократии

5. Финансовая интеграция

6. Возросшая политическая интеграция

7. Альтернативные допущения о природе международной торговли

8. Заклю чение

ЧАСТЬ ПЯТАЯ.

XI. ВЫВОДЫ И БУДУЩЕЕ ДЕМОКРАТИИ

1. Возвращаясь к путям политического р а зв и т и я

2. Продолжение и области будущих исследований

3. Будущее демократии

ЧАСТЬ Ш ЕСТАЯ.

ПРИЛОЖ ЕНИЕ

XII. РАСПРЕДЕЛЕНИЕ ВЛАСТИ В ДЕМОКРАТИИ

(ПРИЛОЖ ЕНИЕ К ГЛАВЕ I V )

1. Введение

2. Модели вероятностного голосования

3. Лоббирование.

4. Партийная политика и политический захват

БИБЛИОГРАФИЯ

https://growford.org.ua/files/ekonomicheskie-istoki-diktatury-i-demokratii.pdf

 

PS: капитализму необходима перезагрузка

Каким будет мир после пандемии?

Клаус Шваб (Klaus Schwab) предлагает «Великую перезагрузку» экономики, политики и общества. Он убежден, что наступил подходящий момент для переоценки «священных коров» допандемической системы, а также для защиты некоторых устоявшихся принципов. Каких именно, и что это за «священные коровы», подробно объясняется...: https://inosmi.ru/politic/20201012/248303497.html

 

 Навальный к годовщине отравления написал колонку для мировых СМИ 

И потребовал, чтобы Запад вводил санкции не против силовиков, а против олигархов из окружения Путина

10:12, 20 августа 2021

Евгений Фельдман для «Медузы»

В статье оппозиционер предлагает пять шагов по борьбе с коррупцией в мировом масштабе.

…Первое, что берут под контроль автократы, намеревающиеся грабить свою нацию, — это судебная система.

…После распада СССР и окончания глобального идеологического противостояния именно коррупция — в ее классическом определении «использование служебного положения для личной выгоды» …

Все что нужно западным лидерам — это проявить решимость и политическую волю. Надо превратить коррупцию из источника безграничных возможностей в тяжелое бремя для элит, работающих на автократов. 

Следующие пять шагов, которые полностью реалистичны и легко реализуемы, могут дать эффективный старт в борьбе с глобальной коррупцией.

• Во-первых, Запад должен выделить особую категорию «стран, поощряющих коррупцию» — это позволит принимать единые меры против групп стран, а не вводить санкции против отдельных государств.
• Во-вторых, главной санкцией для этих стран должна стать «принудительная прозрачность». Вся документация о контрактах между западными компаниями и партнерами из стран, представляющих коррупционные риски, должна быть опубликована, если договоры хоть в малейшей степени связаны с государством, чиновниками и их родственниками.
• В-третьих, борьба с коррупцией без борьбы с конкретными коррумпированными личностями является чистейшим лицемерием и подрывает доверие избирателей. Пока не будут наложены персональные санкции на олигархов — в первую очередь из окружения Путина, который является ролевой моделью для коррумпированных чиновников и бизнесменов всего мира, — любая антикоррупционная риторика Запада будет восприниматься как игра и пустословие. Нет ничего более разочаровывающего, чем видеть в очередном санкционном списке имена полковников и генералов спецслужб, о которых никто никогда не слышал, но не видеть имен тех, в чьих интересах эти полковники действуют. Олигархи Путина, возглавляющие «государственные» или формально частные компании — это не бизнесмены, а лидеры организованных преступных групп. Сейчас западный истеблишмент ведет себя как собака Павлова. Вы показываете им полковника спецслужб, они кричат: «Наказать его!». Вы показываете им олигарха, который платит полковнику, и они кричат: «Пригласите его в Давос!».
• В-четвертых, у США, Великобритании и Германии есть отличные инструменты и законы для борьбы с иностранной коррупцией. Угадайте, сколько дел было возбуждено после расследований нашего Фонда борьбы с коррупцией, который теперь квалифицируется путинской властью как экстремистская организация? Правильно, ни одного. Даже западные правоохранительные органы ведут себя осторожно с коррумпированными иностранными чиновниками. С небольшой политической волей правительства это можно исправить.
• В-пятых, для противостояния экспорту политической коррупции нужно создать международный орган или комиссию. Вкладывая относительно небольшие суммы денег, Путин скупает крайне правые и крайне левые движения по всей Европе, превращая этих политиков в олигархов и собственных агентов влияния. Легализованное взяточничество часто процветает в форме членства в советах директоров государственных компаний. Бывший канцлер Германии, бывший премьер-министр Италии или бывший министр иностранных дел Австрии могут подыгрывать российскому диктатору, нормализуя коррупционные практики. Все контракты, связывающие бывших или нынешних западных политиков с деловыми партнерами из коррумпированных авторитарных стран, должны быть открытыми для общественного контроля.

Для того, чтобы начать действовать, не нужны деньги, солдаты, переустройство промышленности или мировой политики — только политическая воля, которой, к сожалению, часто не хватает. Но, может быть, тогда мировые лидеры в своих мемуарах однажды напишут, что смогли решить проблемы «большой повестки дня», просто устранив их первопричину — без войсk.

https://meduza.io/feature/2021/08/20/zapadnyy-isteblishment-vedet-sebya-kak-sobaka-pavlova

 

Гарри Каспаров: нашу политику надо улучшить с помощью технологий (The Economist, Великобритания)

Демократия, как и цифровые инновации, может стать гибче, быстрее и лучше, считает бывший чемпион мира по шахматам

13.10.2020

Гарри Каспаров

Технологии спешат вперед, подгоняемые учеными и инженерами, гигантскими компаниями и государственными инвестициями. Общество поспешно принимает их без разбора — сказываются рыночные силы и неутолимая человеческая жажда нового, быстрого и лучшего. Политика же, напротив, медленно тащится следом. Кажется, что в эпоху, когда демократические институты по всему миру изнашиваются, механизмы политики — от оценки общественного мнения до поиска компромиссов и голосования — неспособны адаптироваться к изменениям в современной жизни.

Решение состоит в том, чтобы позаимствовать дух технического прогресса и внедрить в нашу демократию и политические процессы инновации, чтобы они не отставали от времени и его запросов. Фантазией, тщанием и осторожностью мы сможем модернизировать наши политические системы благодаря технологиям и улучить их.

Сегодняшняя демократия переживает кризис. Я внимательно наблюдал за гибелью российской демократии и понял, что иметь хорошо продуманную систему на бумаге недостаточно. Недостаточно и того, чтобы в нее верили люди — не менее важно, чтобы граждане всерьез относились к своим гражданским обязанностям. У демократии есть враги — вредители, которые подрывают и уничтожают ее ради собственной выгоды. Темные деньги, подавление избирателей, конфликт интересов — достаточно и этого, не говоря уже о вмешательстве извне и неприкрытом мошенничестве.

Популизм нарастал и до пандемии. Но covid-19 усугубляет социальное и экономическое давление, обнажает неспособность правительства решать вопросы и раздувает разочарование граждан в ярость. Свой гнев люди изливают в интернете и на улицах. Этим пользуются демагоги и радикалы, а традиционные партии и умеренные взгляды терпят крах. Ложь и нападки привлекают больше внимания, чем сотрудничество и компромиссы ради общего блага. Люди дробятся на своего рода племена по сверхпартийному признаку, запираются в информационных бункерах и все чаще видят в согражданах врагов.

Эти проблемы усугубляются цифровыми технологиями. Интернет сделал с политикой то же, что и со всем остальным: ускорил ее и рассредоточил. Политические опросы, реклама и сбор средств ускорились и стали точечными, адресными. При этом до появления социальных сетей этот сдвиг был не столь опасен. Когда все трубят своих взглядах во всеуслышание, начинается кружковщина и племенная вражда.

Когда в 1929 году испанский философ Хосе Ортега-и-Гассет (José Ortega y Gasset) писал свое «Восстание масс», он напомнил о крахе мирового порядка после Первой мировой войны. Старый истеблишмент во многих странах оттеснили новые радикальные движения от фашистов до коммунистов, которые обещали ни перед чем не останавливаться — и устроили настоящий ужас.

До этой точки мы пока не дошли. Общество менее склонно к экстремизму, чем может показаться, читая ленту новостей. Как показывают исследования, общественность вполне готова соглашаться и идти на компромисс, особенно когда речь идет о локальных либо личных проблемах, таких как образование, преступность или здравоохранение. Это отражает «молчаливое большинство» умеренных. Сказывается и то, что политикам на местах приходится добиваться реальных результатов — у них нет возможности тратить время на сбор средств и нападки на оппонентов по телевизору и в социальных сетях.

Некоторые считают, что раз политические процессы настолько щекотливы, а всякая новая технология таит в себе скрытые угрозы, лучше ограничиться самыми мягкими изменениями в наш политический обиход, а не пересматривать его радикально. Я же придерживаюсь противоположной точки зрения. Политика слишком важна, чтобы не меняться и не рисковать — тем более когда она так сильно нас подводит.

Мы должны экспериментировать с решениями по обновлению политического центра — и воспользоваться для этого теми же технологическими новшествами, что чаще всего разделяют людей. В противном случае разорвать порочный круг экстремизма и разногласий не удастся. Разумеется, никакой цифровой волшебной палочки нет. И мой собственный опыт ограничивается диагностикой больных демократий: четкого плана, как вернуть им здоровье, у меня нет. Но есть три реформы, которые дают нам представление о том, какие изменения необходимы ради укрепления демократии.

Во-первых, это «консультативное голосование». Это своего рода виртуальная городская площадь, где общественное мнение становится политически осязаемым. Голосование можно масштабировать до уровня провинции, штата или отдельного города, позволив людям высказываться и голосовать по вопросам, которые их заботят больше всего. Маргинальные кандидаты и крайние позиции нередко задают тон обсуждению в сети, но на избирательных участках терпят поражение — это несколько утешает, хотя в последнее время так происходит все реже.

Консультативное голосование дает все преимущества цифрового обсуждения без лишнего шума. Оно открыто для всех граждан, темы предлагают сами люди, а результаты голосования дают возможность узнать общественное мнение и принять соответствующие меры. Но поскольку участникам голосования надо регистрироваться по удостоверению личности, обсуждения отличаются доброй волей, а не анонимным гневом, как в интернете. Даже журнал The Economist похвалил одну его разновидность — гражданские собрания, которые уже доказали свою эффективность в Ирландии, Испании, Тайване и других странах.

Для поддержки консультативного голосования правительства могут создать специальный орган — этакую цифровую ратушу. Она будет полностью подотчетной, прозрачной, беспристрастной и некоммерческой. В конце концов, даже официальные петиции правительству, которые обычно подаются в бумажном виде, могут перейти на цифровую платформу и стать проще и оперативнее. В большинстве развитых стран «строительный материал» для этого уже есть — от водительских прав и паспортов до номеров социального страхования. Это будет означать мощную эволюцию в поддержке демократии, чтобы вывести старые системы записи на цифровую скорость и улучшить политический процесс.

Еще один механизм укрепления демократии — это создание политических коалиций сквозь партийные границы. Раньше существовали союзы правых и левых — например, по вопросам национальной безопасности — и были либералы по общественным вопросам, но консерваторы в экономике и наоборот, допускавшие компромисс и многопартийную политику. Сегодня в Америке и других странах это почти невообразимо. Из-за жесткой партийной идеологии умеренным, если они осмелятся объединить усилия с противниками, грозит конфликт с более радикальными однопартийцами.

Значит, чем надеяться, что необходимую широту политического выбора обеспечит некая третья или даже четвертая партия, нам нужны более гибкие группировки, которые ставят проблемы и их решение выше партийной принадлежности. Технологии помогут выявить общие проблемы и сформировать коалиции, пользующиеся широкой общественной поддержкой — в духе кампаний на сайте Kickstarter, но только для политиков. Так, например, экологические проблемы ассоциируются с левыми, а политика в интересах бизнеса — с правыми, но при этом упускается из виду, как многие компании переориентировались на «зеленую» промышленность.

Для объединения таких целей должны формироваться политические коалиции. Но для этого нужен открытый механизм выражения политических предпочтений. Это особенно важно на местном уровне, который может стать центром притяжения умеренности и компромиссов. Это поможет гражданам выйти за рамки рассыпающихся политических партий, которые ратуют за столько противоречивых вещей, что практически уже не представляют никого лично. Соревнование за власть на партийной основе сохранится, но объединение на общественных началах подтолкнет политику к основному руслу. Мы же хотим, чтобы наша политика согласовывалась с большинством избирателей, а не массой гневных твитов.

Наконец, явка на выборы. Максимальное упрощение процесса голосования — недооцененный рычаг для улучшения политики (хотя те, кто пытается усложнить задачу, его как раз оценили). Онлайн-голосование не так просто, как кажется. Существуют предварительные условия — например, национальные цифровые удостоверения личности, которые в некоторых странах неприемлемы. Однако со временем возможность онлайн-голосования с упрощенной регистрацией должна стать характерной чертой выборов.

Не ходить на избирательные участки, будь то онлайн или живьем — это роскошь, позволить которую мы себе больше не можем. Более 100 миллионов американцев (или 44% электората) не голосовали на президентских выборах в 2016 году — это больше, чем собрали голосов Дональд Трамп или Хиллари Клинтон. Я, выходец из тоталитарного государства, бывшего Советского Союза, советовать некие обязательные меры не решаюсь. Но если все эти цифровые реформы не приведут к большей вовлеченности в политическую жизнь и если люди будут и впредь манкировать добровольным голосованием, аргументы в пользу обязательного голосования прозвучат все сильнее.

Главное не в том, что эти конкретные реформы правильны, а в том, что мы должны быть открыты для реформы политики в целом — и что мы можем представить себе эти реформы и вообразить эти улучшения. Хотя технология — это важный компонент, реальные решения должны исходить из человеческого фактора. Нам предстоит развернуть напряженную работу по восстановлению доверия к нашим учреждениям. Мы увидели, сколь успешно цифровой мир все разрушает. Пришло время проверить, сможет ли он столь же успешно восстанавливать.

Гарри Каспаров — основатель «Инициативы возрождения демократии» и председатель Фонда прав человека. 13-й чемпион мира по шахматам.

https://inosmi.ru/politic/20201013/248308443.html

21 урок для XXI века - Юваль Ноах Харари ( יובל נח הררי)  

Описание
«В мире, перегруженном информацией, ясность – это сила. Почти каждый может внести вклад в дискуссию о будущем человечества, но мало кто четко представляет себе, каким оно должно быть. Порой мы даже не замечаем, что эта полемика ведется, и не понимаем, в чем сущность ее ключевых вопросов. Большинству из нас не до того – ведь у нас есть более насущные дела: мы должны ходить на работу, воспитывать детей, заботиться о пожилых родителях. К сожалению, история никому не делает скидок. Даже если будущее человечества будет решено без вашего участия, потому что вы были заняты тем, чтобы прокормить и одеть своих детей, то последствий вам (и вашим детям) все равно не избежать. Да, это несправедливо. А кто сказал, что история справедлива?…»

Автор книги «21 урок для XXI века» израильский историк Юваль Ной Харари подтвердил, что разрешил внести изменения в книгу, чтобы его идеи «достигли широкой и разнообразной аудитории». В русском переводе книга Харари не содержит жестких высказываний о событиях в Крыму в 2014 году, пишет «Монд», однако, как утверждает автор, там осталась критика путинского режима и предостережение об опасности диктатуры.

https://ruwapa.net/book/21-urok-dlya-xxi-veka-yuval-noj-harari-28988/

Project Syndicate (США): кризис англо-американской демократии

30.07.2019 Джеффри Сакс (Jeffrey D. Sachs)

НЬЮ-ЙОРК — Как так случилось, что во главе двух самых почтенных и влиятельных демократических стран в мире — Великобритании и США — оказались Дональд Трамп и Борис Джонсон? Трамп не ошибается, когда называет Джонсона «британским Трампом». И это не просто вопрос сходства личностей или стилей; это ещё и следствие вопиющих недостатков политических институтов, которые позволили этим людям прийти к власти.

Трамп и Джонсон отличаются, как выразился ирландский врач и психолог Иэн Хьюз, «помрачённым рассудком». Трамп — хронический лжец, пропагандист расизма и масштабный налоговый обманщик. В докладе специального прокурора США Роберта Мюллера, опубликованном по итогам его 22-месячного расследования президентской кампании Трампа в 2016 году, перечислены неоднократные случаи, когда Трамп препятствовал осуществлению правосудию. Более 20 женщин обвинили Трампа в хищническом сексуальном поведении (то есть в том самом поведении, которым он сам хвастался под запись), а тот поручил своему адвокату незаконно выплатить им деньги за молчание, что представляет собой нарушение правил финансирования избирательных кампаний.

В личном поведении Джонсон столь же не воздержан. Многие считают его хроническим лжецом, который к тому же ведёт беспорядочную личную жизнь: он был дважды неудачно женат, а перед тем, как стать премьер-министром, оказался героем домашнего скандала. Его неоднократно увольняли с работы за лживость и иное порочное поведение. В 2016 году он вёл кампанию за выход Британии из ЕС, опираясь на утверждения, которые, как было доказано, были полностью ложными. Будучи министром иностранных дел Великобритании, он дважды допустил утечку секретной разведывательной информации: в одном случае это были данные французской разведки о Ливии, а в другом — британские разведданные об Иране. Как и у Трампа, у него высокий рейтинг неодобрения во всех возрастных группах, а рейтинг его поддержки растёт вместе с возрастом избирателей.

…Есть очевидный ответ на вопрос, каким образом две почтенные демократические страны отдали власть «помрачённым рассудкам» и позволили им проводить непопулярную политику. Но есть и более глубокий ответ.

Очевидный ответ заключается в том, что Трамп и Джонсон получили поддержку избирателей в возрасте, которые в последние десятилетия начали чувствовать себя оставленными позади. Трамп особенно апеллирует к белым мужчинам-консерваторам в возрасте, которые потеряли место в жизни из-за импорта и новых технологий, а также (как считают некоторые) из-за американских движений за гражданские права, права женщин и сексуальные права. Джонсон также обращается к избирателям постарше, по которым сильно ударила волна деиндустриализации, и к тем, кто сохнет по славным дням мировой британской державы.

Но этого объяснения недостаточно. Взлёт Трампа и Джонсона стал ещё и результатом более глубокого политического провала. Партии, находящиеся в оппозиции (Демократическая и Лейбористская соответственно), не смогли отреагировать на нужды трудящихся, потерявших работу из-за глобализации, и тогда те мигрировали в лагерь правых. Между тем, политика, которую стремятся проводить Трамп и Джонсон (снижение налогов для богатых в США и Брексит без соглашения в Великобритании), противоречит интересам их собственной избирательной базы.

Общий для обеих стран политический недостаток связан с механикой политического представительства, а именно с мажоритарной избирательной системой. Избрание депутатов простым большинством в одномандатных округах способствовало возникновению в обеих странах двух доминирующих партий, а не множества партий, как в тех странах Западной Европы, где они избираются согласно пропорциональной системе представительства. Двухпартийная система, приводящая к политике по принципу «победителю достаётся всё», не способна представлять интересы избирателей, а также создавать коалиционные правительства, которые обязаны договариваться и вырабатывать политические решения, приемлемые для двух или более партий.

Взгляните на ситуацию в США. Трамп господствует в Республиканской партии, но лишь 29% американцев идентифицируют себя как республиканцы, при этом 27% называют себя демократами, а 38% — независимыми. Последние чувствуют себя некомфортно ни с одной из двух партий, но никакая альтернативная партия их не представляет. Возглавив Республиканскую партию, Трамп сумел пролезть на пост президента, хотя получил меньше голосов избирателей, чем его соперник, Хиллари Клинтон, зато больше голосов делегатов Коллегии выборщиков. Учитывая, что только 56% зарегистрированных избирателей-американцев проголосовали в 2016 году (что отчасти объясняется умышленными действиями республиканцев, которые стараются затруднить голосование), Трамп получил поддержку всего лишь 27% зарегистрированных избирателей.

Трамп контролирует партию, которая представляет менее трети электората, а правит в основном с помощью указов. В случае с Джонсоном менее 100 тысяч членов Консервативной партии избрали его своим лидером, сделав тем самым его премьер-министром страны, хотя рейтинг поддержки у него равен всего 31% (по сравнению с 47% тех, кто его деятельность не одобряет).

Политологи утверждают, что двухпартийная система должна в итоге представлять «медианного избирателя», потому что каждая из партий стремится к политическому центру ради привлечения половины голосов плюс один. На практике же расчёты американских партий в последние десятилетия зависят от финансирования их избирательных кампаний, поэтому и партии, и кандидаты начинают тяготеть вправо, чтобы угодить богатым спонсорам. (Сенатор Берни Сандерс пытается разорвать эту удавку крупного капитала, привлекая значительные суммы от небольших спонсоров).

В Великобритании ни одна из ведущих партий не представляет большинства избирателей, которое выступает против Брексита. Вместо этого политическая система Великобритании позволяет одной фракции одной партии принять за страну историческое, долгосрочное решение, против которого выступает большинство избирателей. И что хуже всего, политика по принципу «победителю достаётся всё» дала возможность двум опасным личностям получить государственную власть, несмотря на широкую оппозицию общества.

Ни одна политическая система не способна идеально трансформировать общественную волю в политические решения, а общество часто оказывается запутанным, дезинформированным и склонным к опасным страстям. Устройство политических институтов — это постоянно эволюционирующая задача. Сегодня из-за устаревших правил, согласно которым победителю достаётся всё, две страны с самыми старыми и уважаемыми демократическими системами в мире пришли к плохим результатам — даже опасным.

Джеффри Д. Сакс — профессор программы по устойчивому социально-экономическому развитию и профессор политики и управления здравоохранением Колумбийского университета, директор Центра по вопросам устойчивого развития и сети ООН для выработки решений в области устойчивого развития Колумбийского университета.

https://inosmi.ru/politic/20190730/245549915.html

Революция сознания

16.08.2019, 08:12

Семен Новопрудский о том, зачем России настоящие граждане

«Да, это уже вопрос человеческого достоинства, а не политических взглядов», — написал я под одним постом известного человека в ФБ о его мотивах идти на митинг 10 августа. А потом — уже для себя — вспомнил фразу великого советского антисоветского писателя Андрея Платонова: «Некуда жить, вот и думаешь в голову».. Единственная революция, которая действительно нужна России — это революция сознания

Из этих двух ингредиентов — чувства собственного достоинства и способности (для начала хотя бы желания) думать своей головой — и состоит прежде всего настоящий гражданин.

Уже потом возникает чувство ответственности за происходящее со страной и чувство стыда за нее, когда она того заслуживает. И уж точно сознательный гражданин не тот, у кого просто есть паспорт гражданина какой-то страны.

Когда мы начинаем анализировать известные события последних двух месяцев в столице, важно ясно видеть цель и смысл событий холодного лета 2019-го. Пока главный, если не единственный их смысл — возможность рождения на наших глазах новых настоящих граждан России. Возникновение публичных споров, является ли омоновец, который зверски избивает дубинкой девушку, и сама эта девушка одним народом? Или это «глубинный народ» от всей души, а не по приказу начальства, не из страха потерять скромную пайку, не выслуживаясь за обещание получить долгожданное жилье, на которое иначе не заработать, мутузит ненавистных хипстеров, недобитых «интеллигентов», возбужденных рэперами подростков?

С помощью массовых прогулок и полицейских дубинок на наших глазах происходит, как теперь модно говорить, «деанонимизация» и «развиртуализация», очная ставка людей, вроде живущих в одной стране, но словно на разных планетах.

В СССР слово «гражданин» не пользовалось особым почетом. «Гражданин, пройдемте», — говорил милиционер, задерживая человека за какое-нибудь мелкое правонарушение. «Гражданин начальник», — называл обыватель или даже уже зэк того же милиционера. Еще было слово «гражданочка» и это обращение тоже не сулило ничего хорошего тем, кому адресовалось в бытовой речи. Звание «Почетный гражданин Москвы» было упразднено после революции в 1917-м и восстановлено даже не сразу после распада СССР, в 1995-м.

В советском государственном обиходе торжествовало слово «товарищ». «Товарищи! Мы все уже не люди! Мы все уже товарищи давно!», — очень точно написал по этому поводу поэт Виктор Коркия.

Для советского государства народных масс и «гегемона»-рабочего класса ненависть к слову «гражданин» была вполне понятна и закономерна. Идеология была массовой, государство — народным. Под видом абсолютной монополии государства на истину торжествовало коллективное бессознательное. За народ и уж тем более за каждого отдельного человека думала единственная партия, за партию — ее вождь. Единственный человек, которому дозволялось и даже надлежало быть особенным, отдельным. Но — сверхчеловеком. Таким же сверхчеловеком был царь-батюшка в Российской империи. В этом смысле СССР в итоге ничего не изменил. И, как выясняется теперь, распад Союза — тоже.

Между тем, настоящий гражданин — всегда отдельный человек. Причем человек сознательный. То есть, сначала отделяющий себя от общества и от государства, а уж потом решающий, как выстраивать с ними свои отношения.

Зато товарищи всегда ходят стадом, строем, группой. «Группа товарищей» — так часто подписывались некрологи в советских СМИ. А народ и вовсе представлял собой монолитную неразличимую массу. «Весь советский народ», «все прогрессивное человечество»… Советская пропаганда рисовала людей множествами, а не единицами. «Единица — вздор, Единица — ноль», — написал Владимир Владимирович еще на заре большевизма. Отдельный человек в таком контексте всегда возникал как враг или отщепенец.

Главной целью политики российского государства по отношению к человеку по крайней мере последние 15 лет остается его сознательное «разгражданивание», превращение в часть безликой аморфной массы. Деполитизировать человека, убедить, что от него ничего не зависит. Лишить смысла любые выборы и всякое проявление независимой гражданской позиции. Сделать все, чтобы люди, не задумываясь, поддерживали любое действие начальства или, по крайней мере, не смели возражать. К этой цели российская власть шла последовательно и планомерно.

Сначала человеческая индивидуальность в постсоветской России была вытеснена государством в сферу частной жизни. Политикой и экономикой единолично рулит начальство, а вы там копайтесь на своих грядках.

Потом этот негласный социальный контракт был нарушен в одностороннем порядке. И сделало это само государство, а не общество и тем более не оппозиция. Государство перешло обозначенные им самим неприкосновенные границы частной жизни. Начало залезать в наши религиозные чувства и силой закона защищать их от оскорбления. Запрещать спектакли и позволять громить выставки. Блокировать неугодные сайты и мессенджеры. И при этом продолжать делать все, чтобы россияне жили, не приходя в сознание. Не стали, не дай бог, ответственными гражданами. Не поверили в то, что выборы существуют, в том числе, для смены одних людей во власти на других. Что действующая власть спокойно может проигрывать выборы, и в этом нет никакой трагедии ни для проигравших, ни для победителей.

Курс на сознательное истребление гражданского сознания был эффективен в России до тех пор, пока сравнительно хорошо обстояли дела в экономике и росли доходы населения.

Но уже пять с половиной лет назад для сохранения эффективности этого курса пришлось резко повышать ставки — насильственно заместить реальную внутриполитическую повестку мифологическими гибридными войнами, подсадить народ на тяжелый «геополитический допинг». Экономика была окончательно принесена в жертву сохранению коллективного бессознательного и борьбе с любыми проявлениями гражданского сознания.

Теперь постепенно перестает помогать и это. Разумеется, не все из тех, кто начинает жить по принципу «тварь я дрожащая или право имею», станут сознательными гражданами. Некоторые рискуют взять в руки топор и превратиться в раскольниковых. Но только человек, задумывающийся о попранном чувстве собственного достоинства как о реальной проблеме, мешающей ему жить, сможет признать чувство собственного достоинства у другого. Только человек, требующий от власти соблюдения законов, сможет понять важность принципа равенства перед законом всех граждан. Опять-таки — «граждан», тут нет разницы между министром, депутатом, олигархом, росгвардейцем, студентом, бомжом.

Дефицит настоящих граждан в России — один из самых печальных и трудновосполнимых дефицитов нашей эпохи.

По большому счету, почти никому нет дела до происходящего в стране. Государство замораживает пенсионные накопления и повышает пенсионный возраст вопреки публичным обещаниям не делать этого — ну и ладно. Отнимает реальные выборы — да кому они нужны. Чиновники, силовики и их приближенные воруют в промышленных масштабах, так, что у них даже четырехлетний ребенок может купить элитную квартиру в центре столицы — ничего, мы привычные, так всегда было.

Гражданами становятся те, кому надоело быть терпилами. Кому небезразлично, в какой стране они живут. Кто хочет справедливости, но не готов добиваться ее насилием. Кто не боится спрашивать с государства и отвечать на его вопросы.

Без появления критической массы сознательных граждан, хотя бы 15-20% взрослого населения, без революции сознания страна так и будет восприниматься властью как средство личного обогащения. Фиговый листок пропаганды так и будет прикрывать беспринципность и бессмысленность внешней и внутренней политики, целиком завязанной на корыстные цели элиты.

Отсечение разумных людей от принятия решений и участия в судьбе своей страны опасно для власти куда больше, чем любые мирные уличные акции протеста. По большому счету наша страна до сих пор полностью не восстановилась от массовых репрессий и массовой эмиграции лучших людей в результате большевистской революции и сталинского имперского реванша.

Так что если еще остались люди, которые хотят сделать страну лучше и честнее, которые готовы артикулировать это, а не «валить из Рашки», пока открыты границы, власти лучше прислушаться к этим людям. Создать им возможности для развития и реализации. Запустить социальные лифты. Прекратить постоянно нарушать собственные законы: государевы люди должны быть примером законопослушности для всех остальных.

Народа без сознательных граждан не бывает. Именно они превращают народные массы в нацию. Группу товарищей — в гражданское общество. Государство — в дом.

https://www.gazeta.ru/comments/column/novoprudsky/12579091.shtml

Активизм и политика

Система Путина: корректировать или менять? Статья Григория Явлинского

14:29 19 октября 2019 Григорий Явлинский политик

На последнюю из серии протестных акций в Москве собралось чуть больше 20 тысяч человек (а уже через час после начала митинга, согласно данным «Белого счетчика», поток уходящих был значительно интенсивней входящего потока). Еще 10 августа на тот же проспект Академика Сахарова выразить свое недовольство действиями властей вышли больше 50 тысяч человек. И эта тенденция на понижение понятна: у митинга нет содержания, никто не говорит о программе и стратегии действий, вместо этого — только лозунги «Отпускай», «Допускай», «Путин — плохой». Поэтому многие приходят лишь для того, чтобы пообщаться с друзьями, глотнуть «воздуха свободы» и разойтись до появления следующего такого же «окна».

Бег на месте

Таким образом, протест превращается в субкультуру, которая властям особенно не мешает. Кстати, на последней акции на Сахарова официальные данные МВД о численности митинга впервые совпали с информацией независимого «Белого счетчика»

(вероятно, с точки зрения властей, сегодня 20 тысяч человек вполне себе безвредная цифра).

Со сцены митинга пришедших продолжали убеждать в том, что «нас много», говорили об освобождении отдельных заключенных как о победе. Заодно кричали и о «победе» так называемого «умного голосования», и о разгроме «Единой России» на последних выборах в Мосгордуму (хотя большинство в нынешней МГД в итоге получила именно «Единая Россия», и председателем снова избран тот же единоросс). Такие мотивационные заявления позволяют, вероятно, подпитывать микроклимат субкультуры, удерживать сторонников в зоне комфорта, но эти «пропагандистские неточности» быстро вскрываются, и тогда наступает еще большее разочарование.

Протестный митинг на Болотной в 2011 году, — самый массовый за многие годы, кстати, — был типичным проявлением гражданского активизма: люди требовали положить конец фальсификациям на выборах и наказать виновных. Требовали то ли у Центризбиркома, то ли у президента, то ли у абстрактных чиновников, то есть у тех, кто был больше всех заинтересован в фальсификациях.

Конечно, требования не были выполнены. А зачем? Ведь власти жульничали умышленно.

И никакая Болотная Кремлю была не страшна: Болотная не боролась за власть, не имела своей фракции в Госдуме, не поддерживала своего кандидата в президенты. В итоге протест на Болотной был объявлен «неполитическим», а главной функцией гражданского общества на предстоящих через три месяца выборах было названо наблюдение... Вот так и пронаблюдали за оформлением очередного президентского срока Путина в марте 2012-го. В результате наступило разочарование, и активность надолго угасла.

Но если на Болотной в 2011 году события развивались по схеме «возмущение — протест — разочарование», то условная схема протестных акций минувшего лета выглядит уже так: «возмущение — протест — стабилизация и рутинизация протеста». При этом если раньше власть старалась вообще не допускать массовых выступлений, то теперь, на фоне очевидного роста недовольства положением дел по всей стране, Кремлю скорее на руку превращение протеста в банальность, в изолированную субкультуру. В условиях роста народного недовольства, при непрочности власти накануне «транзита» такая субкультура может казаться режиму полезной — в качестве клапана для выпуска пара: мол, пусть люди с большим активистским потенциалом возмущаются внутри этой резервации в свое удовольствие.

За семь с половиной лет после Болотной изменения едва ли заметны: основной проблемой протеста сегодня, как и в 2011–2012 годах, остается отсутствие перспективного содержания и модели роста и невозможность превращения во всероссийское оппозиционное движение.

• Московские протесты лета 2019-го начинались с политического требования зарегистрировать собравших подписи кандидатов в депутаты на выборах в Мосгордуму. Это требование выполнено не было.
• Шестеро участников протестов стали жертвами показательных процессов и осуждены на реальные сроки тюремного заключения. Недавно арестовали еще пятерых новых, а еще один — в розыске.
• Новая Мосгордума беспрепятственно продолжает выполнять установки властей.
• В Петербурге после безобразных, преступных и грязных выборов как ни в чем не бывало проходит инаугурация нового губернатора-назначенца.
• Историку и правозащитнику Юрию Дмитриеву по сфабрикованным обвинениям продлевают срок содержания под стражей до 25 декабря.
• Честного и профессионального журналиста «Псковской губернии» Светлану Прокопьеву обвиняют в оправдании терроризма.
• В Ростове молодых ребят приговаривают к шести годам строгого режима за якобы «подготовку массовых беспорядков» (и это не другая история, отличная от «московского дела», а та же самая).
• Недавний активистский успех в «деле Голунова» не привел ни к пересмотру аналогичных дел, ни к прекращению практики подбрасывания наркотиков и использования правоохранительных органов в политических и личных целях, ни даже к наказанию преступников-полицейских, подбросивших наркотики журналисту.

Все это, несомненно, вызывает справедливое возмущение. И именно это возмущение стало главным триггером активистского протеста минувшим летом. Но протестующие возмущались не сутью системы, а скорее ее видимыми производными — тем, что чиновники и силовики «зарвались», «перешли границы», «совсем уже...» В таком недовольстве заложена предпосылка к тому, чтобы, «выпустив пар», вернуться к прежней жизни.

Тем не менее очередные фальсификации на выборах и репрессии полиции способствуют формированию гражданской позиции у людей. Многие хотели бы сознательно и активно участвовать в политике. Однако протест не становится политикой. Людям не предлагают ни программы, ни плана действий, ни лидеров, ни даже каких-либо среднесрочных целей. Но, не предлагая ничего, кроме посредственно организованного митинга или прогулки по бульварам, людей по большому счету оставляют в рамках давней отечественной традиции — либо терпеть до конца, либо, когда предел терпения будет пройден, бунтовать, ничего не меняя по существу.

Активисты, организующие митинги и пикеты, в абсолютном большинстве своем смелые, благородные и честные люди, многих из них я знаю лично. Они бескорыстно делают свое дело. Их деятельность вызывает глубокое уважение и благодарность за гражданственность и борьбу с несправедливостью.

Но, повторю, этого недостаточно: по такому же сценарию развивались протесты в 2011–2012 годах и закончились глубоким разочарованием и поисками виновных в «сливе».

И тогда, и сейчас протестующие хорошо знали и знают, против чего выступали. Но ни тогда, ни сейчас не было ни малейшего представления, как заставить власть слушать, разговаривать и, главное, менять неприемлемое положение дел в стране. В этом особенность московских гражданских протестов: благородный протест и активизм есть, а политики нет.

Запрос на политику

В чем же разница между оппозиционной политической деятельностью и гражданским активизмом?

Оппозиционная политика — это деятельность, направленная на изменение существующей системы распределения и реализации власти и собственности. Не только власти, но и собственности; не в отдельно взятой сфере, а во всех. Политическая оппозиция должна знать, какую систему хочет построить и как это сделать.

В свою очередь, активизм — это протест против конкретных явлений. Правозащитники, «зеленые» или борцы против точечной застройки защищают преследуемых властью, спасают природу, пытаются разрешить конфликтные ситуации. Активисты зло и остроумно критикуют систему — за коррупцию, насилие и несправедливость.

В современной России гражданский активизм — это справедливая протестная реакция людей на определенное действие власти или на возмутительное событие.

Чаще всего это так и остается вспышкой негодования, затухающей даже в ближайшей перспективе. В отличие от политики, где в наших условиях главное — это долгосрочное действие, связанная многоэтапность, направленность на смену негодной и неприемлемой системы.

Функции политики и гражданского активизма тоже различаются. Политика стремится к согласованию интересов различных групп общества, тогда как гражданские активисты естественным образом представляют интересы прежде всего своего социального слоя и только по узкому кругу вопросов. (Вопросы бывают очень важными — что может быть важнее жизни, здоровья, свободы человека, — но при этом точечными; более того, именно эта точечность позволяет сконцентрировать максимальные усилия на выполнении локальной задачи).

Политика ставит цели развития страны и предлагает варианты их реализации. Гражданский активизм решает локальные задачи своего города, района, группы.

Инструмент политики — партия со своей структурой, программой и лидерами. Инструмент гражданского активизма — мобилизация протестующих на одну или несколько акций.

Так что же необходимо оппозиционному движению в России сегодня — активизм или политика? Чтобы ответить на этот вопрос, надо понять, какова цель оппозиции. Реформирование и переустройство правящей системы или ее полный демонтаж? Корректировка или замена?

Например, «Яблоко» до 2000 года боролось за другие реформы — за реформы в интересах большинства, за верховенство права, против криминальной приватизации, против коррупции и против войны на Северном Кавказе. Партия исходила из того, что вектор постсоветского движения России верный и соответствует глобальному историческому развитию, но российское руководство совершает множество тяжелых ошибок, допускает масштабные преступления. С этим нужно было бороться.

Так, слияние власти и собственности в результате залоговых аукционов закладывало фундамент мафиозного государства, и была необходимость этому противостоять (что, к сожалению, не удалось).

Стояла задача корректировать процесс создания постсоветской системы. И в этой ситуации политика во многом сводилась к гражданскому активизму — митингам, шествиям, пикетам, другим формам публичной деятельности.

Сегодня же, на двадцатом году правления Путина, дело уже не в коррекции системы и не в кадровых перестановках. Этим заниматься поздно.

Если речь идет не о смене системы, а о замене какого-нибудь судьи или об отставке, скажем, председателя избиркома, то «голый» активизм при большой массовости (уличные протесты, акции профессиональной солидарности) может оказаться вполне продуктивным. Но если говорить о демонтаже системы, об отказе от авторитарного режима власти в России и тем более о мирном, бескровном изменении сути российской власти, то тогда активизм — полезное подспорье, часто важный, но далеко не решающий инструмент — как в математике, необходимое, но недостаточное условие. Для решения таких задач требуются политические инструменты — в виде партий и программы, нужны компетентные лидеры, с которыми власти будут вынуждены вести диалог. Без этого, без политики сменить систему не получится.

Поэтому отсутствие политики из раза в раз и становится началом конца протеста. Никто специально протест не «сливает», ему просто некуда двигаться.

Перед последним митингом в Москве в интернете звучали призывы принять политическую резолюцию, потребовать не только освобождения политзаключенных, но и судебной реформы… Но для судебной реформы, как и для реформы экономической, как и для борьбы с коррупцией (в виде ликвидации основ коррупции, а не очередного отдельного разоблачения), необходима программа и ее понимание. Ничего этого у сегодняшнего протеста нет. Как нет и готовности такую программу (даже при ее наличии) обсуждать с властями, продавливать ее, шаг за шагом принуждать к принятию.

Нельзя просто взять и прыгнуть в политику, невозможно из ничего создать искусственный орган, который сам по себе станет центром оппозиции. Это все равно что сравнивать поход якутского шамана в Москву с маршем Мартина Лютера Кинга на Вашингтон, воображать, что Кинг — это такой Форрест Гамп, который «просто встал и пошел».

Общество может быть представлено в политике и участвовать в политике только через политическое структурирование. Называть это можно по-разному — движением, фронтом, партией, но, по сути, это должно быть серьезное профессиональное политическое образование. А надежды на то, что вместо этого можно создать некую активистскую «партию-лайт» или, точнее, «партию-лайк», — иллюзия (есть уже печально-позорный опыт «Координационного совета российской оппозиции» в 2012 году).

Опасная пустышка популизма

Почему так происходит? Причины разные. Выросшее в 1990-е и 2000-е поколение формировалось в условиях становления в России мафиозного государства, расцвета периферийного капитализма, торжества цинизма и прагматизма, культа успеха любой ценой, снижения уровня образования. Новое поколение в большинстве своем едва ли отличает активизм от политики. Молодежь идет в команды и группы, где главное — задор, энергия, беззаботность и, конечно, планы на счастливое будущее. Несомненно, молодым людям комфортно в такой среде, а политические рассуждения им просто в тягость. Опыт предыдущих поколений им не нужен, они считают его непригодным в новых условиях. Мудрость им тоже не нужна, они исполнены революционного задора.

Однако история свидетельствует о том, что большинство молодежных движений в итоге приносили лишь разочарование и опустошение: их лидеры погибали в тюрьмах или на виселицах, а те немногие «светочи нового мира», которые на время стали победителями, так и не смогли добиться долгосрочных положительных результатов.

Дело, однако, не только в разрыве поколений и особенностях постсоветской ментальности. Есть и другие, объективные причины. В демократических странах сегодня социальная динамика все больше определяется протестом против сложившегося положения дел, истеблишмента и партийно-политических структур. В Великобритании, например, Brexit был одушевлен просто оппозицией Европейскому союзу, а не какой-либо четкой альтернативой членству в ЕС.

Всегда легче сплотить людей вокруг идеи против чего-то, чем вокруг идеи за что-то. Поэтому протесту очень часто не хватает конструктивности.

Эта тенденция, обусловленная социальными изменениями, экономическими проблемами и технологическими новшествами, усугубляет некоторые из наиболее серьезных проблем сегодняшней жизни, подпитывает злобу и непримиримость позиции, люди организуются исключительно вокруг противостояния другой стороне. Это раскалывает партии, вызывает популистские восстания, поскольку граждане требуют снести истеблишмент и изменить статус-кво. По всей Европе ведущие в своих странах партии раскалываются, ослабляя центристских лидеров и расширяя возможности для жестких популистов. В Соединенных Штатах тотальная межпартийная война сделала сотрудничество с правительством немыслимым.

Эти процессы лучше всего заметны на примере протестующих во Франции «желтых жилетов». Французские протесты воплощают в себе гнев в отношении порядков в стране и тотальное недоверие к институтам. Однако, несмотря на впечатляющую способность «желтых жилетов» к мобилизации, они остались политически беспомощными.

Происходящее в мире может свидетельствовать о закате того, что ученые называют шумпетерианской (элитарной) демократией, названной по имени австро-американского экономиста и политолога Йозефа Шумпетера, — системы, в которой элиты управляли народной волей и мыслили категориями общего блага.

Взамен нарастает сила, которую можно назвать отрицательным партнерством. Люди мотивированы протестом против власти в гораздо большей степени, чем поддержкой желаемой перспективы. Это имеет разрушительный эффект: ослабляет энтузиазм в отношении позитивной повестки и укрепляет позиции того, кто обещает просто разрушить оппонента. Утрачивается способность объединяться вокруг какого либо созидательного плана на перспективу. Неудивительно, что энергия разрушения ведет к разрушению.

Популистские партии преуспевают на одних выборах, пообещав сокрушить действующую власть, после чего следует их унизительное поражение в следующем цикле.

Согласно социологическим исследованиям, когда люди испытывают недоверие к власти и не ждут ничего хорошего от будущего, поддержка популистов быстро растет. Да и сами традиционные партии в связи с технологическими изменениями испытывают серьезные трудности: кандидаты теперь могут вести сбор средств через интернет (для этого им не нужны уже партии), выход на избирателей возможен через социальные сети в обход не только партийных, но и основных средств массовой информации, внутрипартийное продвижение все чаще происходит через институт праймериз. Это, конечно, демократизация, но такая, при которой традиционные партии, а вместе с ними и их политика теряют эффективность и осмысленность.

А что вместо?

Идея о том, что на смену партиям могут прийти движения, создаваемые под краткосрочные проекты, появилась на Западе еще в 1990-е годы. С тех пор прошло четверть века. Результат получился совсем не такой, как предполагалось вначале. За эти годы практически не было таких случаев, когда гражданский активист, обычный представитель среднего класса пробился бы на высокий пост. Зато

получили преимущество те финансисты, бюрократы и выходцы из элитных семей, которые научились использовать популизм и двигаться вверх, то вступая в партии, то отдаляясь от них. В их числе миллиардер Дональд Трамп, «финансовый Моцарт» Эммануэль Макрон, сын высокопоставленного чиновника Евросоюза Борис Джонсон.

Сейчас многие избиратели в США, Франции и Великобритании смотрят на своих лидеров с огромным беспокойством и даже со страхом, потому что не знают, чего от них ждать. Их относительная независимость от партий обернулась неуправляемостью и непредсказуемостью.

На Западе популистские партии уже пострадали от своей пирровой победы в 2015–2016 годах, потерпев на последних выборах серьезные неудачи. Тем не менее скрытое возмущение и недоверие к традиционному истеблишменту осталось, сделав основные политические партии неспособными заполнить пустоты, активированные популистами.

Проблема еще и в том, что вырастающий из политического развала популизм, проигрывая, — а проиграет он непременно, — спасается с помощью национализма.

Ну а национализм, как хорошо всем известно, рано или поздно приводит к фашизму и к войне — большой, настоящей.

Транзит

В России есть тысячи, десятки тысяч людей, которые уже сейчас готовы выходить на митинги, шествия, отдавать подписи, голоса, силы и время за перемены. В разы больше тех, кто недоволен ситуацией в стране, не согласен с направлением движения и развития России. Однако для партии Путина (ПП) все это не сюрприз, они уже давно не «почивают на лаврах», а готовятся к возможным для себя неприятностям.

Впереди нас ждет пятилетка «транзита» — короткий, но крайне важный период до 2025 года.

ЧТО ТАКОЕ «ПАРТИЯ ПУТИНА»

Партия Путина — это вовсе не только «Единая Россия», это прежде всего Путин и его окружение: ближний, средний, дальний круги. Это его чиновники, судьи, прокуроры, спецслужбы, гвардейцы, полицейские, военные, пропагандисты и прочие зависимые, находящиеся в страхе чиновники, олигархи и предприниматели, а также некоторое число верующих в Путина и его политику властных людей, их общий электорат. Важно понимать, что ПП, безусловно, включает в себя и КПРФ, и «Справедливую Россию», и ЛДПР, и Общероссийский народный фронт.

А что такое транзит в условиях путинского режима в современной России? Это создание видимости перемен без каких-либо реальных изменений. То есть это сохранение в неизменном виде всех имеющихся на сегодня и созданных за последние 25 лет отношений механизмов власти и собственности. Это вовсе не исключает, а, наоборот, предполагает персональный передел как собственности, так и власти при сохранении самой системы. Поэтому ситуация так называемого «транзита из точки А в точку А» отнюдь не подразумевает «борьбу хороших парней с плохими». И ключевой вопрос не только и не столько в уходе Путина, сколько в том, что будет потом.

И это «потом» зависит, в частности, от того, будет ли у российского гражданского общества достаточно организационных, политических, институциональных ресурсов и инструментов, чтобы в шоу «Перемены без перемен» оказаться действующим лицом, ломающим этот сценарий и заявляющим о своих правах, а не частью подтанцовки.

Речь здесь идет не только о видении перспективы, но и о серьезной, тяжелой и опасной борьбе за будущее, за развитие и сохранение страны: о жизни без страха, о свободе и творчестве, неприкосновенной частной собственности и реальной конкуренции, о верховенстве права и работающей Конституции. Если в этой ситуации общество не станет самостоятельным субъектом политики, то его, общество, беспощадно используют те, кто уже включился в борьбу за будущий передел власти и собственности.

А время не ждет. Внутри самой партии Путина вовсю идет борьба номенклатурных вертикалей за лучшие стартовые позиции в период «транзита».

Совсем недавно вполне официально российские военные на высшем уровне предъявили городу и миру свое видение перспективы как национал-милитаристского будущего и бесконечной эскалации (!) и эксплуатации темы борьбы с внешними и внутренними врагами (см. интервью Шойгу, которого китайцы уже называют преемником Путина).

Тем временем слева нагнетаются популистские призывы к тотальному переделу, национализации, не говоря уже о полной поддержке коммунистами внешнеполитического курса ПП, в том числе и войны с Украиной.

Движение в сторону открытости института российской власти, разделения властей, независимости и самостоятельности судов смертельно для путинской системы.

А милитаризм, левачество и национализм, напротив, — прекрасное резервное пространство для изменения облика системы, некоторой ее трансформации и, главное, самосохранения.

Это те направления, под которые система будет мимикрировать и к которым легко приспособится, не меняя своей сути.

И хотя Путин разминулся с левой и социально-ориентированной публикой, поддержав пенсионную реформу, в резерве у власти есть еще тема национализации, которую пока не трогают, а только иногда намекают. Но, когда тронут, получат от этой публики мощную поддержку, и даже повышение пенсионного возраста властям простят. Если сейчас кажется, что идея национализации утопична, то можно напомнить, что еще шесть-семь лет назад и аннексия Крыма выглядела невозможной, о чем сам Путин говорил публично и, скорее всего, искренне.

В таких условиях совершенно недостаточно бороться время от времени за мифические «честные выборы» в путинской системе. Потому что кто будет организовывать такие выборы в этой системе? Кто будет следить за соблюдением правил и законов, препятствовать фальсификациям? Кто обладает необходимыми для всего этого силовыми ресурсами? Кто будет считать результаты? Говорят, в «честных выборах» якобы заинтересованы и крайне правые, и коммунисты. На самом деле и те, и другие заинтересованы только в выборах, на которых они победят сами. Этому нас учит история Учредительного собрания, которое разогнали в 1917-м проигравшие на выборах большевики.

Принуждение к диалогу

Что делать в этой ситуации? Ответ вроде бы очевиден: создавать массовую политическую структуру с внятной программой для демократического обустройства России как современной страны.

Говорят, партийная система устарела. Возможно. Однако происходящее в нашей стране и в мире все больше свидетельствует о том, что заменить такое политическое устройство нечем. Кстати, в России, как показывают социологические исследования, люди разочаровались не в партиях и в политике вообще, людям надоело смотреть бесконечное бессодержательное ток-шоу, мыльную оперу федеральных телеканалов с одними и теми же персонажами, где смешались в одну серую массу депутаты, шоумены, журналисты-пропагандисты. Но рано или поздно наступит пресыщение и от повторяющихся уличных протестов с отдельными локальными результатами и гипертрофированным вниманием к ним оппозиционной прессы (между прочим, на фоне несопоставимо меньшего внимания в СМИ к не менее серьезным нарушениям прав человека вдали от столицы).

Не надо рассчитывать, что власть устыдится, одумается, испугается. Репрессии, которые мы видим сегодня, — не от испуга. Это расчетливая политика Кремля, направленная на удушение протеста в зародыше.

Власти считают «естественными выплесками» протесты такого масштаба (повод даже не важен) и используют репрессивные механизмы для профилактики. И в этом смысле минувшим летом задача была выполнена: протест затолкали в формат силового противостояния, спровоцировали полицейской жестокостью спонтанные ответные действия, провели молниеносные процессы, посадили для устрашения невиновных людей (см. «Московское дело»).

Посылать этой системе корректирующие «сигналы» и ждать реакции бесполезно. Разрыв между властью и обществом, похоже, достиг такого масштаба, когда общественное мнение при принятии решений наверху, как правило, не учитывают. Нет даже видимости диалога с обществом, он вытеснен подавлением, пропагандой и манипуляциями. А такие сигналы, как рост поддержки и голосование за коммунистов-сталинистов «в пику» «Единой России», рассматривают как запрос на «твердую руку» и на наведение «сталинского порядка», что влечет за собой усиление полицейщины, репрессий к инакомыслящим, борьбу с «иностранными агентами»... 

При таком положении дел необходимо вести собственную линию, собственную политику, а не следовать за тем, что навязывают власти. Нужно добиваться от власти диалога с оппозицией, представляющей значительную часть общества, заставить обсуждать ключевые вопросы и темы развития страны, в том числе — «транзит» верховной власти. К сожалению, нынешняя российская власть воспринимает реальный диалог с народом, с обществом как свою слабость. Поэтому убедить власть пойти на такой диалог не получится, можно лишь заставить.

Сделать это способна лишь внятная политическая сила, опирающаяся на массовую поддержку не только в Москве, но и по всей стране. Для этого нужны прежде всего содержательная повестка, цели, задачи, программа (например, «8+8» или «Дорога в будущее»). Без этого легко манипулировать эмоциональным недовольством населения, легко стравливать людей друг с другом. Путин уже недвусмысленно продемонстрировал намерение устроить травлю «гнилых либералов, ответственных за 1990-е».

Кроме того, необходима организационная структура — политическая партия, способная не только устраивать акции «по ситуации», но и работать систематически по всей стране. Если оппозиционную политическую структуру поддержат 5–6 млн граждан России, то этого будет достаточно, чтобы начать менять положение дел в стране, приступить к трансформации режима и запустить процесс жизненно важных реформ.

Этого можно достичь, если люди почувствуют себя субъектом политического процесса — гражданами, влияющими на ход событий и ответственными за будущее своей страны.

Сегодня в России реальная демократическая политика — это не активизм, не игра в алгоритмы и не политтехнологические фокусы, а глубокая системная идеологическая работа с избирателями и строительство большой современной политической партии (см. «Громче голос»).

P.S.

Если мы пока еще не доросли до политики, тогда будем заниматься просто активизмом: обустраивать детские площадки и велодорожки, бороться с точечной застройкой и транспортными хордами, собирать митинги от случая к случаю, освобождать одного из тысячи несправедливо осужденных (что, безусловно, важно), протестовать, выражать недовольство, выигрывать где-то муниципальные выборы и... ждать.

Не опоздать бы.

https://www.novayagazeta.ru/articles/2019/10/19/82408-aktivizm-i-politika?utm_source=push

Михаил Ходорковский, Февраль 2020 года

Новая Россия, или Гардарика (Страна городов)

Десять политических заповедей России XXI века

Мы как страна находимся в сложном положении: общество уже понимает, что так больше нельзя, но при этом боится, что будет хуже.

Власть, за исключением президента, ощущает, что хорошего выхода нет, но надеется, что вдруг пронесет.

У оппозиции есть общее стремление раскачивать режим, но отсутствует общее понимание, а что после.

В связи с этим, на мой взгляд, назрела необходимость ясно сказать людям, чтó мы им предлагаем, какие даем ответы на ключевые философские вопросы бытия. Люди имеют право знать, чего им ждать, если они встанут на нашу сторону, и за какие, собственно, идеалы имеет смысл, пожертвовав спокойной жизнью, рисковать своей свободой и благополучием своих близких.

Можно с полной уверенностью сказать: время прятать голову в песок, уходя от обсуждения серьезных общественных проблем, прошло. «Мы не о политике, а только против свалки под окнами», «мы не о политике, а против произвола», «мы не о политике, а о свободе творчества, о коррупции, о свободе интернета…» — да, время подобного милого лукавства прошло.

 Если вы «не о политике», то стойте на паперти и ждите: может, подадут из милости и под хорошее настроение, но скорее, по нынешним временам и нравам, пнут ногой и отберут последнее. А вот если вы хотите всерьез отстаивать свои права или права других людей, то это и есть самая настоящая политика, а значит — выборы, значит — противостояние со всеми его рисками.

Среди оппозиции я нахожусь в уникальном положении (правда, меня оно не слишком радует). Имея большой управленческий опыт — тут и работа в правительстве, и руководство рядом крупнейших, стратегических для страны компаний с примыкающими к ним десятками моногородов и поселков, — я лишен возможности заниматься практической организационной работой на месте. Выслав меня из страны, власть наглухо захлопнула за мною дверь и повернула ключ, прямо и формально пообещав пожизненное заключение в случае возвращения.

У немногих есть такой, как у меня, опыт (можно сказать: к счастью, немногих, ибо опыт этот дорого обходится) — высказать в лицо Владимиру Путину все, что я думаю о коррупции в высших эшелонах власти, получить в течение месяца после этого уголовное дело и провести более десяти лет в заключении (шесть в камере и четыре на зонах). Плюс четыре голодовки, включая две «сухие», и все — до исполнения требований, три из них — в знак солидарности. Десять лет. Это почти столько же, сколько у моего друга — Платона Лебедева. Это неизмеримо меньше, чем у моего коллеги — Алексея Пичугина, остающегося в тюрьме. Это легче, чем выпало другому моему коллеге, юристу Василию Алексаняну, умершему через год после освобождения от болезни, от которой его отказывались лечить в тюрьме...

Мне есть что предъявить этой власти, есть что вспомнить и есть то, чего не забыть. Но именно поэтому я не хочу говорить о прошлом, а предлагаю подумать о будущем.

Я считаю себя вправе сопоставлять справедливость и милосердие, прощать и отказывать в прощении тем, кто, считаю, заслужил наказание.

Ни в коем случае не воспринимаю себя истиной в последней инстанции. У каждого из нас свой опыт, свои счеты и свои мысли о будущем. Просто я, в силу свойственной мне организации ума, решил не поговорить о том, как бы нам сменить власть, а обсудить практический план действий «после Путина».

 В моих временны´ х категориях, — а я после тюрьмы ощущаю время по-иному, — режиму осталось не так много, от пяти до десяти лет. Я не знаю, как он кончится. Может, и вместе с Путиным. А может, все будет более-менее гуманно: тот уйдет сам и будет доживать отведенный Господом срок где-нибудь на афонских берегах.

Так или иначе, но режим кончится. Сколько же тогда всего придется чинить! И быстро. И хорошо бы к этому моменту обществу решить, кто мы и куда идем, какова наша общая дорога в этом быстро меняющемся мире…

Содержание:

Империя или Нация-государство? (О цивилизационном выборе)

Сверхдержавие или Национальные интересы? (О геополитическом выборе)

Московия или Гардарика? (Об историческом выборе)

Демократия или Опричнина? (О политическом выборе между либерализмом и русским фашизмом)

Монополия или Конкуренция? (Об экономическом выборе)

Содержание: Левый или Правый поворот? (О социальном выборе)

Слово на свободе или Гласность в резервации? (Об интеллектуальном выборе)

Парламентская или Президентская республика? (О конституционном выборе)

Правовое государство или Диктатура закона? (О правовом выборе)  Справедливость или Милосердие? (О нравственном выборе)

Заключение. Прошлое должно нас объединять, а не разъединять:

https://gardarika-book.org/

Семен Новопрудский о мировом кризисе идеи государства

Личное будущее даже не миллионов, а миллиардов жителей планеты давно не было таким неопределенным и пугающим, как сейчас. Люди не понимают, как и чему учиться, где работать, где и как жить. «Мир уходит из-под ног. Мы теряем контроль над собственной жизнью», — это чувство все более явно овладевает массами в развитых и богатых странах в той же мере, как в бедных и отсталых.

Одна из главных причин этого ощущения надвигающейся катастрофы — нарастающий острейший кризис государства как главной формы существования человеческих сообществ в последние три тысячи лет.

Черты этого кризиса видны практически повсюду. Коронавирус в Китае (самой населенной стране мира, 15% мирового ВВП). Затяжные непредсказуемые по своим последствиям внутриполитические приключения в США (самой экономически развитой стране мира с самой мощной армией и самыми большими внешнеполитическими амбициями, 25% мирового ВВП). Внезапное хаотичное переписывание Конституции в России (одной из главных мировых военных держав с глобальными геополитическими притязаниями). Brexit и очевидный тупик политической субъектности Евросоюза (в странах доминировавшей в мире на протяжении почти двух тысячелетий лет западной христианской цивилизации).

И все это на фоне судьбы государств вроде Сирии, где почти десять лет идет натуральная мировая война (с разных сторон в ней в разное время уже участвовало больше государств, чем во Второй мировой). А сама эта многострадальная страна стала полигоном испытания на живых людях оружия ведущих армий мира в боевых условиях.

К идущим десятилетиями, а то и веками войнам в отдельных государствах и за отдельные земли человечество более или менее привыкло.

Ничего удивительного для нас нет и в том, что конкретные государства — как люди — рождаются и умирают. Всякое государство, конечно. Где теперь Римская империя? Урарту? Ассирия? Византия? Советский Союз?

Но сейчас речь идет о том, с чем мы еще не сталкивались. О стремительном размывании базовых оснований для существования государства как такового в том виде, в каком мы его себе представляем. Границы, таможня, паспорта, армия, полиция, пенсии, пособия, суды, парламенты, президенты, короли — вот это все.

В конце января были опубликованы результаты Edelman Trust Barometer, ежегодного исследования американской социологической и консалтинговой фирмы Edelman. Опрос проводился в октябре-ноябре 2019 года. Опросили более 34 тысяч человек в 28 странах мира. В российских СМИ результаты этого опроса трактовались как разочарование людей по всему миру в капитализме. Но если посмотреть внимательнее, люди разочарованы государством как таковым.

56% респондентов полагают, что вреда от капитализма в нынешнем виде больше, чем пользы. При этом улучшения своей жизни в ближайшие пять лет в развитых странах ждет лишь треть населения.

Пессимизм по поводу капитализма (про социализм, коммунизм, феодализм и рабовладельческий строй людей просто не спрашивали — едва ли у этих форм политического устройства оказалось бы сильно больше поклонников) преобладает среди представителей всех возрастов с любым уровнем доходов. Нет различий между мужчинами и женщинами: капитализмом недовольны 57% мужчин и 56% женщин.

Но! Когда у людей спросили про причины этого пессимизма, выяснилось, что дело не в общественно-политическом строе, а именно в работе государства. 57% участников опроса говорят, что органы власти служат интересам «немногих», и только 30% верят, что правительство работает в общих интересах.

И лучше не будет, считает большинство. Только 47% верят в то, что через пять лет они сами и их семьи будут жить лучше, чем сейчас. Самый высокий уровень оптимизма — в наиболее бедных странах из числа участниц опроса: Кении (90%), Индонезии (80%), Индии (77%). При этом в Италии в лучшее будущее через пять лет верят 29%, в Великобритании — 27%, в Германии — 23%, во Франции — 19%.

В России на улучшение жизни через пять лет надеются 34% опрошенных. По сравнению с предыдущим подобным опросом доля оптимистов у нас сократилась на 6 процентных пунктов.

При этом больше половины россиян (52%) опасаются, что подобные им люди потеряют положение, которого достигли в предыдущие годы (в среднем по миру таких 57%). Так что Россия, как, кстати, и в других страновых опросах по разным социальным, экономическим и политическим проблемам, где-то в середине по уровню пессимизма. Ничего особенного в российском отношении к человеческим проблемам нет — чтобы не было иллюзий по поводу необходимости «особого российского пути».

Самое интересное — результаты Японии. С точки зрения массового обывательского сознания Япония — богатое технологически развитое социальное государство, которое гарантирует людям высокий уровень жизни и достаточно предсказуемую карьеру: люди работают в японских корпорациях десятилетиями и твердо знают, через какое время достигнут каждой следующей ступени в карьерной лестнице. При этом безработица в Японии составляет 2,3 % трудоспособного населения — вдвое меньше, чем в России, хотя у нас чиновники любят хвастать рекордно высокой занятостью населения.

Так вот, в Японии лишь 35% недовольны капитализмом, но при этом только 15% верят в личное лучшее будущее через пять лет.

Так что не в капитализме дело. Это становится еще более очевидно, когда в выясняется, что 83% жителей 28 стран мира (с рейтингом 83% побеждают на выборах только лидеры откровенных деспотий) боятся потерять работу.

В страхе потерять работу оптимисты и пессимисты по отношению капитализму, оказывается, практически едины.

А теперь подумаем, зачем нам вообще нужно государство? Прежде всего, мы воспринимаем государство как территорию, на которой живем. Как власть, которая дает нам работу, обеспечивает возможность получать доходы и гарантирует безопасность. Как эмиссионный центр: государство и только государство печатает деньги. Как дом в широком смысле слова. Как убежище.

Но реальный уклад человеческой жизни и реальные проблемы, стоящие перед человечеством, все менее совместимы с государством как формой.

В мире все больше фрилансеров, все больше возможностей работать и жить не там, где ты родился. Мы живем в эпоху рекордной миграции. Рынок труда больше не замкнут в государственных границах, как и возможность получать доходы. Миллионы людей живут в одном месте, а зарабатывают деньги в другом. И таких будет становиться все больше.

На примере коронавируса, криптовалют, гонки ядерных вооружений, международного терроризма мы видим, как государство буквально на глазах лишается своих ключевых монопольных функций. Оно больше не имеет монополии на насилие, на печатание денег, на обеспечение безопасности (точнее, не имеет возможностей обеспечить ее в некоторых случаях), на использование граждан как пушечного мяса (само понятие гражданства в современном мире становится и будет становиться все менее важным).

Все главные проблемы человечества — экология, глобальная бедность, эпидемии, наличие у десятков государств оружия массового поражения, способного почти моментально уничтожить жизнь на Земле — надгосударственные, общечеловеческие. Их в принципе невозможно решить в рамках одного государства.

Главной скрепой государств в современном мире остаются национализм и религия. Но и они по-настоящему действуют в очень ограниченных случаях. Израильтяне прекрасно понимают, зачем им государство. Израиль — это прежде всего их убежище. Но евреев в диаспоре все равно больше, чем в Израиле. Россия наглядно показала украинцам в последние шесть лет, зачем им нужна (или кому-то, наоборот, не нужна) Украина. А теперь пытается объяснить то же самое белорусам.

При этом национальных государств, где представителей титульной нации меньше, чем за рубежом, в мире много и становится все больше. Армян в мире намного больше, чем в Армении. Азербайджанцев — чем в Азербайджане. Русская диаспора неизбежно будет приближаться к числу русских в России. Причем в России русских будет становиться меньше, а в диаспоре больше. Не говоря уже о том, что национальный состав России в горизонте 30-50 лет, по всем прогнозам, претерпит кардинальные изменения: китайцы и татары существенно увеличат свою долю.

Дополнительным испытанием для системы государств в их нынешнем виде станет скорый неизбежный конец привычного нам «западоцентричного» христианского мира. К середине ХХI века мусульман на планете впервые станет больше, чем христиан, и этот численный разрыв будет только увеличиваться.

Разумеется, еще одна важнейшая функция государства и смысл его существования — оборона территории и ресурсов. Но мировые запасы нефти и газа могут быть исчерпаны в горизонте 100 лет, если раньше не появятся другие массовые источники энергии.

Оборонять и даже просто заселять пустыню, в которой нет ресурсов и возможностей прокормиться, решительно незачем.

Есть модные теории, что привычные нам государства в обозримом будущем вытеснят города-государства или глобальные деревни. Что вместо примерно двух сотен нынешних государств человечество будет концентрироваться вокруг 50 или 100 глобальных мегаполисов с их окрестностями.

Наши потомки и даже самые молодые из нас, возможно, смогут проверить истинность таких теорий и прогнозов. Пока же мы видим, как исчезает жесткая привязка людей к географическому месту рождения. Как технологии, гаджеты и новые способы организации труда лишают смысла не только профессии, но и целые населенные пункты. Как государство становится все более искусственной и плохо работающей формой насилия над живой жизнью, неспособной обеспечивать базовые потребности людей и делать мир безопаснее.

Постгосударственный мир — не такая утопия, как кажется. И уж точно бессмысленно и бесполезно ради сохранения любой ценой статус-кво отгораживаться от реальности, строить новые великие китайские (российские, американские — нужное подчеркнуть) стены, переписывать Конституции (их, к слову, до 1787 года не существовало вовсе) в угоду политической конъюнктуре, фетишизировать абстрактную идею государственного суверенитета.

Государства существуют для людей, а не наоборот.

Если людям от суверенитета ни жарко, ни холодно, но при этом еще и голодно — никакие конституции или поиски смысла и легитимности государства в военных победах далеких предков не помогут.

https://www.gazeta.ru/comments/column/novoprudsky/12953587.shtml

Баланс между жадностью и совестью

Арег Галстян о реалистичном взгляде на политику, свободу, идеи и идеалы

15.07.2020, 08:21

Томасу Джефферсону — одному из отцов-основателей США – принадлежит высказывание, что дерево свободы нужно время от времени поливать кровью патриотов и тиранов. Это для него — естественное удобрение. Многие борцы за свободу(особенно на Западе) любят повторять эту фразу, забывая, что ее автор под тиранией понимал монополию внешней силы над собственным государством, а миссию патриота видел в способности жертвовать собой ради свободы своей страны.

Большинство архитекторов американской государственности в гробу бы перевернулись, узнав, что под свободой подразумевается равенство всех людей вне зависимости от их расовой принадлежности и социального статуса.

…Первые 40 лет независимости элиты в США были заняты исключительно внутренней борьбой за власть, которая легко обеспечивала доступ к капиталу. Вся политика формировалась внутри узких групп влияния, в которые могли попасть только обеспеченные и образованные люди. Никто и не думал отменять рабство, а уж тем более открывать широким массам узкие двери в большую политику и государственное управление. Большинство фундаментальных законов десятилетиями не работали, оставаясь лишь юридической формальностью.

С момента подписания Авраамом Линкольном указа об отмене рабства (1865) до первых реальных успехов в деле прекращения расовой сегрегации (1964) прошло 99 лет. Хотя нынешние события показывают, что эта проблема существует до сих пор. Через лоббистов и купленных политиков на федеральном и региональном уровнях монополии обеспечивали принятие выгодных для себя решений. Первый антимонопольный закон (1890), направленный на борьбу с нефтяным гигантом Standard Oil, был по счастливой случайности принят в том же году, когда первый долларовый миллиардер Джон Рокфеллер решил, что настало время очистить репутацию. И так можно продолжать до бесконечности.

Свобода выбора – другая иллюзия. Система выстроена таким образом, что в рамках конкуренции на самом высоком уровне неорганизованному большинству дается возможность избрать одного из двух кандидатов. Однако почти никто из избирателей не занимается серьезным изучением биографий этих участников гонки, происхождения средств для ведения дорогостоящих избирательных кампаний, договоренностей, которые имели место между будущим избранником и крупным бизнесом, иностранными группами влияния и т.д.

Рядовой гражданин, как правило, эмоционален, когда речь идет о большой политике, поэтому его решение при использовании эффективных психоэлекторальных технологий будет являться ни чем иным, как продуктом манипуляций. Побеждает всегда тот, кто преуспевает в этом искусстве лучше других.

…Ничего личного, бизнес ведет себя прагматично: политика должна быть стабильной и самое главное – предсказуемо голосующей.

Более того, крупные корпорации никогда не кладут все яйца в одну корзину, финансируя через различные фонды и лобби-фирмы кампанию основного конкурента на случай форс-мажоров.

Таким образом, мы имеем ситуацию, в которой избранный слуга народа становится заложником взятых на себя обязательств в отношении узких групп влияния. При продвижении того или иного законопроекта политик сначала учитывает интересы своих спонсоров (иначе не получит финансирование на переизбрание) и лишь потом принимает во внимание мнение избирателей.

…Вышеописанное говорит о том, что политика – это не про реализацию нужд неорганизованного большинства, а про искусство управления и манипулирования им в интересах организованного меньшинства.

Именно в этом ее универсальная суть, одинаковая для всех стран. Другой вопрос – качество управления, внутренний баланс между жадностью и совестью, проблемы постоянной модернизации механизмов влияния.

Качество приходит по мере взросления нации, которая ставит перед меньшинством зрелые требования и вырабатывает методы воздействия на него для достижения своих целей. Сегрегацию в США удалось остановить не по желанию элит и президентов Кеннеди и Джонсона, а потому, что внутри самого неорганизованного большинства сформировался организованный запрос принципиально иного качества, который было невозможно игнорировать.

Но даже зрелостью нужно уметь управлять, иначе она перерастает во вседозволенность, и «свободный народ» может решить, что можно уничтожать магазины, сжигать флаг своей страны и крушить памятники людям, которые стояли у истоков формирования государства.

В сегодняшней России часто приходится слышать о плохой элите и нечестной политике. Конечно, она далека от идеала, но в этом ли основная проблема? Современной российской государственности всего 29 лет, девять из которых ушли на преодоление базовых социальных последствий распада коммунистической системы. Но самое важное – это психологическая перестройка, которая требует не только времени, но и тщательной работы общества над своими комплексами.

Власть – всего лишь зеркало, отражающее уровень зрелости нации. Сейчас российское большинство – это сложнейший микст советского, раннего постсоветского и современного поколений.

…Сегодняшний запрос российского большинства заключается в сохранении стабильности (хотя бы частичной) в крайне нестабильном мире.

Исходя из итогов голосования по изменению Конституции, большинство считает, что достижение этой цели возможно лишь при нынешней модели государственного управления. Почему? Мне видится, что в президенте Путине народ (особенно взрослое поколение) видит пока единственный реальный механизм сдерживания тотальной жадности внутри элит.(! ?) При этом все прекрасно понимают, что саму по себе алчность не искоренить, а уменьшение ее масштабов для оздоровления системы будет зависеть от формирования качественно иного запроса в будущем.

Оздоровление российской политической системы будет всецело находиться в руках нового поколения. Которое справится с этой миссией лишь при условии восприятия политики как сложной и крайне нюансированной субстанции, а не примитивной «черно-белой» материи или, еще хуже, просто модной темы для обсуждения в социальных сетях.

https://www.gazeta.ru/comments/column/s77257/13147789.shtml

Молоко без коровы. Что мешает развитию России

17.09.2019, 11:01

Андрей Колесников о том, почему чиновники не называют главных причин кризиса

Из года в год на всех крупных форумах высшие чиновники и правительственные экономисты ведут ожесточенный спор о том, что тормозит рост, не дает развернуться бизнесу, отпугивает инвестиции до такой степени, что они становятся исчезающе малыми – как частные внутренние, так и прямые иностранные, которые в прошлом году просто обрушились с грохотом и пылью, которая никак не осядет.

Некоторые тезисы затираются до такой степени, что их от неловкости перестали повторять – например, о диверсификации экономики. Десятилетиями можно мерить разговор об улучшении качества управления. Годами – разговор о том, что правоохранительная система вносит решающий вклад в падение инвестиций и оцепенение бизнеса.

Но не меняется ничего. Как ничего не изменится после, безусловно, содержательных дискуссий crème de la creme системного либерализма на Московском финансовом форуме.

Проблема в том, что все они – не столько crème de la creme, сколько crème de la Kremlin, то есть люди, зависимые от системы. А потому вынуждены всякий раз делать вид, что не замечают «слона в комнате» – жестко авторитарное государство, уничтожающее политические свободы, которые являются необходимым условием нормального экономического развития.

…Цифровой тоталитаризм не становится более изящным, чем «аналоговый» только оттого, что он весь такой современный.

…Надо не деталь в машине заменить или перевести ее в цифру, а поменять водителей и способ их отбора. И в «консерватории что-то поправить».

…Да, правда состоит в том, что сегодняшняя правоохранительная система способна если не уничтожить, то сильно ограничить свободный рынок в российской экономике. Но правоохранительная система не сама по себе существует и не из воздуха соткалась. Она – абсолютно естественное следствие вхождения российского политического авторитаризма в пиковую фазу. Она – ее инструмент. Ее защита. Ее ров и стены. Последнее, что сдаст авторитарная система – это своих союзников, отряды следователей, надзирателей, топтунов, «космонавтов» и судей.

Больше свободы – больше эффект: вот как это бывает. Меньше дурацкого регулирования – больше эффект.

…Авторитарная модернизация в России не удалась, потому что участники форумов думали, что они все технократически отрегулируют, но в нашей стране не гражданская, а силовая администрация у власти. И пока это так, для начала надо побороться за демократию, раз уж с «эффективным» авторитаризмом не получилось и уже не получится.

Несколько лет назад на одном из таких форумов ученый-тяжеловес из Массачусетского технологического института Лорен Грэхем сказал: «Вы хотите молоко без коровы».

Молоко в его интерпретации – это прорывные технологии. Корова – это демократия, права и свободы человека и гражданина, защищенный институт частной собственности.

Корова точно лучше, чем Левиафан.

https://www.gazeta.ru/comments/column/kolesnikov/12651673.shtml

19.02.2020, 08:27

Андрей Десницкий о солидарности ученых и о том, откуда берется демократия

Как может зародиться демократия в России? Я видел разные варианты ответа на этот вопрос. Кто-то считал, что нужно позвать правильного демократического царя и он введет демократию своими указами. Кто-то — что надо пройтись с кричалками и махалками по столичным бульварам. Ну, а кто-то, разочаровавшись в первых двух способах, решил, что место тут северное, ни ананасы, ни демократия не растут, крепостное право в генах и никогда ничего хорошего.

Все это, разумеется, чушь. Демократия как принцип организации государства возникает не сразу, и путь ее во всех ныне демократических странах был очень непростым. В нынешних образцово-демократических странах в свое время и рабами торговали, и ведьм сжигали: в Швейцарии последнюю казнили в 1782 г., а избирательные права женщинам в этой же стране дали в разных кантонах лишь в 1971-91 гг. И все эти перемены происходили не сами по себе, а по мере изменения настроений в обществе.

Но что такое общество, как структурируется его мнение, почему оно меняется? Соцопросы, как мы не раз убеждались, слишком зависят от формулировок вопроса и интерпретации результата. И вообще, это «средняя температура по больнице», в реальной истории все решает не большинство, а активное меньшинство, способное увлечь за собой одних и объяснить другим, что перемены не несут ничего страшного.

И как же в «старых демократиях» формировалось это меньшинство? Полагаю, что прежде всего в городских общинах позднего Средневековья. Город — это сложноорганизованное единство, где присутствует множество различных и часто противоречивых интересов, надо как-то договариваться и периодически пересматривать договоренности, потому что меняется мир и прежние перестают работать.

Собственно, демократию можно описать как инструмент для настройки общественных компромиссов.

Ключевую роль в этом процессе играли цеха мастеровых — профессиональные сообщества, которые четко осознавали собственные интересы, а с некоторого времени стали понимать, что для отстаивания этих интересов им нужно и политическое представительство, и внятные правила игры, и многое иное, что сегодня составляет инструментарий демократии.

В России за последние тридцать лет изменилось невероятно много всего. Но вот такая цеховая солидарность практически нигде не возникла.

Профсоюзы у нас сегодня почти исключительно декоративные, всевозможные творческие союзы ориентированы скорее на госзаказы.

И все-таки… расскажу, как пробиваются ростки цеховой солидарности в той сфере, которую наблюдаю изнутри: среди научных сотрудников. О «Клубе первого июля» я уже недавно писал: члены Академии наук, недовольные ее грядущей реформой, создали в 2013 году неформальное, а потому и принципиально не подверженное давлению сверху объединение. В том же году, даже прежде клуба, возникло примерно на тех же принципах сообщество «Диссернет», занявшееся беспристрастной проверкой подлинности защищенных диссертаций.

Казалось бы, от них ничего не зависит, принимать решения они не полномочны, это всего лишь досужие разговоры за чашкой чая. Но спустя шесть-семь лет стало очевидно, что именно такие неформальные объединения являются центрами консолидации общественного мнения в профессиональной среде, и к ним прислушиваются очень серьезно. Казалось бы, что за печаль чиновнику, если он станет героем публикации «Диссернета»? Можно списать на происки врагов, на интриги зарубежных недоброжелателей. А ведь боятся этого, как огня.

Более того, когда недавно составляли официальные рейтинги российских вузов, оказалось, что один из самых надежных показателей — количество засветившихся в «Диссернете» трудов, подготовленных и защищенных в том или ином институте. А заявления «Клуба первого июля» — самый надежный и едва ли не единственный способ для прессы понять, что думает академическая общественность о том, как обращается с ней государство, ведь в официальных пресс-релизах все слишком гладко и беспроблемно.

В последнее время начинают происходить еще более интересные вещи. Министерство науки и высшего образования еще при старом министре подготовило новую методику расчета публикационной активности академических институтов. Это документ из числа таких, которые постоянно вызывали бурное обсуждение и несогласие «Клуба»: очередная попытка чиновников построить всех по ранжиру, измерить общей линейкой и соответственно распределить бюджеты. Но протест высказали… вполне официальные ученые советы как минимум двух академических институтов: философии и мировой литературы. Пожалуй, в новейшей истории Академии наук такого еще не было. Оказалось, что у ученых есть свои цеховые интересы и они готовы их отстаивать перед чиновниками — вежливо, но твердо. Прямо по месту основной работы.

Более того, научное сообщество постепенно начинает высказываться и по вопросам, которые выходят за рамки узкопрофессионального кругозора. В сентябре 2019 года, насколько мне известно, первое письмо от имени профессионального сообщества с протестом против неоправданного насилия в деле о массовых беспорядках в Москве составили и подписали именно научные сотрудники. Сегодня собираются подписи под подобной петицией по поводу дела (запрещенной в России) «Сети» от имени тех же ученых. Что это, ученые увлеклись политикой — а ведь тот же «Клуб» ясно декларирует свое невмешательство в политические вопросы?

А вот тут аналогия со средневековым городом и его цехами будет снова уместна. Сапожники могут обсуждать, как им чинить сапоги, а пекари — как выпекать булочки. Но если при этом в их мастерскую могут в любой момент вломиться вооруженные люди и все разгромить, их общий интерес заключается прежде всего в том, чтобы оградить себя от произвола. А потом уже уточнять рецепты булочек и модели сапог.

И тут надо признать, что государство делает невероятно много для пробуждения гражданского сознания в наших ученых.

Осенью прошлого года, к примеру, в Физическом институте прошли обыски в связи с тем, что расположенная в нем оптическая лаборатория отправила в Германию два небольших окошка, которые в принципе могут быть использованы на военной технике (как и любой болт можно прикрутить к вражескому танку). Работа по этому направлению остановлена, двое ведущих специалистов эмигрировали за рубеж. А в Ростове совсем недавно приговорили к 7,5 года заключения за измену ученого, который создавал вместе со своим вьетнамским аспирантом новые образцы оборудования, и они, соответственно, становились известны вьетнамским коллегам. И это далеко не единственный пример таких дел, когда научное и техническое творчество становится составом преступления.

Можно сделать из этих историй разные выводы: к примеру, держаться подальше от любой заграницы и осваивать государственные гранты на безопасных темах вроде «бессмертный подвиг советского народа в Великой Отечественной войне». Но ученые такие люди, что им интересно создавать новое. Более того, они прекрасно понимают, что народ наш будет жить достойно и хорошо только в том случае, если страна не окажется в самом хвосте научного прогресса. И в этом смысле требование вменяемой и для того сменяемой власти — вопрос уже не политики, но собственного будущего, будущего своих детей и внуков.

Когда-то, приуныв от этих вечных рассуждений «рабство у нас в генах, в этой стране никогда ничего», я поговорил с профессиональными генетиками. Я спросил их: если в популяции несколько поколений подряд уничтожать всех инициативных, свободомыслящих, нестандартных — изменится ли генофонд, сократится ли число таких особей в будущих поколениях? «Нет, — ответили мне двое экспертов независимо друг от друга, — такое качество, как способность к творческому поиску, не кодируется строго определенной последовательностью генов. Творческие особи обязательно восстановятся в популяции».

На то вся надежда.

https://www.gazeta.ru/comments/column/desnitsky/12965245.shtml

Куда же движется мир — к мягкому левому тоталитаризму или к правому авторитаризму? 

Об этом рассуждает православный автор, полемизируя с идеями, изложенными журналисткой Энн Эпплбаум в книге «Сумерки демократии». Она величайшей угрозой общему благу считает правых, он — левых, которые становятся все более нелиберальными.

…Оказывается, либеральная демократия — не конечная цель, но средство ее достижения. Какова же цель? Свобода? Хорошо, но чего ради? Прогресс? Хорошо, но к чему же мы идем? К миру радикального индивидуализма и самореализовавшихся покупателей-гедонистов? В таком случае Энн Эпплбаум следует почитать немного Мишеля Уэльбека (Michel Houellebecq).

https://inosmi.ru/politic/20200911/248104781.html

Конец истории – 2

Денис Драгунский о том, как легко демократия превращается в авторитаризм

24.07.2020, 08:10

…Сказанное не означает, что я не вижу разницы между демократическим режимом и тоталитарным. Вижу, разумеется. Но вижу и нечто более печальное – то, как эта разница вдруг исчезает. Причем не по злой воле демократического лидера, который вдруг показал свои авторитарные зубы – а как бы даже по требованию демократической общественности…

Задумаемся об этом и мы.

То, что сейчас происходит в США – крупнейшая и, пожалуй, опаснейшая атака на демократию. На демократию как ценность и как государственную (правовую, институциональную) реальность.

…Этот капкан – все те же безразмерные «права меньшинств», «разнообразие» и «голоса, которые должны быть услышаны» (услышаны – это еще полдела; их требования должны быть исполнены).

Да, разумеется, демократия – и исторически, и в современной реальности – это не «власть победившего большинства», это не ситуация, когда 51% (или тем более 95%) могут законно навязать свою волю 49% или 5% народа. «А чего вы хотели, демократия-с!» Нет, не так. Говорят, что демократия – это гарантия и защита прав меньшинств. Теплее, но тоже не так. Демократия – это гарантия прав человека (политических, гражданских и всех прочих), к какому бы меньшинству этот человек не принадлежал.

Точнее говоря, для настоящей демократии безразлично, к какой группе этот человек принадлежит: гражданства достаточно. Демократия – это вообще не про цифры. Не про количество проголосовавших «за» или «против», не про количество черных и белых, коренных и иммигрантов, и даже не про доходы богатых и нищету бедных, что тоже выражается в цифрах, порой пугающих. Демократия – это процедура регулярной и прозрачной смены власти, это разделение властей, это свобода слова, это независимый суд, это работающий закон и, главное, равенство людей перед законом.

Любое выделение отдельной привилегированной группы – будь это «старая земельная аристократия» или «в недавнем прошлом угнетаемая расовая группа» – губительно для демократии. Проще говоря, отменяет демократию.

Потому что конкуренция личностей в рамках закона сменяется конкуренцией групп с помощью лоббизма, политического шантажа, насилия или угрозы насилием…

Можно было бы надеяться на согласие и баланс интересов расовых групп в США – если бы нынешний конфликт не был бы так густо замешан на мщении, на реванше.

В обозримом будущем появится запрос на твердый порядок. Агентурой авторитарного реванша выступит средний класс (скорее всего, независимо от расы). Этим людям сильнее всего нужен социальный покой и работающие институты – не обязательно безупречно демократические. Неважно, какие! Рано или поздно обывателя спросят – не социологи спросят, а сама жизнь задаст вопрос: «Что тебе больше нравится – уличные погромы и безумие расовых квот, но зато полнейшая демократия; либо же поменьше демократии, зато предсказуемость и порядок?»

Полагаю, не надо долго гадать, каков будет ответ.

Вот вам афоризм: там, где покончено с Первой поправкой, начинает работать Вторая. Там, где на наших глазах отменяется свобода слова – а она в США уже практически отменена, за слова людей выгоняют с работы – там главным оратором становится полковник Кольт (он же товарищ Маузер). В этих условиях авторитарный лидер становится спасителем усталой и издерганной нации.

В каком-то смысле нам повезло: «конец истории», прямо по Гегелю, для пущей несомненности, случится еще раз, и мы станем зрителями этого печального спектакля…:

https://www.gazeta.ru/comments/column/dragunsky/13163455.shtml

 Why Democracy Doesn't Work.

Nas Daily posted an episode. 10. augusts plkst. 01:00

INSTGARAM: @nasdaily

Самый знаменитый блогер в интернете выпустил видео ВСЯ ПРАВДА О ДЕМОКРАТИИ, в котором рассказал почему демократия не работает, а также упомянул о Технократии в качестве альтернативы!!! 

АВС: не завидуйте РФ и КНР, просто во главе демократий оказались бездарные лидеры

Субъективный образец объективного анализа угрозы СOVID-19

             (акценты сделаны мною – Э.Ц.)

Паника-убийца: голод вместо лекарства

27.03.2020, 09:28

Семен Новопрудский о том, почему борьба с коронавирусом уже опаснее самой болезни

Я не считаю СOVID-19 надуманной опасностью. Это самый страшный вызов человечеству за последние десятилетия. Я понимаю мотивы сторонников тотальной самоизоляции и жестких карантинов. Но все, что мы знаем про этот вирус и вирусы вообще на данный момент, доказывает: жесткий тотальный карантин в борьбе с пандемией ничем не лучше точечного для групп риска. Карантины по всему миру придется отменять независимо от реального хода пандемии в ближайшие несколько недель. Идущее на наших глазах всемирное убийство экономики не спасает людей от вируса. Зато, если вовремя не остановиться, приведет к сотням миллионам жертв от голода и других болезней.

Если не остановить карантинное безумие в ближайшие несколько недель, люди начнут прекращать его сами: просто потому, что смерть от голода ничем не лучше смерти от вируса. Только таких смертей может быть на порядки больше.

У сторонников тотального карантина и адептов секты всеобщей обязательной «удаленки» с закрытием всего и вся, кроме продуктовых магазинов и аптек, два основных довода. Первый — жесткий карантин затормозит скорость распространения пандемии и позволит национальным системам здравоохранения лучше подготовиться к наплыву тяжелых больных. Чтобы «не было, как в Италии». Второй — Китай ввел драконовский карантин и победил вирус. Чтобы «было, как в Китае».

При реальном трезвом рассмотрении ситуации оба эти довода не выдерживают критики.

Нет никаких оснований уверенно утверждать, что Китай победил пандемию. В частности, 23 марта в Китае за сутки было зафиксировано вдвое больше новых случаев заражения, чем 22-го. Один из ведущих специалистов по коронавирусам в мире Ральф Бэйрик на днях в подкасте This Week in Virology со ссылкой на своих китайских коллег сообщил, что Китай просто прекратил тестирование и реагирует только на клинические признаки болезни. Даже если предположить, что китайские вирусологи нагло соврали американским, очевидно, что как минимум в Южной Корее (23 марта там впервые было меньше новых случаев, чем в Китае) и Японии, где таких жестких карантинов не было, принудительно на удаленку никого не отправляли, справились с пандемией (опять же, если справились — уверенно говорить об этом рано) точно не хуже.

Показательно, что в Китае удивительным образом начали выходить из тотального карантина ровно тогда, когда вышли официальные данные по экономическим показателям страны за февраль. К февралю 2019 года промышленное производство упало на 13,5%, а розничный товарооборот — на 20,5%. Такое падение может происходить только в разгар разрушительной войны в стране, которая эту войну проигрывает. Это даже не падение, а катастрофический обвал. Американские инвестиционные банки прогнозируют обвал на 20-30% главной экономики мира — американской. Из-за варварских методов борьбы с коронавирусом мы можем получить больший ущерб, чем нанесла Вторая мировая война. И уморить голодом больше людей, чем погибли на этой самой кровавой войне в истории человечества. И намного больше, чем убьет сам этот коронавирус.

С большой долей вероятности, китайские власти просто осознали, что когда сотни миллионов умрут от голода на карантине, никакой вирус уже никто и не вспомнит. А на одних штрафах за нарушение карантина (тоже всеобщее поветрие) экономику не поднимешь. Отчаянная толпа голодных людей сильнее любой армии и партии.

Второй довод сторонников жесткого карантина — что это поможет затормозить скорость пандемии до подхода вакцины, чтобы всем тяжелым больным хватило мест в больницах и дополнительных оборудованных помещениях, а также аппаратов ИВЛ — еще более смехотворен. Лечить вирус мы не умеем и в ближайшие недели не научимся. Более того, вирусов, как пишут специалисты, по всей видимости не один, а два и на них может быть разная реакция организма. Вакцину самые оптимистические прогнозы обещают через 9-11 месяцев. Эксперты ВОЗ — не раньше, чем через год. Притом, что пока ни от одного из коронавирусов, которых нам известно четыре десятка, человечество вакцину не создало.

Как вы себе представляете 9-11 месяцев на всемирном карантине, когда нигде не работает ничего, кроме продуктовых магазинов и аптек? Кто привезет вам еду? Кто вас будет лечить? Откуда у вас появятся деньги на еду через 9-11 месяцев этого тотального карантина?

В России, например, нет никаких сбережений более чем у половины населения. Миллионам людей на долгом карантине платить никакие деньги не будет никто — потому что эти люди перестанут эти деньги зарабатывать. И бесплатной едой вас никто не обеспечит, можете не сомневаться.

К тому же даже при самом всеобъемлющем карантине все равно всех не изолируешь. Кому-то надо снабжать едой и лекарствами живущих на удаленке. Отлавливать нарушителей карантина. Лечить заболевших. Или вы думаете, что другие болезни, в том числе куда более страшные и уносящие гораздо больше жизней, дружно прекратятся, дожидаясь вакцины от китайского вируса?

Свои доводы сторонники жесткого карантина морально мотивируют гуманистическими соображениями: разве вам тяжело две-три недельки посидеть дома, чтобы не умереть самим и спасти своих стариков? Конечно, две-три недели — не тяжело. Конечно, мы не хотим умирать. Конечно, мы еще меньше хотим смерти своим старикам, детям, да и вообще незнакомым людям любого другого возраста. Конечно, безмерно жалко каждого умершего от коронавируса.

Но как вы определите, когда уже можно отменять карантин и почему именно через две-три недели? Где гарантии, что после постепенного открытия закрытых границ не начнется вторая волна пандемии? У «испанки» 1918-1919 годов, с которой так модно сравнивать этот вирус, было две больших волны, причем вторая страшнее первой.

Совершенно непонятно, на чем основана уверенность сторонников тотальной удаленки, что в изоляции они точно не заразятся. Даже глава Всемирной организации здравоохранения 25 марта наконец признал недостаточность (он побоялся сказать «бесполезность», хотя оно так и есть) изоляции для борьбы с пандемией. Исходя из наших нынешних знаний о вирусе, у значительной части — возможно, даже у большинства его носителей — болезнь проходит бессимптомно. 7,7 миллиарда тестов всем жителям планеты Земля не сделать никак. Не говоря уже о том, что если сегодня вы получили отрицательный результат тестирования, это не значит, что вирус не появится у вас через день, неделю или месяц. Поэтому каждый человек потенциально может являться ходячей вирусной бомбой. И даже не подозревать об этом. Любой карантин без тотального тестирования не может остановить пандемию, ибо вы все равно не будете представлять ее реальных масштабов в вашей местности, а тотальное тестирование невозможно физически.

Где гарантия, что вирус не доставит вам прямо на дом курьер по доставке еды, которую вы так предусмотрительно заказали в интернете?

Вы можете заразиться, даже просто высунувшись подышать воздухом из окна, живя на низких этажах, ведь вирус, как нам говорят вирусологи, держится молодцом в воздухе 2-3 часа? Или выйдя из своей изоляции за продуктами в любом месте на улице, в том числе на пути к машине — она же не припаркована прямо у входа в квартиру.

В места скопления людей лучше действительно не ходить, руки с мылом мыть. Добровольная удаленка с разрешения работодателя при сохранении зарплаты — на здоровье. В дальние путешествия какое-то время (кстати, какое?) не ездить, не плавать и не летать. Но в остальном надо жить и работать совершенно обычно.

Нельзя победить болезнь, от которой нет лекарства и даже нет абсолютно понятных и однозначных представлений, как она передается, тупо сидя дома неизвестно сколько времени. Нельзя радикально «затормозить» эпидемию «до появления вакцины», если вакцина появится в лучшем случае через 10-11 месяцев, а не через 4-6 недель, чего точно не случится. Ее скорее затормозит та самая «иммунизация стада» при определенной массе зараженных. Более того, чем быстрее будет расти количество зараженных, тем быстрее будет слабеть вирус. И никак иначе.

Если пандемия окажется сезонной и исчезнет летом, она и пойдет на спад сама. И это единственный реальный способ ее «победить» до появления вакцины.

Если зараженных в реальности существенно больше (что, скорее всего, правда и в чем безусловно убеждены сторонники тотальных карантинов), значит, смертность от этого вируса существенно меньше тех цифр, которые нам сообщают.

Кстати, что мы видим по официальной статистике пандемии?

Знаете, какая самая зараженная страна мира прямо сейчас? Не прекрасная Италия, которую мы все так искренне и дружно оплакиваем, а крошечное государство Сан Марино, до которого, кажется, никому нет дела. Знаете, какой мировой рекорд по заражениям? Около 5600 человек на миллион.

В США, нынешнем мировом лидере по количеству зараженных, этот показатель пока в районе 250 человек на миллион. В Испании — чуть больше 1200. В Китае, который дал старт пандемии и долго лидировал по общему количеству зараженных — 56 человек на миллион.

В Италии этот показатель на 26 марта составлял 1332 человека на миллион. При этом в самой Италии,(которая вышла на первое место по числу жертв пандемии и 27 марта, как и США, опередит Китай по общему числу выявленных зараженных) глава службы гражданской обороны Анджело Боррелли, каждые сутки объявляющий новые цифры зараженных и умерших, специально публично поясняет: речь идет о смертях людей с коронавирусом, а не ОТ него. Но люди, кажется, утратили способность понимать разницу. Италия — абсолютный мировой лидер по смертности от вируса. Знаете, сколько она составляет? 135 человек на миллион по состоянию на полночь 27 марта. Самая высокая удельная смертность тоже в Сан Марино — 619 человек в пересчет на миллион популяции. Почти в четыре раза выше, чем в Италии.

Причем сами вирусологи говорят: при вскрытии умершего невозможно доказать, что он умер именно от этого вируса. В такой ситуации пандемия закончится примерно тогда, когда ее провозгласят закончившейся — разумеется на фоне повсеместного замедления количества и процента новых случаев и новых смертей.

Более того, уже есть важный показатель, свидетельствующий об ослаблении смертельного эффекта пандемии. Среди тех случаев болезни, которые уже завершились каким-то исходом, смертельных примерно 16%. А среди новых кейсов, которых уже почти в три раза больше, чем завершенных, количество серьезных и критических случаев в последние полторы недели не превышает 5%, в чем можно убедиться на странице мировой статистики по коронавирусу.

То есть за почти четыре месяца вирус стал потенциально менее опасным более чем в три раза.

Сейчас от вируса (или с вирусом от чего-то другого, ведь, как мы уже понимаем, статистику смертности разные страны ведут по-разному) за все время пандемии во всем мире пока умерли порядка 25 тысяч человек. При этом «в обычной жизни» в мире каждый день умирают 150 тысяч человек. Более того, сейчас, когда количество подтвержденных случаев болезни по всему миру перевалило за 500 тысяч, нас это беспокоит гораздо больше, чем когда таких случаев станет (если станет), например, 500 миллионов. Потом мы просто перестанем их считать, если пандемия не затихнет сама.

Даже самые мрачные прогнозисты утверждают, что от пандемии за год или два по всему миру могут скончаться десятки миллионов человек. Но это не точно, потому что никто доподлинно не знает, как, когда и чем закончится эта эпидемия. Спору нет, это ужасно. Ужасная каждая человеческая смерть.

Но проблема голода — а тотальные карантины с закрытием национальных экономик по всему миру, если они продлятся дольше 4-8 недель, приведут к полному разорению огромного количества людей — все равно ужаснее.

Согласно самым свежим пока данным ООН, опубликованным 15 июля 2019 года, количество людей, которым угрожает голод, в 2018 году составляло 821 млн человек. Если сложить вместе страдающих от недоедания и тех, на чью долю остается пища запредельно низкого качества, то к зоне риска, по оценкам ООН, можно отнести 2 млрд. человек. И это происходило в момент, когда мировая экономика росла почти на 4% в год, а сейчас из-за экономического самоубийства человечества, которое мы коллективно совершаем в эти дни и недели, рецессия практически неизбежна и голодной смертью могут умереть сотни миллионов человек. Никакой вирус таких результатов не добьется. Только мы своими причудливыми способами борьбы с ним. Мы вынуждены выбирать между плохим и худшим. Увы. Этот вирус вообще неизбежно придется оценивать не применительно к отдельной человеческой жизни, а применительно ко всей человеческой популяции.

Тотальный карантин и закрытие всего и вся больше чем на три-четыре недели — полнейшее безумие со всех точек зрения, включая гуманитарную и гуманистическую. Достаточно изолировать уже заболевших, членов их семей, прилетевших из других стран в последние две недели, и стариков, обеспечивая их всем необходимым.

Запрещать общественный транспорт и внутренние перевозки — тоже полнейшее безумие. В мире полно случаев заражения, когда зараженный ниоткуда не приезжал и ни с кем из зараженных не контактировал или, точнее, нет подтверждения таких контактов. Ровно так заразился, например, американский сенатор от штата Кентукки Рэнд Пол. Он «просто решил провериться», не имея никаких симптомов и контактов с людьми, у которых нашли коронавирус. Он явно не ездил на пригородных автобусах и в метро.

Что градус идиотизма в человечестве ( у правителей! – Э.Ц.) высок и сильно нарастает, можно было предположить хотя бы по тому, что мы наблюдали в международной политике в последние годы. Но то, как мир скатился в коллективное помешательство, по сути провалился на шесть веков назад, в эпоху стихийной беспомощной борьбы с чумой (тогда тоже вводили совершенно бесполезные карантины), за считанные недели, показывает, что мы можем заморить себя голодом и уничтожить практически в считанные месяцы без всякого ядерного оружия. Достаточно одного китайца или, как теперь выяснилось, китаянки, съевшей летучую мышь.

Тотальная изоляция всего и вся помогает от этого вируса примерно так же, как колокольный звон, специальная молитва и крестный ход. Просто «выиграть время» решительно невозможно — за полгода или 10 месяцев жизни без экономики вакцинировать будет некого и некому. «Иммунизация стада» пригасит вирус быстрее тотальных карантинов. Они не тормозят, а продлевают пандемию в ее сильной стадии.

Никакая изоляция не гарантирует никому, что он не заразится и не заразит других. Никакая точка выхода из жесткого карантина не гарантирует ни одной стране, что пандемия прошла окончательно и не вернется. Не надо превращать коронавирус в оружие массового уничтожения человечества, многократно умножая его и без того заметный смертельный эффект собственной вселенской глупостью.

https://www.gazeta.ru/comments/column/novoprudsky/13018819.shtml  :...

И др. грамотное рассуждение.

Александр Николаевич Туник

https://www.inpearls.ru/author/69369

https://echo.msk.ru/programs/belkovskytime/2614187-echo/

ABC (Испания): еще больше Путина в твоей жизни

Наш мир, с коронавирусом или без него, в любом случае катится в пропасть, когда объявляет достойными подражания китайцев и русских только потому, что во главе их стран находятся «сильные лидеры»

25.03.2020 ДАВИД ФРОНТЕЛА (DAVID FRONTELA)

В последние дни на фоне аплодисментов, видео с задержаниями людей на улицах и речей премьер-министров, я нашел-таки время почитать неутешительные прогнозы двух современных мыслителей. Хавьер Гома предупреждал о «стремлении к сильной власти как вызову демократии». Эдуард Карбонель же сказал о том, что «Covid-19 — последнее предупреждение перед кризисом». Ответственными за такой исход он считал испанцев, итальянцев и французов, перенасытивших телевидение рекламой, политическими программами, жестами… настолько политкорректными, что из них оказалось выхолощено все неприятное. Даже если новости отнюдь не из радостных, эти рекламы пробуждают в нас желание спокойно пойти спать. Ну, в крайнем случае прокричать «Да здравствует Испания!» или спеть марсельезу — что вам больше по душе.

Знаю, что сейчас есть проблемы поважнее, но меня беспокоит, что сегодня образцовыми фигурами лидеров стали Путин, Си Цзиньпин, Трамп или Мадуро. На некоторых из них равняются потому, что они успешные управленцы, хоть и диктаторы при этом. А на других потому, что они демократы с замашками диктаторов. Демократия, как когда-то тоталитаризм, стала системой прославления лидера. Только при демократии это делается не из страха, а потому что лидер этот выглядит хорошим человеком. При этом похвалы такому демократическому лидеру воздаются независимо от того, на что он действительно способен. Демократия ослабла настолько, что превратилась в набор стратегий для победы на выборах. Цель этого набора — придать солидный вид президентским системам, да вот еще создать машину для произнесения приятных речей, которые столь обтекаемы, что никого не задевают.

Наш мир, и при пандемии коронавируса, и без нее — в любом случае движется к пропасти, восхваляя действия китайцев и русских только потому, что во главе у них находятся «настоящие шефы», то есть диктаторы. Получается что-то вроде: добавь Путина в свою жизнь. Это то же самое, что сказать, что мы жаждем диктатуры и спокойно прощаемся с демократией просто потому, что у нас у власти не оказалось сейчас достойных демократов. Хотя в настоящей демократии по-настоящему демократическим является прежде всего все общество, а не только лидер, который им руководит.

А граждане тем временем продолжают аплодировать, пытаясь заполнить нишу, оставленную нынешним явно бездарным демократическим государством. Хотя оно было призвано оставаться демократическим и не поддаваться соблазнам абсолютизма, предоставляя стране такую услугу, как достойное управление. Хотя иногда достойное управление — это совсем не просто. И требуется для него гораздо больше, чем один лишь привлекательный внешний вид.

https://inosmi.ru/politic/20200325/247130687.html

Приговоренные к казне

Министры и советники президента стали техническими специалистами, не принимающими решений. Исследование «Новой»: кто определяет стратегический курс России

23 августа 2019 Арнольд ХачатуровВячеслав ПоловинкоЕлизавета Кирпанова

«Новая газета»

…Экономический курс правительства стал настолько общепринятым, что ему больше не нужны критики ни слева, ни справа. Любой, кто покушается на сложившийся консенсус, автоматически приравнивается к сторонникам «глазьевщины» и лишается права на экспертное мнение.

Собеседники, с которыми поговорила «Новая газета», единодушны:

во власти не осталось ни либералов, ни государственников — выжили только технократы.

Среди министров встречаются люди разных амплуа: «бухгалтер», «коммерсант», «кабинетный ученый», «аппаратный тяжеловес», «молодой инвестбанкир». Но все они действуют в рамках общей логики, которую проще всего выразить в коротком перечне макроэкономических «священных коров»:

1.     Бюджетная консолидация (профицит бюджета свыше 3% ВВП).

2.     Жесткая монетарная политика (ключевая ставка ЦБ — 7,25%).

3.     Таргетирование инфляции (прогноз — 4,3% по итогам года).

4.     Накопление резервов (объем ФНБ — почти 8 трлн рублей).

…«Ключевая проблема заключается в том, что структура нынешней власти не настроена на развитие. Все в ней подчинено инстинкту самосохранения», —

говорит политолог Татьяна Становая.

…«Это «крафтовое» государство, полномочия в котором распределяются ситуативно. Здесь функции следуют за людьми, а не наоборот», — считает политолог Константин Гаазе.

Министры в России — не самостоятельные политические фигуры, которые несут ответственность перед избирателями, а технические специалисты, «лица отрасли».

«В России еще с советских времен сложилась такая конструкция, когда министр — это технический работник, который разбирается в конкретной отрасли, а вице-премьер — это аналог члена Политбюро.

Политбюро осуществляло политическое руководство и обеспечивало единство курса. Сейчас примерно то же самое с той лишь разницей, что нет идеологии и партии, но есть кланы и ближний круг», — говорит Некрасов.

… практически любую должность в правительстве затмевает могущество глав госкорпораций. Должность министра рассматривается многими чиновниками как трамплин для последующей монетизации, говорит бывший сотрудник Минэкономики:

«У властей два приоритета: статус государства на внешней арене и социальная стабильность. Оба требуют денег. Соответственно, единственное требование к экономике — генерировать тот объем капитала, который необходим для финансирования этих двух приоритетов», — говорит бывший чиновник Минэкономики.

…Проблема в том, что генерировать развитие эта конструкция не может по определению, а демонтировать ее теперь крайне сложно. «Контуры макроэкономической политики поменять невозможно, она ковалась годами в тяжелой борьбе. Она работает, и если ее сломать, то сломается все на свете», — считает Гаазе.

«Медведев, конечно, не марионетка, но самостоятельных решений не принимает. Он существует как бы в «спящем режиме» и играет вдолгую», — говорит Гаазе.

То, что Путин не потерпит в своем окружении сильных политических фигур, стало понятно еще 15 лет назад, рассказывает бывший премьер-министр России Михаил Касьянов.

…Сейчас все министры — это, по сути, помощники Путина по секторам, а премьер лишь старший помощник среди них», —

считает политик.

«Правительство, которое фронтует Медведев, — это правительство мальчиков для битья. Всегда так было и будет, это нормальная путинская педагогика», — говорит Гаазе.

…За последние 20 лет Россия прошла путь от реформаторского драйва начала нулевых до ультраконсервативного экономического курса после 2014 года. «В экономической политике все остановилось примерно с 2005 года, мы только ходим по кругу. Кудрин все это время продолжал настраивать финансовую систему, где-то подкручивал налоги, где-то что-то еще. Но в базовом плане ничего не менялось», — говорит Касьянов.

…Поэтому и получается, что, даже если во власть попадают сильные лидеры с собственным взглядом на мир, они не могут ничего сделать из-за требований политической прагматики.

«Экономические чиновники — отражение одного человека, его характера и фобий. Они держат разные куски экономики, но не оказывают реального влияния на общий курс», —

резюмирует один из собеседников «Новой».

https://www.novayagazeta.ru/articles/2019/08/23/81704-skopi-i-sohrani?utm_source=push

Не так сели, встали и пошли

Нужно ли перестраивать партийно-политическую систему на фоне уличных протестов?

«Газета.Ru» 16.08.2019, 17:30

… совокупная электоральная поддержка тех партий, которые представлены в Думе, по опросу того же «Левады-центра», составляет в сумме 51% (тогда как в лучшие годы она доходила, правда, при другом партийном составе, с участием «Яблока» и СПС, аж до 85%). Таким образом, можно говорить о том, что эффективность нынешней партийной системы снизилась, и с этой проблемой надо что-то делать перед следующими думскими выборами. Это если ставить задачу повышения авторитета и представительности законодательной власти и политической системы в целом.

Вероятны несколько вариантов партийных преобразований, которые сейчас, по данным источников «Газеты.Ru», обсуждаются на разных этажах политической вертикали.

Возможно, снова зайдет речь о сокращении партийного представительства в пользу одномандатников. Сейчас соотношение избираемых в Думу по партспискам и одномандатным округам составляет 50 на 50, можно сделать, условно, 25 на 75….

Можно, теоретически, вернуться к идее создать на базе «ЕР» и Общероссийского народного фронта сильную двухпартийную систему. Однако пока политического решения нет, ОНФ, проявив активность в целом ряде популярных народных проектов (в том числе по контролю за деятельностью бюрократии), в последнее время как-то сбавил обороты, словно потерял себя в политическом пространстве.

Давно напрашивается и кадровое обновление верхушки партий «парламентской оппозиции»…

Теоретически, можно говорить об объективной нехватке на политическом ландшафте правой либеральной партии, последовательных и убежденных экологов и не менее последовательных социалистов-трудовиков. Однако и тут все во многом упирается в бедность кадрового резерва для таких политических партий, особенно в регионах. Многие потенциально перспективные политики, в том числе из числа предпринимателей, общественников и даже бегающих по улицам «несистемных оппозиционеров», просто не видят перспектив в таких «карманных проектах», как и в том, чтобы участвовать в выборах по нынешним не столько писаным, сколько неформальным правилам.

С другой стороны, можно решительно обновить ту же «Единую Россию» за счет как ОНФ, так и участников проекта «Лидеры России».

Он собрал людей, во-первых, амбициозных. Во-вторых, уже в достаточной степени успешных и явно настроенных на конструктивную работу по преобразованию страны. Однако такое кадровое обновление неизбежно потребует и обновления идеологического, программного. Такого, в которое поверили бы избиратели. Речь не о том, чтобы сделать политическую трескотню еще звонче.

Однако все это пока проекты и прожекты. Выбор ни одного из них пока не представляется ни очевидным, ни даже предпочтительным. В том числе и потому, что достаточно большое количество людей, принимающих соответствующие решения в этой сфере, придерживаются известного консервативного принципа «не сломалось — не чини» и исходят из того, что нынешняя партийно-политическая система нуждается лишь в точечной настройке, но никак не в кардинальной перестройке. Сам термин «перестройка» у многих вообще вызывает острую идиосинкразию.

https://www.gazeta.ru/comments/2019/08/16_e_12583027.shtml

17 августа 201914:27

Евгений Примаков: нынешние протесты, интеллигенция, элиты и революция

…Вообще-то, попытки переворотов и революций особенно актуальны бывают в двух условиях:

а) когда обеднение народа носит всеобщий характер и, как учил другой классик, "нечего терять кроме своих цепей", а правящие круги политически и экономически (экономически не для себя, а для страны) совершенно импотенты;

б) когда происходит снижение динамики роста, стагнация — и экономически, и политически активные люди и корпорации испытывают тяжелый для них конфликт между ожидаемым и реальным. Им было обещано, они уже планировали, прогноз был благоприятен — и тут разочарование. В этом случае элиты мобилизуются сильнее.

Когда пишу про "народ" и "элиты", всегда хочется уточнить: "элиты" — это политические и экономические корпорации, которые осмысленно занимаются политикой, то есть формализуют существующие запросы, пытаются влиять на них, отвечать на них. Это субъекты влияния. Народ же, даже и в системе демократии и представительства, к сожалению, тактически остается объектом политики. То есть источник власти у нас народ, верно. Но попытки манипуляции общественным мнением, попытки навязать, распропагандировать, убедить — естественные попытки, то есть, что бы мы иного ожидали от крокодила, кроме мясоедения, не сочинения же сонетов? — были, есть, будут, мы тут ничем не отличаемся от любого другого "режима": в Соединенных ли Штатах, в Британии, Франции, Индонезии или, прости господи, Грузии. Порой народ не обманешь, потому что телевизор на долгой дистанции проиграет холодильнику. Но "контроль над общественным мнением" и влияние на него — главный инструмент политика и политического класса в его самом циничном выражении.

Поэтому, кстати, термин "глубинный народ" мог появиться в сознании человека, максимально от этого самого народа отстраненного, белая кость, плоть от плоти элиты, человек с острова Лапута. Нет никакого "глубинного народа", это просто жонглирование терминами, интеллектуальная игра. Есть просто люди, разные (кому-то везет, и он удивляется, откуда столько недовольных, кто-то в этот "прекрасный новый мир" не встроился, и законы справедливости, социальной ответственности на нем споткнулись, а защиту найти неоткуда), и одинаковые в том, что они остаются именно политическим объектом.

Это, кстати, тяжкий промах нашей политической власти: мы искали стабильности и крепости государства, но в итоге получили представительную демократию, которая мало кого представляет…

Обеспечение принципа политического представительства возможно и нужно решать в первую очередь через обеспечение реального влияния парламента, вопрос организации выборов должен быть совершенно деполитизирован и сведен к техническому обеспечению, поэтому меня радует эксперимент по электронному голосованию, если он будет на блокчейн-технологии, которая сделает невозможным любое стороннее вмешательство в цифры.

…У нас есть Конституция, в которой написано, что Россия — социально-ориентированное государство. …

Многие, очень многие предприниматели говорят мне, что лихоимство и откаты, плата за покровительство и лоббистские затраты выросли за последние несколько лет до каких-то невероятных величин.

Но важнее тут самоощущение людей, которые прошли через тяжелые времена, ожидали, что вот-вот "жизнь наладится", но она все никак не налаживается в соответствии с ожиданиями, наоборот, в основном постепенно деградирует — но при этом политическими адекватными средствами, через представительство, они, люди эти наши, не могут получить сатисфакцию, получить такое представительство во власти, которое не обеспечивало бы присутствие во власти "начальства", а их, избирателей, представителям позволяло бы реально на власть влиять. И тут бессмысленно их пропагандировать, что "ну нет же, жить стало лучше, жить стало веселее", нужно на самом деле ощутимо облегчить жизнь людей. Бессмысленно и рассчитывать на политическую лояльность, основанную на распространении кредитования, на что у нас явно надеялись в правительстве, радуясь активности банков, и, неожиданно, сюрприз, открыв для себя, что население-то уже и не справляется с выплатами, какая уж тут боязнь потери рабочего места и рот на замке, когда хочется в лес уйти от кредиторов.

К тому же мы пришли к ситуации, когда власть сама по себе, а народ сам по себе, при этом у власти к народу/избирателям требования растут как раз по поводу налогообложения, штрафов и контроля, а вот избиратели как раз не могут какие-то претензии конвенциональным способом выразить.

…Так что ждем объективно неизбежного: или политические элиты прекратят носить розовые очки и рассказывать себе и окружающим, что на улицах бегают полторы калеки и дураки, а "народ с нами", или же у народа (или как говорили марксисты, у масс) — условного Заводского района — произойдет рано или поздно политическая консолидация и появится своя политическая программа. Недальновидность и высокомерие приближают этот момент…:

https://www.vesti.ru/doc.html?id=3179585&cid=5

Внешнее-внутреннее. Ксения Кириллова – о "чужом вмешательстве"

16 сентября 2019 Ксения Кириллова

Российские парламентарии вновь встают на защиту национального суверенитета от происков "проклятых империалистов". В конце лета совет Государственной думы принял решение создать комиссию по расследованию иностранного вмешательства во внутренние дела России. Тот факт, что аналогичная комиссия образована в Совете Федерации, законодателей не смутил: её члены уже пообещали сотрудничать с "думцами".

При этом, если верить некоторым российским средствам массовой информации, страна действительно окружена врагами, которые с неослабевающим упорством пытаются её уничтожить. Европейский мозговой центр, созданный для разоблачения российской дезинформации, в своем еженедельном ревю регулярно отмечает два главных пропагандистских нарратива Москвы: тему США как истока мирового зла и положение России "в кольце врагов". …

Правозащитник Ольга Абраменко справедливо отметила, что привычка поиска "иностранных следов" уходит вглубь российской истории – как минимум со времен восстания декабристов, а то и раньше. Однако сегодняшний поиск "внешнего вмешательства" не просто дань традиции или стандартная попытка отвлечь внимание граждан России от внутренних проблем. Это, по сути, единственный способ выживания путинского режима. Рассуждения о том, что жизнь в "параллельной реальности" наносит ущерб стране, поскольку не дает возможности решать её настоящие проблемы, уже не имеют смысла. Кремль не просто избегает необходимости решать внутренние проблемы России – согласно заключениям экономистов, при действующей экономической и политической модели их просто невозможно решить. Ставка на "дубинку" и "телевизор" вместо "холодильника" имеет свою пусть краткосрочную, но логику, поскольку продлевает жизнь нежизнеспособной модели.

…российские спецслужбы не способны создать новых проблем и противоречий в западных обществах, но они мастерски используют уже имеющиеся разногласия, максимально усиливая и драматизируя их. Они с радостью используют ошибки политиков и гражданских активистов, играют на малейших противоречиях и педалируют самые болезненные вопросы, смешивая правду с дезинформацией и направляя свои "информационные операции" на отдельные целевые группы.

…Даже деструктивное иностранное вмешательство можно использовать в свою пользу, если на основе его анализа сделаны правильные выводы. Если же борьба с иностранным вмешательством начнет подменять собой разрешение тех ситуаций, которые сделали это вмешательство возможным, то проблемы западных обществ будут усугубляться даже без участия России.

Ксения Кириллова – журналист

2 января 202011:25

В Квебеке мигрантов заставят пройти тест на западные ценности и толерантность

Власти канадской провинции Квебек усложнили жизнь соискателям вида на жительство. Отныне все мигранты, стремящиеся стать канадцами, должны сдать тест на "соответствие западным демократическим ценностям". Парламент франкоязычной провинции принял соответствующий закон в прошлом году, и с 1 января он выступил в силу.

За три попытки переселенец должен ответить правильно минимум на 75 процентов вопросов, пишет ТАСС. В случае успеха полученный спецсертификат даст право на подачу документов для вида на жительство.

Сейчас большинство в парламенте провинции занимает правоцентристская партия "Коалиция за будущее Квебека". "Важно, чтобы приезжающие люди понимали наши ценности и то общество, в котором они собираются жить", — заявил лидер партии Франсуа Лего.

Усилиями Леги и его сопартийцев в Квебека уже действует закон "Об уважении светскости государства". Он запрещает госслужащим в рабочее время носить любые религиозные атрибуты одежды.

https://www.vesti.ru/doc.html?id=3226396&cid=9

Scientific American (США): алгоритмическая внешняя политика

Искусственный интеллект, способный предсказывать мировые события, может радикально изменить геополитику

31.08.2019 Абишур Пракаш (Abishur Prakash)

В прошлом году Китай объявил о разработке новой системы искусственного интеллекта для внешнеполитических целей. Она называется «платформой моделирования и прогнозирования геополитической среды», и она работает, обрабатывая огромные объемы данных и затем предлагая китайским дипломатам рекомендации по внешней политике. Согласно одному источнику, Китай вот уже несколько лет использует аналогичную систему искусственного интеллекта для оценки почти всех иностранных инвестиционных проектов.

Подумайте, что означают такие разработки: постепенно внешняя политика отходит от дипломатов, компаний, занимающихся оценкой политических рисков, и аналитических центров — в прошлом первых организаций, к кому бы обратились. Постепенно внешняя политика движется в направлении современных алгоритмов, основная цель которых состоит в том, чтобы анализировать данные, прогнозировать события и консультировать правительства в отношении того, что делать. Как будет выглядеть мир, когда страны начнут использовать алгоритмы, чтобы предсказывать дальнейшие события?

Прогнозирование следующего всплеска социальных волнений…

Прогнозирование будущего геополитического ландшафта…

…Может ли подобная система, основанная на искусственном интеллекте, анализировать мировых лидеров и делать соответствующие прогнозы?

…Впервые страны смогут заблаговременно планировать свои шаги на мировой арене на основе прогнозов, сделанных алгоритмами.

Прогнозируя мир, который изменили прогнозы

Когда страны начнут обращаться к алгоритмам прогнозирования событий, внешнюю политику ждут преобразования. Страны будут взаимодействовать друг с другом, зная, что каждый их шаг может быть предсказан за несколько дней, недель или месяцев. Такая трансформация изменит мир бизнеса и геополитики.

Сможет ли Германия предупредить свои транснациональные корпорации о конфликте в Африке за несколько месяцев до его возникновения? Смогут ли латиноамериканские страны совместно остановить гражданскую войну в регионе за несколько недель до ее начала? Вооружившись прогнозами, компании и страны смогут решать мировые проблемы совершенно новыми и неожиданными способами.

В будущем прогнозирование мировых событий может стать нормой. Правительства, которые не будут прогнозировать события, могут столкнуться с хаосом. Компании, которые будут игнорировать прогнозы, могут стать изгоями. И единственное преимущество, доступное странам, может вскоре стать более непредсказуемым, чем когда-либо прежде.

https://inosmi.ru/social/20190831/245740841.html

Глава Facebook считает, что миллиардеров быть не должно, так как "никто не заслуживает столько денег"

Москва, 4 октября - "Вести.Экономика" Глава Facebook Марк Цукерберг считает, что в мире, вероятно, не должно быть миллиардеров, сообщает Bloomberg. "Никто не заслуживает столько денег", - сказал предприниматель и долларовый миллиардер.
Генеральный директор Facebook Марк Цукерберг прокомментировал слова кандидата в президенты США Берни Сандерса, ранее предложившего ввести новый налог для самых состоятельных граждан страны.
"Никто не заслуживает столько денег, — сказал Цукерберг. — Я думаю, что если делаешь что-то хорошее, получаешь награду. Но мне кажется, что часть богатств накапливается людьми необоснованно".
По мнению Сандерса, нужно обложить налогом все домохозяйства, обладающие активами на сумму от $32 млн. "На посту президента США я намерен снизить возмутительный, гротескный и аморальный уровень неравенства в уровне доходов и богатства. Я думаю, что миллиардеров быть не должно", — заявил Сандерс.
Цукерберг поспешил заявить, что свои миллиарды он использует во благо: вкладывает деньги в основанную вместе с женой благотворительную компанию Chan Zuckerberg Initiative.
1 декабря 2015 г., когда Марк Цукерберг и его жена Присцилла Чан создали фонд Chan Zuckerberg Initiative (CZI) к рождению дочери, они пообещали отдать 99% своих акций Facebook на благотворительность, став участниками кампании "Клятва дарения", запущенной Биллом Гейтсом и Уорреном Баффеттом.
Цель CZI — развитие образования и медицины. Одна из заявленных миссий — поддержка научных исследований для лечения и профилактики болезней. …

Проект Сандерса подразумевает прогрессивную шкалу налогообложения. Ставка будет начинаться с 1% (для тех, кто владеет от $32 млн до $50 млн) и затем увеличиваться по мере роста состояния. Максимальная ставка (8%) коснется тех, чье состояние превышает $10 млрд. Таких в списке Forbes больше 40 человек…:
Подробнее: https://www.vestifinance.ru/articles/126105

Демократизации не было?

 Многие полагают, что на рубеже 1980-90-х годов Россия пыталась построить демократию и имела в этом частичные успехи. Но “демократы” якобы не смогли удержать власть, и после назначения Владимира Путина ельцинским преемником власть была перехвачена спецслужбами, которые постепенно выстроили режим его личной власти и поставили под контроль всю страну. В статье “Как Россия дошла до жизни такой, или Была ли демократизация 1990-х” экономисты Игорь Липсиц и Иван Любимов опровергают этот миф. Преобразования, которые привели к распаду СССР и формированию капитализма в России, не были демократическими по факту, а по целям, которые ставили их акторы, - лишь в слабой мере. Реформаторы 1990-х боялись демократии: их идеей было провести “непопулярные реформы”, защитившись от народного недовольства. Система, где технократам это удается, - не демократия. Реформаторы не ждали от демократии ничего хорошего, боялись политической конкуренции и поэтому стали заложниками Бориса Ельцина, который защитил их от конкуренции. При Путине многие из них продолжили работать на правящий режим. Неудивительно, что в 1990-х реформы привели к росту благосостояния лишь бюрократии и предпринимателей, а население от них проиграло. Но возможности сменить правительство у населения не было. Именно поэтому оно с такой радостью сменило лидера в 1999-2000-х гг. Для значительной части постсоветской элиты “демократия” оказалась удобным камуфляжем, позволившим ей возглавить Россию после распада СССР и перестроить управление ее экономикой под свои нужды. Почему постсоветские преобразования в России получили именно такую траекторию? https://www.youtube.com/watch?v=-yJXJurs7oM

Vladimir Semenov  2019. gada 27. maijs

Технократы всех стран Объединяйтесь! Воззвание к современной технократии.

Не может политик или любой человек быть компетентным во всех вопросах всех сфер профессиональной деятельности. Знание же каждого специалиста односторонни, но объединение специалистов всех профессий в одном парламенте - это уже высокопрофессиональная законодательная и исполнительная власть.

https://www.youtube.com/watch?v=s_ekOyzvvRk

От диктатуры к демократии

Author: Шарп Джин (Gene Sharp)

О книге

Демократы не могут противостоять диктатуре и защищать политическую свободу, если они не способны действенно применять собственную силу. Как это сделать?

 Отвечающая на этот вопрос книга сотрудника Института Альберта Эйнштейна Джина Шарпа "От диктатуры к демократии" сыграла большую роль в свержении авторитарных режимов Сербии, Грузии, Украины и других стран и на сегодняшний день стала классическим руководством по тактике и стратегии ненасильственного политического сопротивления.

Она актуальна всюду, где власть ведет наступление на свободы и права человека и подминает под себя демократические институты.

https://www.e-reading.club/book.php?book=96434  

«Пятая печать» (The Fifth Seal) венгерского режиссера Золтана Фабри

идеальный фильм об устройстве тоталитаризма …:

http://baskino.me/films/voennye/8504-pyataya-pechat.html

Boston experimented with using generative AI for governing. It went surprisingly well

 

BY SANTIAGO GARCES AND STEPHEN GOLDSMITH

 

The recent Biden White House Executive Order on AI  (FACT SHEET: President Biden Issues Executive Order on Safe, Secure, and Trustworthy Artificial Intelligence)

addresses important questions. If it’s not implemented in a dynamic and flexible way, however, it runs the risk of impeding the kinds of dramatic improvements in both government and community participation that generative AI stands to offer.

Current bureaucratic procedures, developed 150 years ago, need reform, and generative AI presents a unique opportunity to do just that. As two lifelong public servants, we believe that the risk of delaying reform is just as great as the risk of negative impacts.

Anxiety around generative AI, which has been spilling across sectors from screenwriting to university education, is understandable. Too often, though, the debate is framed only around how the tools will disrupt us, not how these they might reform systems that have been calcified for too long in regressive and inefficient patterns.

OpenAI’s ChatGPT and its competitors are not yet part of the government reform movement, but they should be. Most recent attempts to reinvent government have centered around elevating good people within bad systems, with the hope that this will chip away at the fossilized bad practices.

The level of transformative change now will depend on visionary political leaders willing to work through the tangle of outdated procedures, inequitable services, hierarchical practices, and siloed agency verticals that hold back advances in responsive government.

New AI tools offer the most hope ever for creating a broadly reformed, citizen-oriented governance. The reforms we propose do not demand reorganization of municipal departments; rather, they require examining the fundamental government operating systems and using generative AI to empower employees to look across agencies for solutions, analyze problems, calculate risk, and respond in record time. 

What makes generative AI’s potential so great is its ability to fundamentally change the operations of government. 

Bureaucracies rely on paper and routines. The red tape of bureaucracy has been strangling employees and constituents alike. Employees, denied the ability to quickly examine underlying problems or risks, resort to slow-moving approval processes despite knowing, through frontline experience, how systems could be optimized. And the big machine of bureaucracy, unable or unwilling to identify the cause of a prospective problem, resorts to reaction rather than preemption. 

Finding patterns of any sort, in everything from crime to waste, fraud to abuse, occurs infrequently and often involves legions of inspectors. Regulators take months to painstakingly look through compliance forms, unable to process a request based on its own distinctive characteristics. Field workers equipped with AI could quickly access the information they need to make a judgment about the cause of a problem or offer a solution to help residents seeking assistance. These new technologies allow workers to quickly review massive amounts of data that are already in city government and find patterns, make predictions, and identify norms in response to well framed inquiries. 

Together, we have overseen advancing technology innovation in five cities and worked with chief data officers from 20 other municipalities toward the same goals, and we see the possible advances of generative AI as having the most potential. For example, Boston asked OpenAI to “suggest interesting analyses” after we uploaded 311 data. In response, it suggested two things: time series analysis by case time, and a comparative analysis by neighborhood. This meant that city officials spent less time navigating the mechanics of computing an analysis, and had more time to dive into the patterns of discrepancy in service. The tools make graphs, maps, and other visualizations with a simple prompt. With lower barriers to analyze data, our city officials can formulate more hypotheses and challenge assumptions, resulting in better decisions.

Not all city officials have the engineering and web development experience needed to run these tests and code. But this experiment shows that other city employees, without any STEM background, could, with just a bit of training, utilize these generative AI tools to supplement their work.

To make this possible, more authority would need to be granted to frontline workers who too often have their hands tied with red tape. Therefore, we encourage government leaders to allow workers more discretion to solve problems, identify risks, and check data. This is not inconsistent with accountability; rather, supervisors can utilize these same generative AI tools, to identify patterns or outliers—say, where race is inappropriately playing a part in decision-making, or where program effectiveness drops off (and why). These new tools will more quickly provide an indication as to which interventions are making a difference, or precisely where a historic barrier is continuing to harm an already marginalized community.  

Civic groups will be able to hold government accountable in new ways, too. This is where the linguistic power of large language models really shines: Public employees and community leaders alike can request that tools create visual process maps, build checklists based on a description of a project, or monitor progress compliance. Imagine if people who have a deep understanding of a city—its operations, neighborhoods, history, and hopes for the future—can work toward shared goals, equipped with the most powerful tools of the digital age. Gatekeepers of formerly mysterious processes will lose their stranglehold, and expediters versed in state and local ordinances, codes, and standards, will no longer be necessary to maneuver around things like zoning or permitting processes. 

Numerous challenges would remain. Public workforces would still need better data analysis skills in order to verify whether a tool is following the right steps and producing correct information. City and state officials would need technology partners in the private sector to develop and refine the necessary tools, and these relationships raise challenging questions about privacy, security, and algorithmic bias. 

However, unlike previous government reforms that merely made a dent in the issue of sprawling, outdated government processes, the use of generative AI will, if broadly, correctly, and fairly incorporated, produce the comprehensive changes necessary to bring residents back to the center of local decision-making—and restore trust in official conduct.

https://www.fastcompany.com/90983427/chatgpt-generative-ai-government-reform

 

Artificial intelligence in government

 

Artificial intelligence (AI) has a range of uses in government. It can be used to further public policy objectives (in areas such as emergency services, health and welfare), as well as assist the public to interact with the government (through the use of virtual assistants, for example). According to the Harvard Business Review, "Applications of artificial intelligence to the public sector are broad and growing, with early experiments taking place around the world."^[1] Hila Mehr from the Ash Center for Democratic Governance and Innovation at Harvard University notes that AI in government is not new, with postal services using machine methods in the late 1990s to recognise handwriting on envelopes to automatically route letters.^[2] The use of AI in government comes with significant benefits, including efficiencies resulting in cost savings (for instance by reducing the number of front office staff), and reducing the opportunities for corruption.^[3] However, it also carries risks.^{[citation needed][further explanation needed]}

Uses of AI in government[edit]

The potential uses of AI in government are wide and varied,^[4] with Deloitte considering that "Cognitive technologies could eventually revolutionize every facet of government operations".^[5] Mehr suggests that six types of government problems are appropriate for AI applications:^[2]

1.    Resource allocation - such as where administrative support is required to complete tasks more quickly.

2.    Large datasets - where these are too large for employees to work efficiently and multiple datasets could be combined to provide greater insights.

3.    Experts shortage - including where basic questions could be answered and niche issues can be learned.

4.    Predictable scenario - historical data makes the situation predictable.

5.    Procedural - repetitive tasks where inputs or outputs have a binary answer.

6.    Diverse data - where data takes a variety of forms (such as visual and linguistic) and needs to be summarised regularly.

Mehr states that "While applications of AI in government work have not kept pace with the rapid expansion of AI in the private sector, the potential use cases in the public sector mirror common applications in the private sector."^[2]

Potential and actual uses of AI in government can be divided into three broad categories: those that contribute to public policy objectives; those that assist public interactions with the government; and other uses.

Contributing to public policy objectives[edit]

There are a range of examples of where AI can contribute to public policy objectives.^[4] These include:

• Receiving benefits at job loss, retirement, bereavement and child birth almost immediately, in an automated way (thus without requiring any actions from citizens at all)^[6]
• Social insurance service provision^[3]
• Classifying emergency calls based on their urgency (like the system used by the Cincinnati Fire Department in the United States^[7])
• Detecting and preventing the spread of diseases^[7]
• Assisting public servants in making welfare payments and immigration decisions^[1]
• Adjudicating bail hearings^[1]
• Triaging health care cases^[1]
• Monitoring social media for public feedback on policies^[8]
• Monitoring social media to identify emergency situations^[8]
• Identifying fraudulent benefits claims^[8]
• Predicting a crime and recommending optimal police presence^[8]
• Predicting traffic congestion and car accidents^[8]
• Anticipating road maintenance requirements^[8]
• Identifying breaches of health regulations^[8]
• Providing personalised education to students^[7]
• Marking exam papers^[1]
• Assisting with defence and national security (see Artificial intelligence § Military and Applications of artificial intelligence § Other fields in which AI methods are implemented respectively).
• Making symptom based health Chatbot AI Vaid for diagnosis^[9]

Assisting public interactions with government[edit]

AI can be used to assist members of the public to interact with government and access government services,^[4] for example by:

• Answering questions using virtual assistants or chatbots (see below)
• Directing requests to the appropriate area within government^[2]
• Filling out forms^[2]
• Assisting with searching documents (e.g. IP Australia's trade mark search^[10])
• Scheduling appointments^[8]

Examples of virtual assistants or chatbots being used by government include the following:

• Launched in February 2016, the Australian Taxation Office has a virtual assistant on its website called "Alex".^[11] As at 30 June 2017, Alex could respond to more than 500 questions, had engaged in 1.5 million conversations and resolved over 81% of enquiries at first contact.^[11]
• Australia's National Disability Insurance Scheme (NDIS) is developing a virtual assistant called "Nadia" which takes the form of an avatar using the voice of actor Cate Blanchett.^[12] Nadia is intended to assist users of the NDIS to navigate the service. Costing some $4.5 million,^[13] the project has been postponed following a number of issues.^[14][15] Nadia was developed using IBM Watson,^[16][12] however, the Australian Government is considering other platforms such as Microsoft Cortana for its further development.^[17]
• The Australian Government's Department of Human Services uses virtual assistants on parts of its website to answer questions and encourage users to stay in the digital channel.^[18] As at December 2018, a virtual assistant called "Sam" could answer general questions about family, job seeker and student payments and related information. The department also introduced an internally-facing virtual assistant called "MelissHR" to make it easier for departmental staff to access human resources information.^[18]
• Estonia is building a virtual assistant which will guide citizens through any interactions they have with the government. Automated and proactive services "push" services to citizens at key events of their lives (including births, bereavements, unemployment, ...). One example is the automated registering of babies when they are born.^[19][20]

Other uses[edit]

Other uses of AI in government include:

• Translation^[2]
• Language interpretation pioneered by the European Commission's Directorate General for Interpretation and Florika Fink-Hooijer.
• Drafting documents^[2]

Potential benefits[edit]

AI offers potential efficiencies and costs savings for the government. For example, Deloitte has estimated that automation could save US Government employees between 96.7 million to 1.2 billion hours a year, resulting in potential savings of between $3.3 billion to $41.1 billion a year.^[5] The Harvard Business Review has stated that while this may lead a government to reduce employee numbers, "Governments could instead choose to invest in the quality of its services. They can re-employ workers' time towards more rewarding work that requires lateral thinking, empathy, and creativity — all things at which humans continue to outperform even the most sophisticated AI program."^[1]

Risks[edit]

Risks associated with the use of AI in government include AI becoming susceptible to bias,^[2] a lack of transparency in how an AI application may make decisions,^[7] and the accountability for any such decisions.^[7]

AI in governance and the economic world might make the market more difficult for companies to keep up with the increases in technology. Large U.S. companies like Apple and Google are able to dominate the market with their latest and most advanced technologies. This gives them an advantage over smaller companies that do not have the means of advancing as far in the digital technology fields with AI.^[21]

See also[edit]

• Government by algorithm
• AI for Good
• Project Cybersyn
• Civic technology
• e-government
• Applications of artificial intelligence
• Lawbot
• Regulation of artificial intelligence
• Existential risk from artificial general intelligence
• Artificial general intelligence
• Singleton (global governance)

https://en.wikipedia.org/wiki/Artificial_intelligence_in_government 

 

Organizations should consider the following best practices to establish a robust AI governance framework:

• Manage AI Models. ...
• Data Governance & Security. ...
• Algorithmic Bias Mitigation. ...
• Implement Frameworks. ...
• Explainability & Transparency. ...
• Engage Stakeholders. ...
• Continuous Monitoring.